Читать интересную книгу Есенин - Виталий Безруков

— Уговорил, собирай чемоданы! — Есенин решительно зашагал вверх по Тверском бульвару, на ходу закуривая свои «Сафо».

Глава 13

ДЕТИ

В просторной квартире Мейерхольда на большом столе, как на сцене, стоит светловолосая дочка Есенина Татьяна, а перед ней ходит взад-вперед, заложив руки за спину, темноволосый мальчик, немного помладше своей сестренки, тоже есенинский сын — Костя. На стульях чинно сидят двое зрителей — кухарка и домработница. На плите что-то варится и жарится.

Костя, жестикулируя и явно подражая Мейерхольду, говорит тоненьким голоском:

— Актерская игра — это мелодия, мизансцена — гармония. Ясно? А вы безумно напряжены! И не кричите так! Все гораздо тише! Когда я в молодости работал с Константином Сергеевичем Станиславским, он заставлял говорить тише… — Эти слова и та серьезность, с которой говорил малыш, вызвали у зрителей смех… Они зааплодировали. Костя так же, как Мейерхольд, строго поглядел на кухарку и домработницу: — Я просил тишину в зале! У нас идет репетиция, а не спектакль… Давай, Танька… то есть Зиночка, все сначала! — пропищал он.

— Не хочу больше спектакль репетировать! — недовольно топнула ногой Зиночка-Татьяна, явно приревновав зрителя к успеху братишки.

— Ну, тогда стихи читай!

— Какие?

— Те, что отец наш тебе велел.

— «Березу»?

— Лучше «Побирушку».

— Ладно, объявляй!

Костя повернулся к зрителям, с умилением глядящих на «артистов», и звонко объявил:

— Выступает артистка государственного театра имени Мейерхольда… Зинаида Райх!!

— Дурак! — опять топнула ножкой Таня. — Теперь я уже Татьяна Есенина!

— Татьяна Есенина! — поправился Костя. — Она прочтет вам стихи своего отца, поэта Сергея Есенина. Прошу! — Он зааплодировал, и обе зрительницы его дружно поддержали.

Танечка поклонилась, сделав книксен:

— Костька объявить стихотворение какое забыл, ну ладно, я сама, — махнула она ручкой. — Стихотворение Есенина «Побирушка».

Плачет девочка-малютка у окна больших хором,А в хоромах смех веселый так и льется серебром.Плачет девочка и стынет на ветру осенних гроз,И ручонкою иззябшей вытирает капли слез.

Она вытерла ладошкой слезы, которые якобы текли у нее из глаз, и продолжила, протягивая ручонки к зрителям:

Со слезами она просит хлеба черствого кусок,От обиды и волненья замирает голосок.Но в хоромах этот голос заглушает шум утех,И стоит малютка, плачет под веселый, резвый смех.

Закончив читать, Танюша опять поклонилась.

Кухарка с домработницей, вытирая настоящие слезы, дружно аплодировали маленькой артистке.

— Ай да молодец, Танюшенька! Ай да молодец! Спасибо, деточка!

— Надо же… плачет девочка-малютка… — снова залилась слезами кухарка.

А домработница, молодая симпатичная женщина, с восторгом добавила:

— Ваш отец, дети, очень хороший человек, раз такое написал. И он очень красивый… ты, Танечка, очень хорошо читаешь его стихотворение… И ты очень похожа на Сергея Александровича.

— Но Танька же не плачет, а побирушка плачет, — Косте не понравилось, что хвалят только его сестру, и он, желая, чтобы и его похвалили, снова стал изображать Мейерхольда.

Он опять заложил руки за спину и заходил перед столом.

— Чтобы заплакать на сцене настоящими слезами, а не слюнявить глаза пальцем, надо испытать внутренний подъем. Все прочие способы… Это… это… как дальше, Танька?

— Это неврастения и патология, противопоказанные искусству! — подсказала вошедшая на кухню Зинаида Райх. — Опять в театр играете? Ольга Георгиевна, я же запретила… Костя, Таня, марш в детскую заниматься! Я приду проверю…

— Ой батюшки! Когда-то вы пришли? — засуетилась кухарка, снимая Танечку со стола. — А мы и не слыхали…

— Марья Афанасьевна! Вы котлеты опять пережарите… Неужели не чувствуете, что горит у вас… Поторопитесь, сейчас актеры придут! — раздраженно выговорила Райх и хлопнула дверью.

— Неврастения и патология, — развела насмешливо руками кухарка. — Пережарила! Сама ты пережарила, — передразнила она Райх. Сунув детям по сладкому пирожку, она перекрестила их. — Ступайте с Богом, милые мои! Ничего Ольгуша, не бойся, Зина только с виду строга. — Кухарка проводила брата с сестрой в детскую. — Ничего, сожрут и пережаренные! Актеры все сожрут!

