Читать интересную книгу Западня глобализации - Харальд Шуманн

«Прочь от трудоемкого массового производства, вперед – к высокотехнологичному производству и обществу бытового обслуживания» – ожидалось, что данный рецепт залечит раны, нанесенные международной конкуренцией и автоматизацией. Этим надеждам не суждено было сбыться. Несмотря на устойчивый рост, все больше людей во всех странах ОЭСР, кроме Японии, уже не могли найти высокооплачиваемую работу.

Процветание за счет свободной торговли: невыполненное обещание

Если бы ситуация развивалась в соответствии с преобладающими экономическими воззрениями, то рынок труда никогда бы не эволюционировал так, как это произошло. Апологеты торговли с открытыми границами по–прежнему утверждают, что все участвующие в ней страны остаются в выигрыше. При этом как профессора, так и политики обычно ссылаются на теорию «преимущества сравнительной себестоимости», разработанную в начале прошлого века британским экономистом Давидом Рикардо. С ее помощью он хотел объяснить, почему международная торговля выгодна и для тех стран, которые менее производительны, чем их партнеры. В качестве примера он выбрал обмен вином и сукном между Португалией и Англией. Тот факт, что и тот, и другой товар производился в обеих странах, означал, что англичане вынуждены затрачивать больше труда (то есть менее производительны) и что их товары, возможно, являются в действительности слишком дорогими для экспорта. Тем не менее для Португалии было бы выгодно продавать вино Англии и на вырученные деньги приобретать английское сукно, тогда как Англия выгадывала от экспорта сукна в Португалию и импорта португальского вина. Причиной этого было соотношение цен на эти продукты внутри каждой страны: из примера Рикардо явствовало, что один час, затраченный на сукноделие в Англии, приносит прибыль, равнозначную тому, что дают 1,2 часа виноделия в Португалии. В случае Португалии, однако, это соотношение составляло /152/ 1:0,8, вследствие чего вино здесь стоило дешевле, чем сукно в Англии. Из этого следовало, что у обеих сторон есть преимущество относительной или сравнительной себестоимости. Для Португалии было выгодно вкладывать больше людского труда в виноделие и вообще не производить сукно, а для Англии – осуществлять обратную специализацию. Торговля позволила бы обеим странам потреблять больше вина и больше сукна без дополнительных трудозатрат.

Теория Рикардо столь же проста, сколь и гениальна. Она объясняет, почему страны всегда успешно торговали друг с другом даже теми товарами, которые сами были в состоянии производить. Проблема лишь в том, что у нее мало общего с современным миром. Ибо блестящая теория международной торговли Рикардо основывается на том давно утратившем силу допущении, что капитал и частное предпринимательство статичны и не покидают пределов стран, где они возникли. Для Рикардо это было абсолютно закономерно:

«Опыт показывает, что естественное нежелание каждого человека покидать родную страну и обрывать свои связи, вверяя себя чужому правительству и новым законам, останавливает эмиграцию капитала» [14].

Сто пятьдесят лет спустя основной постулат Рикардо полностью устарел. Сегодня нет ничего более подвижного, чем капитал: международные инвестиции управляют торговыми потоками, миллиарды, движущиеся со скоростью света, определяют обменные курсы равно как и международную покупательную способность той или иной страны и ее валюты. Относительные различия в себестоимости больше не являются двигателем предпринимательства. Нынешние бизнесмены ставят во главу угла достижение абсолютного преимущества на всех рынках и перед всеми странами. Всякий раз, когда транснациональные компании размещают производство там, где рабочая сила самая дешевая, а проблемы затрат на социальные нужды или охрану окружающей среды не являются первостепенными, они снижают абсолютный уровень своих расходов. Это, в свою очередь, уменьшает не только цену продукции, но и цену труда.

