— А разве господин Карвасаров приезжал? — оживился Вердарский.
— Да только что. Прикатил, посмотрел и уехал. И наказал вдобавок ящик искать.
— Что за ящик?
— Этот проклятущий Голозадов показал, что списки с гостевой книги хранил в несгораемом ящике. Внизу, в кабинете. Ящик маленький, две ладони длиной. Поскупился, видать, на большой-то.
— А что за списки? — неуверенно спросил Вердарский, мучительно переживая за свою неопытность.
Квартальный поглядел снисходительно.
— Для фискального ведомства.
— Неужели они могли уцелеть? В таком-то пожаре?!
— Вот и я думаю, что не могли, — сказал квартальный, — да только у начальства своя голова. Ищи, говорят, Вернидубов, хоть зубами грызи головешки, да только тот ящик сыщи. На то, дескать, тебе и должность дана.
— Ну хоть хозяина нашли, — заметил Вердарский. — Это уже хорошо.
Квартальный покраснел.
— Найти-то нашли, — сказал он, — но тут же и потеряли. Мои орлы его аккурат сразу после пожара тепленького из постели взяли. Сняли показания, все чин по чину. И отпустили потом восвояси. А он взял да сгинул.
— Исчез?!
Квартальный кивнул:
— Как в воду канул. Тут уж моя вина. Недоглядел.
Вердарский ничего не ответил, мрачно посмотрел на квартального и отправился снимать показания с рассыльного и поломойки.
* * *
Прежде чем пуститься по «китайской линии», Грач прогулялся мимо сгоревшей гостиницы. Но сделал это в некотором смысле инкогнито, на пепелище не смотрел, шел по противоположной стороне и вид имел самый индифферентный. Чуть далее, ближе к Глиняной улице, примостилась на первом этаже краснокирпичного дома китайская лавка. Набор самый обычный: жемчужный фарфор, смешные раскосые статуэтки да лаковые картинки с непонятными закорючками. На звук шагов вышел хозяин, пожилой пузатый китаец. Увидев Грача, немного поник и словно стал меньше ростом. Грач о чем-то недолго переговорил с ним, ничего не купил и пошел из лавки на улицу, мурлыкая под нос нечто весьма легкомысленное. Был он сейчас похож на игрока на бегах, которому перед решающим заездом сообщили номер, который придет к финишу первым.
А китаец печально посмотрел ему вслед, вздохнул, потом запер лавку на замок. То ли почувствовал себя плохо, то ли работать ему расхотелось — неведомо.
Грач между тем направился в район Нового города. По дороге (весьма неблизкой) настроение у него постепенно ухудшилось. Он перестал мурлыкать и все больше вздыхал. Даже несколько раз останавливался — передохнуть.
Что ни говори, а охотиться на мазуриков — все-таки занятие для молодых. Даже если за спиной опыт, хватка и волчье чутье. Только никакое чутье не в помощь, когда ноги гудят от жары и усталости, а все мысли — о тазике с холодной водой, чтоб сунуть в них раскаленные стопы, словно посыпанные горячим песком.
И какой с того вывод? А очень простой: коль за столько лет не вышел в начальники, пора уж и честь знать.
С этими невеселыми мыслями Грач свернул в Подъездной переулок. Здесь ощущалась близость мощного железнодорожного узла: сопели паровозы, забиравшие воду, из мастерских разлетался зазвонистый стальной перестук. В воздухе висела тончайшая угольная пыль. Пахло машинным маслом и жарким металлом.
Переулок уходил под гору. Цепляясь носками за крупный булыжник, Грач прошел переулок почти до конца и добрался до кирпичного двухэтажного дома, покрытого с фасада серой облупившейся штукатуркой. Справа, с торцевой части, была устроена неприметная, наглухо закрытая дверь, которая вела в полуподвал.
Грач возле двери задерживаться не стал и прогулялся до угла. Здесь, возле водосточной трубы, он присел на корточки и сделал вид, будто затягивает некстати ослабевший шнурок на ботинке. Левая рука его неприметно скользнула в зев водостока, нащупала внутри тонкий шнурок, совершенно незаметный снаружи. Грач дернул его несколько раз в хитрой последовательности: один-два-два-один-три. Выпрямился и зашагал к непримечательной двери.
Теперь ее створка оказалась чуть-чуть приоткрытой. Толкнув, Грач спустился по каменной лестнице вниз. Здесь была еще одна дверь, стальная, в толстых шляпках заклепок. Раньше этой двери не было.
«Словно на броненосце», — усмехнулся про себя Грач.
С усилием он провернул на петлях металлический лист. Открылась темная комната, освещенная единственной масляной лампой, подвешенной в углу на стене. Мебели не имелось; пол застилали циновки.
Едва дверь затворилась, от стен отлепились две беззвучные тени. Они приблизились — двое молодых и крепких китайцев, с косами, в черных куртках, такого же цвета штанах.
Грач остановился.
— Господин Чен у себя?
Китаец, что казался постарше, внимательно рассматривал гостя.
— Хозяина ждет, — сказал он.
— Веди.
Китайцы поклонились и жестами пригласили следовать. Выстроились таким порядком: тот, что моложе, впереди, за ним Грач, а замыкал шествие китаец постарше.
Прошли длинным и темным коридором, по обе стороны которого располагались помещения без дверей. В глубине, на грязных циновках, вповалку лежали десятки тел. Слышались приглушенные возгласы, шепот, бормотание — бессвязное, как лепет умалишенного. Воздух был пропитан тошнотно-сладким привкусом опия.
Подошли к комнате, замыкавшей коридор. Один из китайцев почтительно постучал и только потом распахнул дверь.
Грач шагнул внутрь. Комната была обставлена почти по европейскому образцу. За большим столом, напротив входа, сидел толстый китаец с лоснящимися щеками и косыми щелями глаз — узкими, как бритвенные порезы.
— Здравствуй, Чен, — сказал Грач, переступив порог. — Я тут мимо шел. Дай, думаю, навещу знакомца.
Китаец поклонился, не вставая. С непроницаемым лицом он разглядывал незваного гостя. Пауза затягивалась.
— Добрый день, — сказал наконец китаец. — Дорогой гость спешит? Или мы сможем воздать должное искусству моего нового повара, несравненного Ю Фаня?
Говорил он на удивление чисто.
— Непременно сможем, — ответил Грач, присаживаясь к столу без приглашения. — Уф, жарко у тебя тут.
Чен что-то коротко сказал своим стражам, и те вышли. Старший перед уходом окинул Грача быстрым внимательным взглядом.
— Как идут дела? — спросил Грач.
Китаец покачал головой.
— Дела не хороши, — сказал он. — Моя работа в убыток. Но я не жалуюсь. Я помогаю несчастным. Надеюсь, в старости меня не оставят без пригоршни риса.
Грач сочувственно покивал.
— Да, жизнь становится тяжелее, — сказал он. — Ах, куда подевались золотые денечки!