Мой друг рассказывал, каких трудов ему стоило добыть это суденышко.
«Я отправился в затерянную в джунглях индейскую деревушку, — говорил он, — жители которой искусно выдалбливали бонго. Когда я приехал туда, один челнок был почти готов. «Я покупаю его, — заявил я индейцам, — только кончайте поскорее!»
Поразмыслив минут десять, индеец сказал, что когда-нибудь он доделает челнок, но было совершенно невозможно добиться от него, когда именно он закончит работу. В джунглях время не имеет никакого значения.
Однако мой друг продолжал наседать на индейца, и бонго все же было закончено. По индейским обычаям полагалось устроить пиршество, чтобы ознаменовать это событие. Когда пир был закончен, мужчины сгрудились вокруг челнока и под аккомпанемент песен подняли его над головой и изо всех сил швырнули об скалу. Если бонго не разобьется, то значит, это хорошее бонго. Но оно дало трещину. Значит, когда его выдалбливали, что-то было не в порядке.
Конечно, трещина вещь несерьезная, ее легко можно заделать. Однако починка бонго потребовала бы немало времени.
Таким образом, было весьма вероятно, что бонго не будет готово и на будущий год.
Мой друг вернулся на побережье и уговорил рыбака продать ему мореходное каноэ. Этого было не так-то легко добиться, так как начался сезон ловли тунца и другой рыбы. Но сделка была заключена, и я получил долгожданную шлюпку.
Во время плавания всегда может произойти какая-нибудь катастрофа, и, если плот будет разбит, я спасусь на шлюпке. Я рассчитывал воспользоваться ею в том случае, если, подойдя к островам, не смогу пробраться между прибрежными рифами. Тогда я уберу паруса и, чтобы замедлить дрейф плота, брошу семидесятифунтовый якорь, а затем постараюсь миновать рифы на шлюпке. Обычно на полинезийских островах вблизи от проходов в лагуну расположены деревни, и я мог надеяться с помощью туземцев привести плот к безопасной якорной стоянке.
На носу в лунном свете Микки играла с летучей рыбкой. Она то подбрасывала ее кверху, то, подкравшись, внезапно налетала на рыбу, кружилась и высоко подпрыгивала. Все это — с непревзойденной кошачьей грацией. Движения этой черной красавицы были на редкость гибки, проворны и изящны. Меня уверяли, что перуанские кошки далеко не такие ручные, как наши, но Микки была чудесным компаньоном, и я многому научился у нее. Говорят, кошкам не место на море, так как они боятся воды. Но это не относилось к Микки: устремляясь за рыбой, она не отступала перед самой большой волной. Обычно ее несколько раз в день окатывало водой, но, казалось, она не имеет ничего против этого. Она любила сидеть на бревнах под палубой, где ее непрерывно омывало волной.
Сквозь тучи пробилась луна, небо быстро расчищалось вокруг нее. Настал чарующий час. Кругом была сказочная красота. Волны и облака облеклись в волшебные одежды. Беспредельный океан превратился в переливающееся расплавленное серебро.
Глава XVII. Нет воды!
Наступило пасмурное тихое утро 6 августа. Небо было затянуто тучами, дул слабый ветер, и по океану катились вялые серые волны. Но через час черные тучи рассеялись, небо и океан засверкали яркой лазурью. Ветер все свежел, вздымая высокие волны.
Весь мой запас питьевой воды хранился в запаянных пятигаллонных жестяных банках, уложенных под бамбуковой палубой в промежутках между бревнами. Когда у меня наверху кончалась вода, я приподнимал часть настила палубы и доставал оттуда одну-другую банку. Накануне я вынул две банки и одну из них вскрыл, сломав жестяную крышку. Утром, когда мне понадобилась вода, чтобы налить в кофейник, я взял эту банку, но она оказалась пустой. Что это, течь? Вся вода вытекла. Тогда я схватил вторую, стоявшую рядом и еще не вскрытую. Тоже пуста! В обеих банках не осталось ни капли. Около десяти галлонов драгоценной воды пропало…
Мною овладел страх. А как остальные банки, те, что под палубой? Я приподнял бамбуковый настил и одну за другой извлек из-под него все банки, лежавшие там с начала путешествия. Я вытаскивал на палубу банку за банкой. Пустая… пустая… пустая… В одной банке сохранилось меньше половины воды. Другая была наполовину заполнена соленой водой. По-видимому, вода уцелела только в трех банках. Все остальные были пусты. В сущности, я лишился всего своего запаса питьевой воды. Без воды среди океана!..
Потом я заметил, что из одной еще полной банки вытекает вода. Швы едва держались, и, когда я сдвинул банку с места, они начали расходиться. Из трех оставшихся банок вытекали тонкие струйки, сверкавшие на солнце.
Я стал хватать все, что было под руками — кастрюли, сковородки, тазы, стеклянные банки и бутылки, — спеша спасти остатки воды. Какая-то добрая душа прислала мне из Лимы ящик рома, который стоял в кормовом отсеке шлюпки. Вытащив его на палубу, я откупорил бутылки и вылил ром в океан, освобождая их для воды. Самой большой посудиной оказался бочонок, наполненный каньибуа, которой я питался.
Когда кончилась эта возня, бамбуковая палуба была вся мокрая и напоминала лавку старых корабельных принадлежностей после разгрома. Повсюду были разбросаны тряпки, воронки, бутылки и кастрюли. Под ногами валялись пятигаллонные банки из-под воды; они выглядели солидно, но были пустые и легкие, как перышко, хотя и оставались плотно закрытыми. Какую горькую шутку сыграли они со мной! Лишь несколько недель назад (возможно, даже несколько дней) они лежали наполненные чистейшей водой, привезенной из горных источников Перу.
А плот плыл все дальше, не сбиваясь с курса.
Когда я вскрыл одну из пустых банок, ее внутренняя поверхность сверкала, как зеркало, но вдоль всех швов тянулись красные нитки ржавчины. Соленая вода разъела швы, как кислота.
Здравый смысл заранее предупреждал меня об этом, и все же я поступил не так, как должно. Я снова совершил грубую ошибку. Я ограничился тем, что покрасил банки снаружи составом, каким обыкновенно покрывают внутреннюю поверхность водяных цистерн, воображая, что это предохранит их от ржавчины. Беспечный, беспечный Виллис! Вначале я думал покрыть банки слоем асфальта, но потом выбрал более легкий и быстрый способ. И вот банки погибли. А между тем под асфальтом[60] они наверняка сохранились бы в целости.
Кроме двадцати новых жестяных банок, наполненных родниковой водой, на случай аварии я захватил пять банок из-под краски, носивших следы паяльной лампы. Но когда несколько недель назад я открыл одну из них, то убедился, что вода испортилась и не годится даже для мытья рук. Я профильтровал ее сквозь ткань, но от этого она не стала лучше. Мне следовало также опасаться, что, несмотря на обжигание банок, вода содержит некоторое количество свинца. Естественно, что здесь, в открытом океане, я не мог подвергать себя риску отравления свинцом, особенно после тяжелого заболевания солнечного сплетения. Я вспомнил, что мне рассказывали, как во время войны моряки одного торпедированного парохода, спасшиеся на шлюпке, погибли в океане от отравления свинцом, так как пили воду из бака, где раньше находилась краска, содержащая свинец. Таким образом, эти старые банки с испорченной водой годились только как балласт; я намеревался перебрасывать их с одной стороны плота на другую в зависимости от направления ветра и волн. Но однажды ночью, когда я лежал больной, банки были смыты волнами.