Данное отличие – вовсе не второстепенная деталь в научном споре между соперничающими экономическими школами. Погоня за абсолютным преимуществом коренным образом изменила механизмы мировой экономики. Чем легче становится /153/ производству и капиталу пересекать границы, тем более могущественными и неуправляемыми делаются те зачастую гигантские организации, которые сегодня запугивают и лишают власти и правительства, и тех, кто их избирает, – транснациональные корпорации (ТНК). Торговая организация ООН, UNCTAD, подсчитала, что в мире около 40 000 компаний со штаб–квартирами более чем в трех странах. Сотня самых крупных из них, согласно отчетам, имеет годовой оборот примерно в 1,4 триллиона долларов. В настоящее время ТНК осуществляют две трети мировой торговли, причем почти половину этого объема – через собственные торговые сети [15]. Они находятся в самом сердце глобализации и непрерывно двигают ее вперед. Современные методы организации и низкие транспортные расходы позволяют им унифицировать производство на всех континентах. Хорошо организованные корпорации, такие, например, как Asea Brown Boveri (ABB) с ее 1000 отделений в сорока странах, могут, если потребуется, перевести производство какого–либо изделия или узла из одной страны в другую за несколько дней. В международной торговле государства–нации больше не выставляют товары на продажу с последующим распределением прибылей внутри страны. Теперь рабочие всего мира конкурируют между собой из–за работы, которую они должны выполнять в условиях глобально организованного производства.

Этот процесс подрывает правила функционирования прежде национальных экономик. Во–первых, он ускорил темп внедрения технических новшеств и рационализации до абсурда: производительность растет быстрее общего объема продукции, в результате чего происходит так называемый «рост при потере рабочих мест». Во–вторых, полностью изменилось соотношение сил между капиталом и трудом. Интернационализм, некогда оружие пропаганды рабочего движения против воинствующих правительств и капиталистов, перешел на сторону противника и служит его интересам. Организациям трудящихся, в большинстве своем национальным, противостоит корпоративный Интернационал, который в ответ на любые претензии прибегает к своему излюбленному и безотказно действующему средству – переводу производства за границу. Обещание процветания за счет свободной торговли еще, может быть, и выполняется для вкладчиков капитала и управляющих компаний. Что же касается их рабочих и служащих, не говоря /154/ уже о растущей армии безработных, то о них этого не скажешь. То, в чем раньше видели прогресс, оборачивается его противоположностью.

Эта тенденция стала очевидной по крайней мере уже к началу 1990–х. Но тогда же правительства, вместо того чтобы затормозить, нажали на акселератор. Государства Западной Европы организовали свой единый рынок и от Лиссабона до Копенгагена устранили в рамках кампании «Европа'92» почти все барьеры на пути капиталов, товаров и услуг. В ответ США, Канада и Мексика создали Североамериканскую зону свободной торговли – NAFTA. Включение в нее государства со стомиллионным населением к югу от Рио–Гранде стало первым случаем интеграции развивающейся страны в торговый блок такого рода. Одновременно в рамках ГАТТ были сняты последние таможенные ограничения, и в декабре 1993 года предприятия были отданы на откуп международной торговле.

Предполагалось, что все это будет настоящим рогом изобилия для стран–участниц. Например, так называемый Доклад Чеккини – исследование, объемом более чем в тысячу страниц, положившее начало проекту единого рынка Комиссии ЕС в Брюсселе в 1988 году, обещал 6 миллионов новых рабочих мест, снижение бюджетных дефицитен на 2 процента и 4–5 процентов дополнительного роста [16]. Аналогичные заявления сопровождали учреждение NAFTA и ВТО. На самом же деле все произошло как раз наоборот: единый рынок стал, по словам «Цайт» «кнутом конкуренции», подстегивающим беспрецедентную рационализацию всей европейской промышленности. Число безработных возросло равно как и бюджетные дефициты, а рост замедлился.

В Австрии, которая не присоединялась к рыночной федерации до 1995 года, рабочие и служащие только сейчас начинают пожинать плоды этого объединения. Когда немецкий гигант розничной торговли Rewe в июле 1996 года поглотил австрийскую торговую сеть Billa, почти половина продовольственного рынка страны оказалась под контролем одной корпорации, действующей по всей Европе. С тех пор по меньшей мере треть от примерно 30 000 занятых в сельском хозяйстве и пищевой промышленности этой альпийской республики боится потерять работу. Их продукция едва ли конкурентоспособна на рынке ЕС. Покупатели Rewe платят австрийским производителям только по низким европейским ценам; /155/ в противном случае, а это обычная практика, они просто приобретают более качественную продукцию на более выгодных условиях у своих постоянных поставщиков в других странах ЕС.