прокурор задал последний вопрос, связанный с тем, участвовал ли обвиняемый в погрузке досок после того, как они прибыли к месту работы. Сэнборн ответил, что перед загрузкой досок он Левитта Элли не видел, поскольку того не было рядом, рядом находился его сын Куртис, который помогал носить доски.
Этот ответ можно было интересно развить и вообще сделать акцент на том, что Левитт Элли тем утром странным образом выпадал из поля зрения разных свидетелей [не только Уиллиса Сэнборна], но Генеральный прокурор Трейн ничего подобного не сказал и даже не попытался сказать. Вообще же нельзя не отметить того, что проводимые им допросы звучали косноязычно и как-то бессмысленно, другими словами, он разговаривал со свидетелями так, что невозможно было понять, что именно он хочет услышать и для чего вообще ему нужен ответ.
Следующий свидетель защиты — Джон Баттерман-младший (John M. Batterman), сын того самого Джона Баттермана, чьи показания открывали этот день, рассказал суду, что знаком с обвиняемым более полутора лет — с июля 1871 года. Сын во всём подтвердил показания отца, сказав, что утром 5 ноября 1872 года действительно подписал ордер на имя Левитта Элли для перевозки груза. В предъявленном ему документе он опознал упомянутый ордер.
Генеральный прокурор, не проявивший интереса к допросу Баттермана-старшего, отчего-то надумал поговорить с сыном. Именно поговорить, поскольку их беседу сложно назвать допросом. Генеральный прокурор неожиданно поинтересовался причиной перевозки металлоизделий из одного места в другое, и Баттерман-младший обстоятельно рассказал об организации работы фирмы, о том, что кузнечная мастерская находится по одному адресу [на Харрисон-авеню], а склад — по другому [в районе Гайд-парка (Hyde park)], что они с отцом проживают в разных местах и передают друг другу письма или записки. В общем, главный обвинитель в присущей ему манере задал несколько бессмысленных вопросов, получил несколько ответов, никак не связанных с предметом рассмотрения суда, и… на том успокоился.
Последним свидетелем защиты стала Эбби Элли (Abby Alley), одна из младших дочерей подсудимого. Согласно законам жанра, предписывающим сообщать важную информацию ближе к концу процесса, показания Эбби оказались очень важны для её отца. Девочка сообщила, что вечером 5 ноября поужинала в 6 часов вечера и поднялась наверх, где оставалась, по меньшей мере, до 20:30. До этого времени она отца не видела. Мистер О'Тул, муж старшей сестры, явился около 8 часов вечера. Около половины девятого вечера Эбби спустилась вниз и села в столовой читать. Потом пришёл отец, в дом он вошёл через дверь в кухне. Отец стал разговаривать с мистером О'Тулом и его женой [своей старшей дочерью], услыхав их голоса Эбби отправилась на кухню.
Из показаний Эбби невозможно понять, где именно Левитт Элли разговаривал со старшей дочерью и зятем — в гостиной или на кухне. Слова девочки можно толковать диаметрально противоположно — то ли она ушла из гостиной на кухню, чтобы ей не мешали спокойно читать [из этого следует, что разговор проходил в гостиной], либо она отправилась на кухню затем, чтобы принять участие в общей беседе [такой вывод означает, что все собрались именно на кухне]. Момент этот интересен тем, что некоторые свидетели защиты утверждали, будто этот разговор происходил в гостиной. Если бы Эбби уверенно заявила, что разговор имел место в кухне, то подобное противоречие позволило бы обвинению поставить под сомнение сам факт подобного разговора. И это было бы очень важно для стороны обвинения, ведь тем самым разрушалось alibi Левитта Элли на тот интервал времени, когда преступник должен был убивать и расчленять жертву.
Однако сторона обвинения не сделала этого очень логичного в сложившейся ситуации выпада. Если девочка обманывала суд и давала показания, заученные заранее, то сбить её с толку серией уточняющих вопросов можно было без особенных затруднений. И любой хороший юрист, знакомый с материалами дела и внимательно следящий за тем, что именно говорят свидетели противной стороны, несомненно, воспользовался бы двусмысленным толкованием формулировок Эбби [впрочем, как и некоторых других свидетелей]. Но данная сентенция не имеет отношения к стороне обвинения на процессе Левитта Элли, выражаясь метафорически, можно сказать, что эти коты мышей не ловили вообще!
Продолжая свой рассказ, свидетельница сообщила, что когда часы пробили 9 вечера, она всё ещё находилась в кухне. Отец ушёл с матерью спать в 22 часа, и поскольку их спальня находилась над кухней, Эбби ушла из кухни [дабы не шуметь]. Примерно до 23:15 она находилась в гостиной, после чего ушла в свою спальню на втором этаже. Незадолго до её ухода — то есть до 23:15 — домой пришёл старший брат Дэниел.
Далее показания Эбби стали ещё интереснее. Ночью около 03:30 уже 6 ноября отец разбудил свидетельницу и сказал, что мать плохо себя чувствует. Эбби отправилась в кухню, развела огонь и вскипятила воду, сделала матери чай. В спальню не возвращалась, легла спать на шезлонге в кухне. Около 5 часов утра вниз спустился отец. В интервале с 03:30 до 5 утра он из дома не выходил.
Что же последовало после этого? Эбби всё время оставалась на кухне, занимаясь приготовлением пищи. По её словам, первым на завтрак явился мистер Дэй (Day), один из работников Левитта Элли, живший в его доме [другим был Тиббетс]. Дэй пришёл в 6 утра, после него завтракали Куртис, младший из сыновей, и работник Тиббетс. Они появились на кухне в 06:30.
Затем, согласно показаниям Эбби, завтракали отец и Дэниел, старший из сыновей. К столу они спустились в 7 часов утра.
Перечитайте написанную выше фразу, согласитесь, данное утверждение у внимательного читателя должно вызвать немалое недоумение! Ведь Дэниел буквально 24 часами ранее заявил под присягой в этом же самом суде, что утром 6 ноября он увидел отца выходящим на улицу в 07:20 и более не видел до самой ночи. И с отцом не разговаривал! И настаивал на том, что во времени он ошибиться не мог, поскольку перед тем, как спуститься вниз, посмотрел на часы!
А вот теперь другой свидетель под присягой утверждает, что Дэниел спускался из своей спальни вовсе не 07:20, а в 7 часов и после этого некоторое время провёл, завтракая с подсудимым. Это очень важное противоречие — причём, неустранимое! — поскольку оба свидетеля призваны зафиксировать alibi обвиняемого, а один из них, кроме того, убеждал суд в наличии у обвиняемого большой суммы денег, которую он же ему и дал.
Явная путаница свидетелей защиты косвенно указывает на искусственность их показаний, или проще говоря, заученность того, что они говорят. Перед нами важный индикатор неискренности, и сторона обвинения могла бы с толком обыграть возникшее противоречие. Сразу