нежностей от Мадлен лично ему.
– Оставь, пожалуйста. Но я был тверд:
– Нет, Китекэт, кодекс чести Вустеров не позволяет мне это сделать. Кодекс Вустеров строже, чем кодекс Китекэтов.
Вустер никогда не распечатывает телеграммы, адресованные другому, пусть даже в данную минуту он сам и есть этот другой, если я понятно выражаюсь. Я должен вручить их Гасси.
– Ну, хорошо, раз ты так к этому относишься. А я пошел, надо пролить немного солнечного света в жизнь Куини.
Он рванул вон из комнаты, а я сел и продолжал хранить твердость. Часы показывали три сорок пять. Я непоколебимо хранил ее примерно до без пяти четыре. С кодексом Вустеров трудность состоит в том, что, когда начнешь его анализировать, имея перед собой две телеграммы, одна из которых почти наверняка содержит жизненно важные сведения, задаешься вопросом: так ли уж он, в конце концов, хорош, этот кодекс? Закрадывается сомнение, а вдруг – как знать? – вдруг Вустеры – просто ослы, раз позволяют собою командовать такому кодексу. К четырем я уже был не так тверд, как поначалу. В десять минут пятого у меня уже ощутимо чесались пальцы.
Было ровно четыре пятнадцать, когда я открыл первую телеграмму. Как и предвидел Китекэт, это оказалось сообщение от Дживса, сформулированное со всей конспиративной осмотрительностью, отправленное из Брамли-он-Си и подписанное: «Склады Боджера». В нем завуалированно докладывалось, что дело устроилось ко всеобщему удовлетворению согласно плану. Товар в пути и будет доставлен в товарном вагоне до наступления ночи. Отлично.
Я поднес к телеграмме горящую спичку и обратил ее в пепел, осторожность никогда не помешает, но и после этого с недоумением заметил, рассматривая вторую телеграмму, что пальцы у меня все еще чешутся. Я взял ее и задумчиво подержал в руках.
Догадываюсь, что вы на это скажете. Вы скажете, что, вскрыв и изучив первую телеграмму, я мог преспокойно отложить и не вскрывать вторую. И вы совершенно правы. Но ведь знаете, как оно бывает в жизни. Спросите первого встречного молодого льва, всякий вам подтвердит, что, раз отведав крови, оторваться уже невозможно; и то же самое с распечатыванием телеграмм. Совесть шептала мне, что эта телеграмма, пришедшая на имя Гасси и к нему обращенная, предназначена исключительно для его глаз, и я был с этим полностью согласен. Но не вскрыть ее я так же не мог, как вы не можете не сунуть в рот еще один соленый орешек.
Я распечатал ее, и краска стыда немедленно залила мне щеки, как только глаз прочел подпись «Мадлен». Ну а уж потом глаз прочел и весь текст, будь он проклят. Там было написано следующее:
«Финк-Ноттлу
«Деверил-Холл»
Кингс-Деверил
Гемпшир
Письмо получила. Не понимаю почему не дошла успокоительная телеграмма. Очевидно, вы скрываете крайнюю серьезность происшествия. Лихорадочном волнении. Опасаюсь худшего. Буду «Деверил-Холле» завтра днем. Приветы. Поцелуи.
Мадлен».
Глава 14
Да, вот такая торпеда взорвалась у меня под бушпритом. У меня было чувство, как, знаете, бывает, будто какой-то шутник вдруг вынул из моих ног все косточки и заменил просто студнем. Перечитал телеграмму: вправду ли там значилось то, что мне привиделось? Оказалось – вправду, и тогда я поднял ладони и упрятал в них лицо.
Что меня больше всего угнетало, так это отсутствие советчиков. Когда судьба, дав тебе в глаз, тут же еще добавит под зад коленкой, всегда хочется окликнуть своих и все с ними обсудить, а тут своих – ни души, и скликать некого. Дживс в Лондоне, Китекэт в Бейсингстоке. Я был прямо как премьер-министр, когда он объявляет важное заседание кабинета, а выясняется, что министр внутренних дел и лорд председатель совета рванули проветриться в Париж, а министр сельского хозяйства и рыболовства со всей остальной бражкой – на собачьих бегах.
Однако делать, похоже, было нечего, оставалось ждать, когда Китекэт, просидев в кинозале «Последние новости», а потом кинофильм, а потом еще короткометражную комедию «Дурацкая симфония», двинется домой. И хотя рассудок мне подсказывал, что вернется он в лучшем случае часа через два и что даже по возвращении он, с вероятностью ста против восьми, ничего конструктивного предложить не сможет, я тем не менее занял позицию в воротах и ходил туда-сюда, обшаривая взором горизонт, подобно сестре… как бишь ее… про которую мы когда-то читали.
Было уже, прямо скажем, не рано, и местное содружество пернатых давно пропело отбой, когда наконец на дороге показался мой «бентли». Я помахал, Китекэт нажал на тормоза.
– А, Берти, привет, – произнес он полушепотом, а почему так, мне стало понятно, когда он сошел на землю, и я отвел его в сторону, и он все мне объяснил.
– Неудачно получилось, – сказал он, бросая сострадательный взгляд на свою спутницу, которая сидела, глядя прямо перед собой и время от времени поднося к глазам платочек. – При той популярности, какой пользуются кинобоевики, я мог бы это предвидеть. Весь фильм кишел полисменами, они дюжинами носились туда-сюда и приговаривали: «Долго в молчанку играть будешь?» Бедняжка Куини не смогла этого выдержать. Это же как нож острый в старую рану вонзить и повернуть. Теперь уже лучше, но еще сморкается.
Я думаю, если взять свору собак-ищеек и прочесать все западные кварталы лондонского центра самым частым гребнем, едва ли найдется четыре человека, более склонных, чем Бертрам Вустер, проявить сочувствие женскому горю, и в обычных обстоятельствах я бы, бесспорно, присвистнул тихонько и проговорил: «Ай-яй-яй». Но сейчас у меня не было буквально ни одной свободной минуты на сочувствие пострадавшим горничным. Весь запас сочувствия в моем распоряжении имел одного адресата – Вустера Б.
– Прочти, – сказал я. Китекэт подмигнул.
– Что я вижу? – произнес он так называемым сардоническим тоном. – Выходит, кодекс Вустеров дал течь? Я так и думал.
Наверно, он готов был еще пораспространяться на эту тему и вволю поиронизировать на мой счет, но тут взгляд его скользнул по документу, и общее содержание ударило его под дых.
– Гм, – вымолвил