смертельно ранил противника. Графу грозило тюремное заключение, и ему не оставалось ничего другого, как спасаться бегством. Он покинул страну.
Доктор замолчал и нерешительно взглянул на графиню, грудь которой взволнованно вздымалась.
Кивком головы она предложила ему продолжать повествование, и он повиновался.
— Дальнейшая судьба графа никак не связана с моей историей. Я ограничусь лишь указанием на то, что его интерес к Марко Поло, с тех пор как он убедился в существовании книги, в которой, быть может, скрывалось подтверждение его теории, возрос еще больше. Но дуэль, а затем и война лишили его возможности вернуться в Страсбург. У него был единственный ребенок — дочь. Возможно, что, взяв за образец поведение и поступки своего предка, он, боясь быть непонятым, не упоминал о своей теории и не рассказывал о том дочери.
Графиня Сандра качнула головой и молвила:
— Да, он никогда и словом не обмолвился обо всем этом. К тому же я и видела его очень редко. Так что, доктор, ваши рассказы кажутся мне сказкой, но сказка эта звучит весьма правдоподобно.
Доктор в знак расположения поклонился графине. Потом повернулся к связанному хозяину дома.
— Но существовал некто, кому граф в минуту слабости доверился. Это был один из земляков, с которым граф . познакомился во время своих бесчисленных странствий.
И вот он решил использовать благоволение доверившегося ему человека в своих интересах. Не раз он одалживал у него деньги, притворяясь, что питает к нему дружеские чувства. Человека этого зовут Уго делла Кроче, но он не брезгует и другими именами. Поначалу, узнав о теории графа, этот человек не придал ей значения. В ту пору к тому же у него было много других, более актуальных начинаний, которым он уделял внимание. Но в один прекрасный день он встретился в Амстердаме с дочерью своего покойного благодетеля, и ему пришло в голову, что, может быть, она располагает документами семейного архива, в которых можно было бы найти дополнительные сведения о теории графа. Он пробрался в ее комнату в отеле и основательно перерыл ее вещи. При этом он не погнушался даже списком должников графа, в котором значилось и его имя. Захватил ли он при этом еще какие-нибудь документы, проливавшие свет на теорию покойного графа, мне неизвестно.
Возможно, что это так и было, потому что, когда через два дня я оказался в Страсбурге, он был уже там. После ряда попыток мне наконец удалось получить доступ к старинной рукописи, над которой двадцать лет назад корпел граф. При этом я обнаружил, что в моих изысканиях мне приходится считаться с наличием соперника, которым был не кто иной, как синьор делла Кроче. Мне удалось опередить его в ознакомлении с манускриптом, но в решающую минуту синьор делла Кроче похитил у меня плоды моих поисков. Тогда я и мой верный спутник Этьен погнались за дерзким вором, пересекли половину Франции, добрались до итальянской границы, где, однако, синьор Кроче приветствовал нас весьма своеобразно, он добился нашего ареста по обвинению в похищении манускрипта!
При воспоминании об этой ловкой проделке итальянца доктор хихикнул, но виновник этой остроумной выходки почему-то не склонен был разделить веселье доктора.
— Теперь мне следует упомянуть о самой рукописи, доверенной мне под поручительство двух моих ученых друзей. То были мемуары мессера Рустичиано из Пизы. Что в них содержалось? Да много всякой всячины, и лишь в одном месте приводилось интересное сообщение о судьбе Марко Поло. Там описывалось, как Рустичиано посетил старого путешественника незадолго перед его смертью. Там же было сказано, что Марко решил завещать жене и дочерям лишь столько, сколько он должен оставить им по закону. Таково было наказание за их неверие! Должен заметить, — добавил доктор, обращаясь к графине, — что эти свойства отнюдь не были унаследованы его потомками. В столь же малой степени собирался Марко Поло облагодетельствовать родной город, встретивший его насмешками. Дальше, однако, мы не находим никаких упоминаний о судьбе сокровищ Марко Поло. Внезапно его фантазия начинает витать вокруг голубей. «Голуби пугливы, и их нелегко поймать, — говорил он своему другу. — Венеция — город голубей, и они являются лучшим украшением города. Будь кроток, как голубь, и мудр, как змея, и тогда ты достигнешь своей цели, — так говорил святой Марк, покровитель этого города. Вспомни, Рустичиано, о моих словах и о словах святого Марка, когда услышишь о моей смерти!»
* * *
Вот так примерно звучали слова Марко Поло, обращенные к другу. Рустичиано не придал этим словам никакого значения, сочтя за бред старого, истерзанного жизнью человека. Откровенно говоря, когда я прочитал эти слова в рукописи, и мне они показались лишенными смысла.
На протяжении всей дороги, гоняясь за синьором делла Кроче, похитившим старинную книжонку, полную каких-то бессмысленных изречений, я и позабыл обо всех этих речах Марко Поло, сказанных им в преддверии смерти. И лишь оказавшись в заточении, в тюрьме городка Сен-
Жан-де-Морьенн, я начал догадываться, что в словах этих наверняка кроется какой-то глубокий смысл.
И доктор снова усмехнулся. Синьор делла Кроче, рот которого был заткнул платком, испустил глухой стон, похожий на проклятье.
— О чем думаешь прежде всею, когда слышишь слово «Венеция»? — спросил доктор. —- Прежде всего вспоминаешь о соборе святого Марка и о голубях. «Что, как не собор святого Марка, величайшая драгоценность Венеции? Голуби пугливы, и их нелегко поймать! Пусть тот, кто менее пуглив, чем голуби, и хитрее змеи, перехитрит их!.. Вспомни об этом, Рустичиано, когда услышишь о моей смерти!» Я столько размышлял над этими словами, что тотчас по прибытии в Венецию направился на .площадь святого Марка. Голуби, ранее содержавшиеся на средства Венецианской республики, ныне существовали милостью туристов. Услужливые фотографы тут же предлагали мне увековечить себя с голубями на плечах. Там же толклись и продавцы корма для птиц. Но я прошел мимо, мое внимание привлекал собор. Я не раз бывал в нем и ранее, но сейчас он предстал передо мною совсем в другом облике. Я будто не видел ни пяти сотен мраморных колонн, ни мозаик, ни, наконец, бронзовых коней. Меня интересовало совсем другое — я искал памятную доску с изображением голубя. И наконец мои поиски увенчались успехом...
Напряжение слушателей достигло апогея. Щеки графини Сандры ди Пассано порозовели. Этьен даже приоткрыл рот, а синьор Донати отбросил свой обычный скептицизм... Синьор делла Кроче злобно следил за доктором, не сводя с него воспаленных глаз.
— Памятная доска, — продолжал доктор,