«Вызвали! Слава Богу!» У меня снова вспыхивает надежда.
Но для того, чтобы понять, почему она вспыхивает, сначала надо рассказать о том, кто такой был Ганин и опять совершить экскурс в далёкое прошлое…
Ганичка
Я встретилась с ним в тот самый год, когда в Артэке впервые открылся пионерский лагерь, и когда мы с мужем, юные, влюбленные и счастливые, свободные от житейских забот, бродили по южному берегу Крыма.
Мы случайно попали в Артэк, влюбились в него, и найдя в парке, поблизости от него, великолепную беседку, похожую на боярский домик с башенкой, и балконом, парящим над острыми верхушками кипарисов, никого не спрашивая поселились в ней.
Рассказывали что её бывший владелец — Винер вывез её с Парижской выставки. Теперь она стояла совершенно заброшенная, на уступе скалы, на поляне, окружённой кипарисами и ливанскими кедрами.
Только что открывшийся детский лагерь был результатом забот и хлопот добрейшего пожилого доктора Фёдора Фёдоровича Шишмарёва.
Это был поистине благословенный уголок страны, с тенью терпентиновых рощ и ароматом магнолий, с морской синевой под жарким южным небом.
Три палатки Артэка стояли далеко внизу, а за ними расстилалась морская гладь. Вдалеке в море четко вырисовывались две живописные скалы — Адолары.
На каменном крылечке, обращённом к морю, даже в жару было прохладно. В первом этаже было пусто, на втором обитали мы. Мебели у нас никакой не было, кроме единственной табуретки, да самодельного мольберта. Постель была из мягкого душистого сена, занимавшего целый «альков» в крестообразной светелке. По стенам мы развесили кедровые ветки с экзотическими когтистыми шишками.
В тот год в Артэк приезжал Зиновий Петрович Соловьев — заместитель Наркома Здравоохранения, который вместе с доктором Шишмарёвым и высмотрел это райское местечко для детской здравницы.
Макаша написал маслом поясной портрет Соловьёва, заработал двадцать рублей, и кроме того, пока он работал, мы оба получали бесплатное питание в лагере.
С работой никто не торопил, Соловьев уехал, и Мак дописывал детали уже без него, по фотографии.
Жили мы припеваючи на всём готовом, бродили по горам, купались в море, а вечерами сидели у лагерного костра и слушали рассказы доктора, много повидавшего в жизни и умевшего увлекательно рассказывать о прошлом.
В лагере был очень интересный и симпатичный повар, ещё молодой, лет тридцати человек. Он раньше был морским коком, объездил чуть не весь свет, однажды выиграл в Монте-Карло сто тысяч за одну ночь, а за другую спустил все до копейки.
Может быть, это были просто «морские байки», кто его знает! Во всяком случае, рассказывал он их мастерски.
Он был худ и поджар, с типичным поваром никакого сходства!. Он прыгал с отвесных скал Аю-Дага вниз головой с такой высоты, что сердце замирало, не у него, конечно, а у зрителей. Поваром он был тоже отличным.
Помню, как однажды, зайдя к нему на кухню, (он был тогда единственным поваром Артэка, а простота нравов в лагере — ещё девственной) я попробовала варёное мясо, которое он пропускал через мясорубку.
— Ой, Антоний Янович, оно же у вас сырое!
Он взял щепотку мяса и растер между пальцами.
— Ничуть, — ответил он. — Оно просто недосоленное, после чего он посолил мясо, перемешал и дал мне снова попробовать.
На на этот раз мясо действительно оказалось вполне готовым и на редкость вкусным.
С тех пор у нас появилось в обиходе новое выражение: — Попробуй пальцами на вкус.
Мы подружились с поваром Антонием Яновичем, и Мак дважды писал его портреты. Лицо у него было крайне выразительное, удлиненное с чуть искривленным носом, похожим на турецкий ятаган.
Один портрет Мак подарил ему, а другой долго красовался в нашей Ленинградской комнате и к сожалению пропал при переезде в Уфу.
Понятно, что в питании в Артэке мы не испытывали недостатка. Суп к обеду мы приносили в какой-то глиняной посудине, похожей на греческую амфору, которая оказалась в кухонном арсенале Антония Яновича, а второе в алюминиевой миске из нашего походного снаряжения.
…Портрет З. П. Соловьёва, написанный Маком долгие годы висел в Артэковском «музее». Только когда в 37 или в 38-м году «оказалось», что инициатором и основателем Артэка был ни кто иной, как сам Сталин, а не Соловьев с Шишмарёвым, портрет убрали, и куда он девался никому неизвестно!
Хотя мы жили на полном пансионе Артэка, и нам по существу ничего не было нужно, всё же когда у нас завелись какие-то деньги, полученные Маком за Соловьёвский портрет (пришли мы в Артэк из Симферополя пешком и без копейки в кармане), мы начали совершать походы на Гурзуфский базар, то за фруктами — абрикосами, персиками, виноградом; то за чем-нибудь из «канцелярских принадлежностей», то за кистями или красками.
Мак не любил отрываться от живописи, которой он посвящал львиную долю своего времени и вообще был немного тяжёл на подъем, поэтому, в закупочные экспедиции обычно отправлялась я.
Нагрузив мой рюкзак фруктами, купленными в Гурзуфе, я тихо плелась по раскаленной дороге, которая вела мимо татарского кладбища к нашему Артэку.
У низкой кладбищенской ограды стоял полуголый, загорелый человек в трусах и в бинокль пристально разглядывал море. Рюкзак оттягивал мне плечи, руки были заняты кульками с виноградом и грушами. Поравнявшись с человеком с биноклем, я его окликнула:
— Будьте так добры, не положите ли вы мои груши в рюкзак.
— Давайте попробую.
Он начал было засовывать груши в рюкзак, но тут же остановился:
— Куда вы идете?
— В Артэк.
— Так нам по пути, я из Суук-Су. Снимайте рюкзак!
Просить я себя не заставила. Так состоялось наше знакомство.
Это был Анатолий Андреевич Ганин. Он проводил меня до самого Артэка, до нашей боярской беседочки и просидел на крылечке, болтая со мной и с мужем до самого вечера, пропустив свои и обед и ужин. Как-то уж очень хорошо и просто нам болталось.
Он восхищался нашей бродячей беззаботной жизнью, а в нас нашел благодарных и любопытных слушателей своей, и в самом деле неординарной, истории — истории борца за революцию, за молодую Советскую республику.
Для нас он был первым живым героем, которого мы видели воочию. Был он лет на 20 постарше меня, но учитывая, что мне не было и 19-ти, был еще, конечно, не стар. Нам он был очень интересен и приятен, и познакомившись с ним ближе за два проведенные с ним дня мы с Маком между собой, в шутку нарекли его «Ганичкой». Однако позже это имя как-то пристало к нему и он безропотно отвечал на него, когда я его так называла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});