Читать интересную книгу Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта - Ефим Курганов

Российская империя, даже и в конституционном своём виде, останется враждебна полякам – полагал автор «Крымских сонетов». Он никак не ожидал помощи от России.

Русские люди вполне могут симпатизировать Польше, а вот российская империя и её официальные представители – нет: убеждён был поэт.

Впоследствии, между прочим, Мицкевич, который навсегда остался чистейшим, беспримесным романтиком, выдвинул целую теорию, что только союз поляков и евреев Польши приведёт к духовному и материальному возрождению польского народа. Поляков этот фантастический проект мог только ужаснуть.

В общем, как только Каролина поняла, что Мицкевич не опасен для российской короны, ибо не рассчитывает на союз с российскими повстанцами, он и перестал быть ей интересен. Вот ключ, оставшийся неведомым поэту, который так и не понял, почему вдруг был столь решительно отвергнут:

Ты гонишь? Иль потух сердечный пламень твой?Его и не было. Иль нравственность виною?Но ты с другим. Иль я бесплатных ласк не стою?Но я ведь не платил, когда я был с тобой.

Но что Мицкевич, рано или поздно, но должен был узнать, так это то, что Собаньская была не только возлюбленной генерала Витта, но ещё и царским агентом, подневольной рабыней Витта, царского сатрапа.

И всё-таки поэт до конца так и не порвал с нею: посещал впоследствии её салон и в Петербурге, и в Париже, виделся с нею в Дрездене в польской подпольно-эмигрантской среде, но не выдал Каролину, хотя он всей душою был на стороне участников восстания.

Мне даже кажется, что Мицкевич «вычислил» Каролину уже летом 1825 года, во время двухмесячной морской прогулки по Крыму. Во всяком случае, он написал сонет, который был исключён им из состава сборника «Крымские сонеты», и в стихотворении этом, обращённом к Собаньской, есть следующие весьма примечательные строки:

К чему тогда эти сладкие слова и эти несбыточные надежды?Сама в опасности – другим расставляешь сети.

Сети, которые Каролина виртуозно расставляла другим – это были, в первую очередь, любовные сети, но одновременно и шпионские, ведь она, скорее всего, расставляла их не по личному желанию, а по указанию генерала Витта. И Мицкевич, думаю, прямо на это как раз и указал в своём великолепном сонете, блистательном и прозорливом, настолько прозорливом, что его пришлось исключить из сборника «Крымские сонеты».

Однако несмотря на то, что правда, наконец, открылась поэту, он так и не захотел отказываться от своей Каролины, не захотел вычеркнуть её из своего мира.

Понял её вполне, проклял за вероломство, но остался, вернее, оставил при себе. Правда, перестал быть любовником (впрочем, это ведь было её решение, а уже потом его), перестал бешено ревновать, но зато неизменно, кажется, выполнял все просьбы Собаньской, уважал все её просьбы и был исключительно внимателен к ним.

Вот он – загадочный, неразрешимый парадокс.

Да, романтический гений узнал страшную истину, узнал всю цену грязного, бесстыдного, коварного кокетства, но отнюдь не отвернулся от своей безмерно переменчивой избранницы. Просто он стал отныне не любовником, а вечным другом Каролины Собаньской, презрев то, что блистательная польская аристократка пошла на службу в презренные царские агенты.

Или Каролина каким-то непостижимым образом смогла убедить Мицкевича, что она втайне – за польскую независимость, и с Виттом связалась лишь для того, чтобы помогать полякам? Неужели она всё же обманула поэта. хоть он и утверждал в «Крымских сонетах», что прозрел на её счёт?

Задавая все эти довольно неожиданные как будто вопросы, вот что я имею в виду.

4

В 1836-м году Мицкевич написал на французском драму «Les confédérés de Bar» («Барские конфедераты»). Сохранилось, увы, только два акта, но и они позволяют судить о достаточно многом, и, в частности, об истинном отношении поэта к Собаньской, уже через 11 лет после их разрыва и даже после разрыва её с Виттом.

Героиня драмы – графиня Каролина, являющаяся любовницей русского генерал-губернатора, врага поляков, уже успевшего разоблачить нескольких польских конфедератов.

Графиня презирает своего любовника, этого «подлого шпиона», и внутренне предана страждущей, насилуемой своей родине. Она использует своё исключительное положение при генерал-губернаторе, своё влияние на него, чтобы вызволять из тюрем польских повстанцев, однако общее мнение несправедливо считает её изменницей из-за открытой связи Каролины с генерал-губернатором.

Несомненно, общая канва драмы отражает отношения Каролины Собаньской и генерала Витта, назначенного после разгрома польского восстания варшавским военным генерал-губернатором, но только в интерпретации как бы самой Каролины, будучи сделанной её глазами. Сразу становится понятно, что Собаньская рассказывала поэту о себе, как мотивировала и объясняла свои собственные поступки, свою многолетнюю любовную связь с Виттом.

