пропустил. Стимулятор-то еще действует. Руку выше, наклонить клинок…
Зря готовился. Скачок гадины обернулся корявым кульбитом. Она с треском вмазалась в грунт, распласталась на нем изломанной куклой. Очень страшной куклой. Я прекрасно понял, почему: кинжал в ладони показался пудовой гирей. Тело налилось свинцом, непосильная тяжесть надавила на плечи. Видимо, гравитация решила наверстать упущенное.
Шаг, еще шаг… Вода достает почти до груди, до омертвевшего пятна на ней… Я его прекрасно чувствую, хоть и не вижу под рубахой. Быстрее, пока кошмарная эльфийка не оклемалась. Смешно… Ее ведь подвело собственное колдовство. Вновь. Жидкость это или желе? Почему так трудно через нее проталкиваться? Держаться, не соскользнуть за грань беспамятства… Ох, она закопошилась… Встает! Тварь встает, не вода… В ушах канонадой бьется кровь. Еще шаг… Да живей ты, развалина! Ты ж под допингом! Она же сейчас опять!..
Последние три метра дались совсем трудно. Разогнался, как уж мог, собрал остатки сил — и вздернул неподъемную руку. Ощутил, как надрываются сухожилия, пытаясь отделиться от костей…
Свою возможность я использовал, а бестия — нет. Клинок вонзился ей точно под подбородок. Радости не было, только равнодушие. И облегчение. Теперь можно и отдохнуть… Но вначале — контрольный удар. Не один. Чем больше — тем лучше. Придется только подождать. И быть наготове. Вон как она дергается. Пока присяду… Как же отдышаться-то, а.
Когда отродье прекратило сучить лапами, я осторожно подполз вплотную. Застрочил кинжалом, как швейная машина, — в глаза, в шею, под мышки, в пах, под колено… Лишь бы слой хитина был потоньше. Двигаться стало легче — вес вроде приходит к норме. Ладно, надеюсь, ей достаточно…
Ресурсов организма едва хватило на то, чтобы откатиться на полметра от трупа врага. Трупа ли? Пожалуй, сейчас уже да. Без пальцев она не поколдует. По крайней мере, даже не пыталась.
Я, скрипя зубами, раскинулся на траве, прижал ладонь к пробитой щеке. Та занемела, наверняка это яд действует. Весь вымазан в разноцветной крови — своей и чужой. В небесах застыли призраки двух лишних солнц. Они уже не грели, но все равно пока светили. Тусклым, неживым сиянием. «А звезды тем не менее, а звезды тем не менее…» Тьфу, вот заело… Хотя, может быть, именно эта песня меня в итоге и выручила. Уберегла от верной смерти. Тоже прикол, конечно… Рассказать бы кому-то, кто поймет. Но увы. «Чуть ближе, но все так же холодны…» Сейчас холодны. А десять минут назад они были вполне даже горячи.
Спать. Только спать — больше мне ничего не нужно. Если к этой стае шло подкрепление, то оно бы уже давно прибыло. Наверное. В любом случае я теперь ни на что не годен. Хочется думать, что временно. Отрава в крови, сквозная дыра в щеке, непонятно, что там на груди… И с печенью… Наплевать. Сейчас — спать.
Напоследок уколола тревога — издалека, через толстую подушку безразличия. Что там моим чудищем… Звитка-то вроде даже не ранена. Или не сильно. Хорошо. Повезло ей. Мне — не особо. Как и химере. Но она все же была жива… Она крепкая, выкарабкается. Должна! Заживает на ней все… Даже не как на собаке. Скорее этим могут похвастаться… Кто? Самые примитивные виды. Например…
Хотел зацепить мысль, но она тут же ускользнула. Да и без разницы.
Я отсалютовал трем солнцам — уже не зная, есть они или мерещатся мне. И провалился в небытие.
Глава 10
Могучая немощь
Пробуждение вышло неприятным до крайности. По всем признакам — как с жесточайшего похмелья. Мысли ворочались еле-еле. Еще и ломит все тело, голова раскалывается, ноет в правом боку. Во рту — раскаленная пустыня. Я вчера внезапно забухал, что ли? С кем? А главное, что это было за пойло? Опять Леха приволок вонючую сивуху под видом чистейшего самогона из деревни? Зарекался же употреблять его гостинцы… Сам пусть пьет свою жидкость для замачивания бинтов.
Вот почему очнулся! Меня тянут за рубаху и трясут. А теперь еще и лупят по лицу! Это кто там такой наглый, а? Леха, ты совсем охренел! Отвали!
Нет, какой там Леха… Это же еще до армии было. Он вместе с паленой бормотухой сейчас… где-то далеко. Недостижимо далеко. В другом… пространстве.
Тут я вспомнил, кем я стал и где нахожусь. И что со мной на самом деле случилось. А дергает меня Звитка. Вдобавок пощечины раздает! И ревет, кажется.
— Хватит… меня… бить, — выдавил я по слогам, разлепив глаза. — Я живой.
Лицо ведьмы оказалось прямо перед моим. Она шмыгнула носом, утерла слезы рукавом и жалко улыбнулась.
— Добудиться не могла… Думала, так и… отойдешь… — оправдалась Звитка. И снова всхлипнула.
Прямо дежавю какое-то. А, нет. Это уже и вправду было. Очень похожая ситуация, я так же лежал… После встречи с другим изделием чернокнижника. Невольно усмехнулся. Щеку тут же продрало крючьями боли, я со свистом выругался.
— Что? — Ведьма испуганно оглянулась. — Что такое?
— Ну а сама как думаешь? — раздраженно просипел я. — Видишь дырку в щеке? По-твоему, так и надо?
— Н-нет… — протянула клыкастая, сморгнув влагу. — Зашить могу, но нечем…
— Знак твой… Мне нельзя, да? Снять боль, — решил уточнить на всякий случай.
— Нельзя, — подтвердила ведьма. — Тебе никакие нельзя будет. Долго.
Я лишь вздохнул. И, не откладывая больше, задал самый важный вопрос:
— Что с гимори? Как она?
Звитка сгорбилась. Вымолвила со сдавленным рыданием:
— Плохо, совсем плохо. Видать, помирает…
В груди похолодело, несмотря на жар, мучивший легкие. Я напряг мышцы, скорчился, оперся на локоть. Мать моя, до чего ж ноют кости, тянет связки! И слабость невыносимая. Чувствую себя дряхлым стариком. Доживающим последние дни в хосписе.
— Помоги, — попросил я, поджимая колени и пытаясь выпрямить руку. — Встать помоги.
Подал ладонь ведьме, та схватилась за нее, потянула — и свалилась на меня. Ох ты… В глазах потемнело, вдох пришлось пропустить. Ребрам тоже досталось, значит.
— Сле… Слезай, — придушенно простонал я. — Под мышки возьми, что ли…
На то, чтобы придать мне положение, хотя бы отдаленно схожее с вертикальным, у нас ушло минут двадцать. Или, может, час — настолько я при этом изнемог. Звитка и так, и эдак пыталась зайти, но весил я раза в полтора больше нее. Причем сам старался со всем возможным рвением. Просто одного лишь рвения было