— Какая чушь!
— Чушь, да? Испугалась, открыла. Вошли трое. На голове шапки с дырками. Пистолет достали. Страшно, да? Эдик деньги отдавать не хотел. Драка была. Тот, с черепом на плече, стукнул его по голове. Деньги взяли — ушли.
— А коллекцию монет? А портсигар?
— Взяли, да. Спросили — отдала.
— Что спросили? Коллекцию?
— Ха-ха!
— Послушай, может, не так все было?
— Сидят. Они все сидят.
— Да знаю я! Если бы не вещи Осокина, которые у них нашли, никто бы тебе не поверил! Ты бриллианты любишь, Гуля?
— Камешки? Люблю. Красиво, да. Очень люблю! Алина много подарков получала, — теперь уже Гульнара говорила с нескрываемой завистью в голосе. — Хорошие подарки, дорогие. Мне
Эдик столько не дарил. Алине дарил. Я не запрещала. Пусть.
— Как ты познакомилась с Линевой?
— В театре. «Какая прелесть», — сказала она. Про меня. Я лучше, да? Красивее. Молодая.
— Вы только в театре встречались или где-нибудь еще?
— Ужинали вместе. В ресторане. Миша был красивый, — сказала Гульнара с сожалением. — Его убили, да?
— Так ты и Стрельцова знала?
— Не знала. Видела один раз.
— Значит, Миша был красивый. А Сережа? Красивый?
— Кто?
— Сергей, твой муж.
— Муж, да, — сказала Гульнара с сожалением. — Эдик ему деньги дал. Много денег. Чтобы женился на мне.
— А потом? Вы друг другу понравились, да? Пауза, долгая пауза.
— Ваш брак был фиктивным или нет, Гуля?
— Ха-ха!
— Посерьезнее можно?
— Иди ты. Не скажу.
— Я вызову тебя на официальный допрос повесткой.
— Попробуй. Испугалась. Как же. Знакомые есть, да. В милиции.
— А грабителей, значит, испугалась.
— Иди ты, — повторила Гульнара беззлобно и вполне миролюбиво.
— Ты на кого-то рассчитываешь? На чью-то помощь? Так?
— Ты мент. Ментов никто не боится. Они взятки берут.
— Кто тебе сказал?
— Сказали. Ха-ха!
— Вот черт! — выругался капитан Самохвалов. — С тобой же просто невозможно разговаривать!
— Не говори. Иди ты, — все так же миролюбиво повторила Гульнара.
Стае нажал на кнопку и выключил диктофон:
— Дальше все в том же духе. Люба не выдержала и рассмеялась:
— Прелесть, а не девочка! Это тебе не Осокина и не Алина Линева!
— Кстати, о последней. Марианна Руслановна говорила о ней, как о женщине-девочке, совершенно беспомощной и капризной. А вот у меня такого впечатления не создалось.
— Чертиков тебе на руке не рисовали?
— Чертиков? Жаль, но не рисовали. Красавица Алина была холодна и убийственна, как отточенная сталь. Похоже, что это она роль играет, роль женщины-девочки. Не на сцене, а в жизни.
— Ну и что?
— А то. Ты же сама сказала, что кто-то из двоих свидетелей вошел в дом первым. А если это была Линева? И если это она ударила своего любовника ножом?
— Зачем?
— Может, из-за дочери? Мало ли какой найдется повод у женщины, чтобы убить своего любовника!
— А почему ты заподозрил Линеву?
— Потому что все нити ведут к ней. И жена, и любовница Оеокина что-то недоговаривают. Может, Линева будет откровеннее?
— Она же отказалась с тобой говорить!
— Нет повода для допроса. А если начать с ограбления ее дачи? — вслух размышлял Самохвалов.
— При чем здесь дача?
— Да при том, что она знает больше, чем сказала на суде. Ее же вызывали как потерпевшую. Я по-прежнему считаю, что твой муж причастен к ограблениям осокинских знакомых. Линева же позвонила Осокину в ту ночь, когда ее ограбили.
— Но она говорила про жадность Оеокина и его жену — ревнивую дуру.
— А может, Олег и Оеокина просто-напросто договорились? Петров навел, Марианна Руслановна каким-то образом раздобыла ключик.
— Узнай, пожалуйста, где работает младший брат Сергея Иванова.
— Кто?
— Брат. Покоя он мне не дает. Может, его вообще не существует?
— Люба, я доел пиццу.
— Поздравляю. Вкусно, да?
— Иди ты, — с той же интонацией, что и Гульнара Иванова, сказал Стае. И добавил: — Очень недалекая девчонка. Как она о камешках-то говорила, ты слышала?
— Слышала, да.
И оба вдруг громко расхохотались. Стае отодвинул диктофон в сторону, протянул руку Любе:
— Иди на вражескую территорию. Давай переползай границу.
— Не хочу.
— Боишься, что ли?
— Просто не пойму, я твоя женщина или друг.
— А то и другое вместе не бывает?
— Стае, если тебе поговорить не с кем или ночевать негде, то необязательно еще и спать со мной. Я как-нибудь переживу.
— Какая же ты подозрительная! Нет, иметь в любовницах женщину-психолога просто наказание какое-то!
— Вот и не имей.
— Ну и спокойной ночи. А за брата спасибо. Я проверю.
Он зачем-то накрылся простыней, прежде чем стянуть с себя джинсы и, закинув их на стул, отвернулся к стене. Люба встала, выключила свет, переодевшись в ночную рубашку, легла рядом.
— Подвинься и поделись простыней, — сказала она, легонько толкнув его в спину. — Стае!
— Я сплю.
Несколько минут они полежали молча. Потом Люба примирительно сказала:
— Просто я не могу так сразу. Только что говорили о делах, о преступлениях, о других женщинах, и вот ты уже раскрываешь свои объятья. Я человек, не робот, у меня кнопки нет. Чик — и переключился на удовольствия. Причем на твои.
— Жаль.
— Что жаль?
— Что кнопки нет.
Люба не выдержала и слегка стукнула его своей подушкой по голове:
— Нахал!
Стае в ответ схватил свою подушку. После десяти минут пыхтения и шуточной драки он перехватил Любины руки, зажал их в одной своей и самодовольно сказал:
— Захват. Попробуй шевельнись.
Она молчала. Стае нагнулся и заглянул в ее глаза...
— Какого цвета у меня глаза?
— Карие.
— А точнее?
— Медовые.
— А еще точнее?
— Как много ты от меня хочешь! — притворно вздохнул он.
— Ты называешь это «много»?
— Самые прекрасные глаза на свете.
Глава 7
«Комплекс младшего брата»
1
...Огромный колокол на самой высокой башне собора не звонил, а верещал тоненько и противно. Люба никак не могла избавиться от этого навязчивого треньканья и проснулась. Конечно, это был не колокол, а телефон. Она машинально взглянула на будильник: без пятнадцати шесть! Стае тоже зашевелился, потом засунул голову под подушку и снова замер, а Люба схватила телефонную трубку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});