Китай, еще одна страна Восточной Азии с многочисленными фермерскими домохозяйствами, в основном отказался от субсидий и при этом не позволял фермам расширяться. Как следствие, доходы городского населения более чем втрое превышают доходы сельских жителей. Такой уровень неравенства никогда не был приемлемым для правительств Японии, Южной Кореи и Тайваня. Их решимость поддерживать паритет между доходами горожан и сельчан привела к замене крайних проявлений социального обеспечения на политику экономического развития.
В Японии, где индустриальный бум стартовал в начале 1950-х, доходы в сфере сельского хозяйства стали отставать от доходов в промышленном секторе к середине десятилетия. Правительство незамедлительно ввело заново систему закупок урожая, существовавшую в стране во время Второй мировой войны, чтобы оплачивать фермерам часть продукции по ценам, превышающим рыночные. Главный упор ценовой поддержки делался на покупку риса, как и во всей Северо-Восточной Азии. Цена, по которой государство закупало рис, удвоилась в 1960-х и еще раз удвоилась в 1970-х. Сочетание растущих субсидий, эффективно действовавшего запрета на импорт сельхозпродукции и наличия множества возможностей для дополнительного заработка за пределами фермы привело к тому, что к середине 1970-х гг. среднестатистическая сельская семья получала больший доход, чем среднестатистическая городская семья – ситуация, немыслимая в других развивающихся странах{133}. В результате, вместо того чтобы наращивать масштабы производства, фермерские семейства трудились на все тех же участках, используя примитивную технику, а ряды их редели и старели. С 1990-х гг. средний возраст фермеров Северо-Восточной Азии превышает 50 лет. По сути, поколение времен первой земельной реформы осталось на своих небольших земельных наделах, в то время как дети перебрались в города.
Редкий документ – дневник фермера из префектуры Ниигата, жившего неподалеку от бывшего семейного поместья Ито, проясняет суть перехода от бедности к изобилию и поблажкам со стороны государства. Нисияма Коити, автор дневника, родился в 1902 г. в семье обедневших и завязших в долгах арендаторов. Он вырос в период экономического кризиса и, борясь с бедностью, хватался то за одно, то за другое побочное занятие, но всякий раз неудачно, да к тому же вкладывал в них занятые деньги. В конце Второй мировой войны, когда началась аграрная реформа, Нисияма представлял фермеров в местном земельном комитете. Отслеживая ход перераспределения земель, его дневник рассказывает о том, как фермеры, получившие свободу, сообща занимались улучшением рисовых полей и ирригацией, осушали травяные болота и организовали коллективную группу по изучению свойств риса. Урожаи и производство резко подскочили. Жизнь Ниcиямы стала образцовой историей успеха в рамках земельной реформы.
Затем, в 1960-х гг., государственные субсидии существенно выросли. Исходные земельные наделы были отданы под жилищную застройку, а жители деревни получили неожиданный доход от продажи участка общего пользования местному политику. Начиная с этого момента дневниковые записи Нисиямы меньше связаны с проблемами фермеров и больше с поисками новых участков, пригодных для коммерческого перезонирования. Теперь, располагая деньгами для покупки любых орудий труда и в условиях стремительного роста стоимости земли, он был готов уйти на покой и возложить все заботы о семейном бизнесе на старшего сына. Тот, однако, проявлял слабый интерес к сельскому хозяйству и занялся игрой на фондовой бирже. К 1987 г. сын потерял на этом 300 млн японских иен (более $ 2 млн в сегодняшнем исчислении{134}). Затем взял кредит под залог земли Нисиямы, стоимость которой была значительно завышена. Таким образом, семейство за одно поколение превратилось из обездоленных крестьян-арендаторов в напряженно работающих расчетливых семейных фермеров, а затем в субсидируемых – и обанкротившихся – однодневных трейдеров{135}.
Южная Корея перешла на интенсивное субсидирование и защиту национального сельского хозяйства в 1970–80-х гг. Правительство покупало всё большие объемы риса по ценам, превосходящим рыночные, и затем продавало его потребителям со скидками, доходившими до 50 %. Если раньше государство, обладавшее монополией на торговлю удобрениями, продавало их по ценам выше общемировых, чтобы выжать из фермеров больше денег, то теперь оно, наоборот, занижало цены, чтобы субсидировать производственные расходы сельчан. В итоге государство приобрело огромную «рисовую гору», поскольку фермеров мотивировали производить риса больше, чем население страны могло потребить. Выращивание почти любой культуры выигрывало благодаря импортному протекционизму. В конце 1980-х из 547 стандартных категорий продуктов, которые сталкивались в Южной Корее с квантитативными ограничениями на импорт, практически все – за вычетом нескольких десятков – относились к сельскохозяйственной продукции{136}.
Тайваньские фермеры были одновременно наиболее успешными и наименее защищенными во всем регионе. Во время первого сельскохозяйственного бума на острове в середине 1960-х доля фермеров составляла почти 60 % всей экспортной продукции. К 1975 г. эта доля быстро упала ниже 20 %, началась индустриализация как в сельской местности, так и в городах. Соответственно этим переменам доходы фермеров, некогда почти равнявшиеся доходам городских жителей, теперь оказались вчетверо ниже последних{137}. Как и в Южной Корее, правительство начиная с 1970-х гг. пересмотрело отпускные цены государственной монополии на удобрения, чтобы вместо выжимания денег у фермеров перейти к их субсидированию. Также государство стало закупать часть урожая риса по высоким ценам. Аналогичные меры были приняты и для поддержки производителей тростникового сахара. Тем не менее протекционизм был развит на Тайване сравнительно слабее, чем в Японии и Южной Корее. Это вынуждало фермеров диверсифицировать свое производство и развивать продукты, более конкурентоспособные в международной торговле. Например, они стали важными экспортерами свинины в регионе.
Повсеместно в Северо-Восточной Азии сельскохозяйственные субсидии возмещались потребителям, которым приходилось платить больше налогов и покупать продукты по завышенным ценам. Даже после сокращения в последние годы доля доходов, получаемых за счет субсидий, составляет в Японии и Южной Корее половину фермерских доходов. Для сравнения, на Тайване эта доля равна одной четвертой, в Европе – одной пятой и в Соединенных Штатах – одной десятой{138}. Ежегодные расходы японского и корейского правительства на прямые вложения в сельское хозяйство заметно превышают 1 % от ВВП, хотя в Японии эта отрасль создает менее 1 % ВВП. Существуют и многие другие непрямые расходы, предназначенные для защиты мелких фермеров, пропустивших сроки погашения кредитов, выданных им на развитие. Для потребителей цены на продукты питания в Японии на 60 % выше мировых, а цены на рис превышают мировые в несколько раз. Насколько эта ситуация выходит за рамки общепринятых представлений, можно судить по тому факту, что яблоко в Японии может стоить $ 5. Во время поездки из Токио в Ниигату я покупал в магазинчиках шаговой доступности в Токио и Чичибу яблоки соответственно по $ 4 и $ 3 за штуку, но не стал платить $ 10 за 10 ягод клубники{139}. Мне стало не по себе оттого, что несколько ягодок стоят в Японии столько же, сколько в час зарабатывает здесь самый низкооплачиваемый временный рабочий.