В кабинете Мейерхольда на стене висит большая фотография Райх. Под ней тахта, покрытая пестрым ковром. В углу кабинетный рояль, на нем макеты декораций к спектаклям, стол и стулья завалены книгами, пьесами, кипами газет, журналов. Мейерхольд, заложив руки за спину, прохаживается взад-вперед, точно так же, как его изображал Костя, только еще нервно попыхивает трубкой.

— С дисциплиной у нас… распустились, — встретил он вошедшую в кабинет недовольную Райх. — На спектакли и репетиции не идут, а тянутся, чтобы не сказать более резкого слова. Нужно взяться за них, вздернуть. Того, что произошло сегодня на читке, я больше не потерплю! — Он снова запыхтел трубкой, усевшись на диван и закинув ногу на ногу.

— Успокойся, Севочка! Ты много куришь! — Зинаида Николаевна ласково отобрала у него трубку и положила в пепельницу, стоящую на письменном столе.

— Про мою труппу говорят, что в ней нет талантов, а только послушные мученики Мейерхольда. Это в моем театре нет талантов? — возмущался он. — А Гарин? Ильинский? Свердлин, Охлопков, Яхонтов, Мартинсон, Бабанова, Райх, Жаров, Тялкина? — перечислял Мейерхольд своих лучших актеров.

Райх напомнила:

— Охлопков ушел, а сегодня ушел и Жаров…

— Зато пришли Царев и Самойлов, — не сдавался Мейерхольд.

— И с Бабановой я больше работать не могу.

— Да, ты права. Этот язык, это жало надо вырвать! Я распоряжусь, Зиночка, ты не беспокойся! — угодливо согласился Мейерхольд.

Райх присела с ним рядом на диван, маняще откинувшись на кожаные подушки.

— Ну, что ты решил с Есениным? — Она протянула руку и ласково погладила его седые волосы. — Будешь «Пугачева» ставить?!

Мейерхольд зажмурил глаза от пьянящего удовольствия, которое ему доставляло прикосновение жены:

— Но там же действительно нет женских ролей, Зиночка. — Голос его охрип. — Там одна политика. Бунт… мятеж… — Они немного помолчали. Вдруг Мейерхольд повернул голову в сторону двери, вскочил, быстро подошел к ней и резко распахнул. Выглянул в коридор, прислушался. — Мне показалось, кто-то стоит за дверью! — смущенно пробормотал он.

— Бонна с детьми в детской, Мария Афанасьевна — глухая, — засмеялась Райх, глядя на испуганное лицо мужа. — Что с тобой, Всеволод, ты становишься такой мнительный! Так что «Пугачев»? — Она легла на диван, красиво положив голову на обнаженную руку. — Это же твоя тема — революция… подъем масс, как у Пушкина.

— Нет, Зиночка, как раз не как у Пушкина, — ответил Мейерхольд, не замечая соблазнительной позы жены. Он взял было трубку, но увидев, что та погасла, достал из деревянной папиросницы папиросу, нервно закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он сказал, не глядя на Райх и озадаченно потирая пальцами лоб: — Я тут, Зиночка, такое обнаружил у Есенина в его «Пугачеве»! Такое! Странно, как это власти не заметили и позволили напечатать!

Тревога Мейерхольда передалась и Райх. Она резко села:

— Что за крамолу ты нашел у Сергея?! Не томи, Севочка!

— Это очень серьезно! — Мейерхольд потушил папиросу, раздавив ее в пепельнице, достал из портфеля есенинского «Пугачева» и подсел вплотную к жене, открыв заложенную бумажкой страницу. — Вот тут читай, где я карандашом подчеркнул… потом сотру, мало ли что.

Зинаида прочла вслух:

Оттого-то шлет нам каждую неделюПриказы свои Москва!…………………………………………………….Пусть знает, пусть слышит Москва —На расправы ее мы взбыстрим.

— И наконец, мятежник Караваев, — Мейерхольд открыл другую закладку, — в ответ на реплику Пугачева о том, что нужно иметь крепкие клыки, вздыхает:

И если бы они у нас были,То московские полки… —

Мейерхольд сделал ударение на «московские», —

Нас не бросали, как рыб, в Чаган.

Мейерхольд поглядел на жену:

— Поняла, Зиночка?!

— Нет! Ничего не понимаю, объясни!

Мейерхольд медленно, растягивая каждое слово, чтобы было понятнее, прошептал:

— Сергей умышленно искажает историю пугачевского бунта… Ну, Зиночка, вспомни царский двор Екатерины! Правительство было где? — стал он ей, как ребенку, задавать наводящие вопросы. — Ну? В Петер…

— В Петербурге, — все еще не понимая, согласилась Райх.