Да, есть в драме и некий юноша – олицетворение борьбы за независимость Польши, юноша, которого соединяют с графиней общие воспоминания. И юноша этот, понятное дело, как бы сам автор.

Это всего лишь грубая схема, но и она, думается, потрясает воображение.

То, что поэт в идиллическом духе описал свои отношения с Собаньской, не суть важно, хотя и весьма показательно. А важно то, что в ходе ознакомления с французской драмой Мицкевича неизбежно возникают достаточно непростые вопросы. Вот хотя бы некоторые из них.

Неужели Мицкевич поверил провокаторской легенде, которую придумала Собаньская на пару с Виттом? Неужели великий поэт всё-таки был обманут, и в этом как раз всё дело?

Неужели он согласился закрыть глаза на измены Каролины из-за того, что она уверила его в своём польском патриотизме, и обещала, что будет пользоваться исключительным личным расположением Витта, чтобы помогать подпольщикам?

Неужели этот совершенно грандиозный поэт, посвятивший Собаньской столь пронзительные сонеты, оказался вместе с тем столь потрясающе наивен? Выходит, что так. На все эти необычные вопросы приходится ответить утвердительно.

Когда Каролина поведала Мицкевичу, что связалась с Виттом только для высокой цели возрождения великой Польши, то он вдруг принял это беспардонное враньё за чистую монету. Драма «Барские конфедераты», как мне кажется, является тому самым полным подтверждением. В этом смысле она является поразительнейшим историко-психологическим документом.

Без всякого сомнения, генерал Витт сильно веселился и нахвалил свою Каролину, узнав, что такая простая наживка безотказно сработала, и золотая рыбка быстро и решительно клюнула на неё: Адам в очередной раз поверил Каролине.

Бедный Мицкевич! Он оказался в плену у подлецов, отъявленных негодяев. Они его даже не обманули его, а самым настоящим образом бесстыдно обдурили – да, именно так. И поэт не просто поверил, а даже ещё публично вознамерился поведать версию Каролины Собаньской, дабы обелить, наконец, её репутацию, основательно, справедливо и давно уже подмоченную.

Собаньская дерзко и нагло перехитрила Мицкевича, но, как видно, ей и этого показалось мало. Она решила способствовать тому, чтобы её поклонник закрепил её явную ложь, сфабрикованные факты и надуманные интерпретации в своём кристальном слове. Каролина вдохновила его на создание пьесы из польской истории, в которой была сказана «правда» об отношениях её с Виттом и Мицкевичем.

Подручная Витта решила обмануть и саму Историю, но это ей уже не удалось. Драма «Барские конфедераты» так и не появилась никогда на французской сцене.

Влияние Каролины распространялось на Мицкевича, но Историю – даму строгую и не знающую снисхождения – она охмурить так и не смогла, даже при посредстве своего гениального кавалера.

К тому же, надо сказать, женщины всегда чрезвычайно плохо реагировали на Собаньскую – нервно, недоброжелательно, с завистью, и, пожалуй, ещё и со страхом: уж слишком та была напориста, коварна и чарующе соблазнительна. Так что История тут вовсе не была исключением, скорее даже наоборот, когда плохо отреагировала на Собаньскую. А вот Мицкевича Каролина обольстила по полной программе, и, видимо, навсегда, даже после того, как перестала быть его возлюбленной.

На самом деле поэт навсегда остался состоять при Собаньской, при той самой обольстительнице, которую Оноре де Бальзак с полными на то основаниями назвал «опаснейшей из женщин».

И конечно, Мицкевич, в ходе той знаменитой крымской поездки, расшифровал всю троицу царских агентов (и Витта, и Бошняка, и Собаньскую), однако публично заклеймил лишь первых двух, Каролину же утаил, спас от своего и общего суда. Я имею в виду следующее место из лекции, которую поэт прочёл 7-го июня 1842-го года в Париже, в Коллеж де Франс:

«Сын польского генерала и гречанки, граф сам не знал толком, к какой национальности он принадлежит и какую религию исповедует. Он был ревностным представителем партии, существовавшей тогда в России. Он возглавлял в ту пору полицейские власти в южных губерниях. Граф Витт уже имел сведения о существовании заговора от одного из своих агентов, фамилию которого я назову, так как она не упоминается ни в одном официальном документе, ни в одной истории, от некоего Бошняка, предателя, шпиона, более ловкого, нежели все известные герои этого рода в романах Купера. Этот Бошняк, литератор, всюду сопровождал графа Витта под видом натуралиста. Он хорошо говорил чуть ли не на всех языках, сумел втереться в разные тайные общества, и он сообщал графу Витту секретные сведения о заговоре».