Читать интересную книгу Жунгли - Юрий Буйда

Старуха Багата не одобряла поведение племянника, но помалкивала. По паспорту она была Агафьей, но откликалась только на Агату. Дети же звали ее бабушкой Агатой, Ба Агатой, Багатой. Когда-то она была экскаваторщицей у мелиораторов, а когда вышла на пенсию, занялась хозяйством и охотой, била лису и ходила на волков. Соседи называли ее щелевой старухой — такая в любую щель пролезет, чтобы добыть денег, и побаивались: Багата была сурова. Но Сужилина это не касалось: Багата на иконе пообещала умиравшей сестре никогда не обижать племянника. Она следила за тем, чтобы Вовка держала себя в чистоте. Вовка помогала старухе ухаживать за птицей и скотиной, мыла полы — ползала на четвереньках из комнаты в комнату и скребла половицы ножом, а по воскресеньям они, старуха и Вовка, усаживались на веранде, молча смотрели на лес, обступавший дом со всех сторон, и курили — старуха трубку с длинным чубуком, а Вовка — носогрейку, оставшуюся от старика, покойного мужа Багаты. Как-то Багата сказала, что у настоящей женщины должно быть десять детей, а вот ей Бог не дал ни одного. «Десять?» – удивилась Вовка. «А иначе зачем бабе жить?»

Сужилин был ветеринаром, то есть нужнейшим человеком в деревнях, где люди выживали только благодаря скотине и картошке. Вовку он встретил в малолюдном селе, где она жила у старухи Устиновой. Вовка не помнила родителей, которые назвали ее Владимирой и бросили трех лет от роду. Старухе было сорок лет, она что ни месяц приводила нового мужика, и ей было не до девчонки. «Ты животная, – говорила она Вовке презрительно. – У тебя хвост». Хвост был величиной с мизинчик, но Вовка боялась, что он еще вырастет. Когда становилось невмоготу, Вовка пряталась на чердаке с жестяной баночкой, в которой старуха хранила специи. Девочка брала на язык чуть-чуть молотого кардамона, закрывала глаза и мечтала о том дне, когда Путин издаст наконец указ о казни старухи Устиновой.

Осенью Сужилин объезжал деревни, собирая долги. Старуха Устинова была ему много должна. О чем они там ночью шушукались, Вовка не слышала. Один только раз старуха повысила голос: «Лисичку-то на воротник накинь: не козу берешь — живую девку».

Утром Сужилин позвал Вовку за занавеску, велел раздеться, приложил фонендоскоп к груди, потрогал хвостик, потом залез пальцами между ног, покивал. «Это хорошо, – пробормотал он. – А то знаю я вас, деревенских, знаю, чего вы в баньках с братьями вытворяете». «Нету у меня братьев, – сказала Вовка в нос. – И в заводе не было».

Потом они съездили в поселок, в магазин, где Сужилин купил Вовке пальто на два размера больше и туфли на каблуках. Старуха Устинова, которой Сужилин подарил двух поросят и лисичку на воротник, выпила водки, расчувствовалась и сказала на прощание Вовке: «С ним не пропадешь. Он из тебя не то что человека — Майю Плисецкую сделает».

Выехав за околицу, Сужилин остановил машину, перелез на заднее сиденье и велел Вовке раздвинуть ноги. К вечеру они приехали на Семнадцатый кордон, где их ждала Багата. Через месяц Вовке исполнилось тринадцать. Сужилин подарил ей на день рождения театральный бинокль. Бинокль оказался бесполезным: вокруг сплошной стеной стояли деревья, закрывавшие обзор.

А через месяц пьяный Сужилин попал в аварию. Машина упала в глубокий овраг, и чтобы вытащить ее, пришлось вызывать из деревни трактористов. Багата и Вовка отделались ушибами и царапинами, а Сужилин сломал позвоночник. Теперь он целыми днями разъезжал в инвалидном кресле по двору или по лесу, стучал молотком, пил самогон и ссал в штаны. Иногда он въезжал на кресле в озеро и засыпал. Старуха и Вовка с трудом вытаскивали коляску из камышей и волокли Сужилина домой, а он орал на весь лес и пытался дотянуться до Вовки.

Однажды осенью, когда старухи не было дома, Вовка взяла мешок и отправилась к озеру. Сужилин спал в камышах, уронив голову на грудь. Вовка вытащила его из кресла, засунула в мешок и отнесла в лодку. Когда она выплыла на середину озера, Сужилин вдруг очнулся и начал орать, но Вовка ударила его молотком и сбросила мешок в воду. Наверное, целый час она стояла в лодке с шестом наготове, чтобы не позволить Сужилина всплыть. Но он не всплыл.

Вечером старуха спросила о племяннике, но Вовка сказала, что не знает, где он, и знать не хочет. Что он прыщ. Что он ей надоел. Что хватит. Что если старуха еще раз спросит, где племянник, она и ее стукнет молотком. Багата поднялась в свою комнату, подперла дверь диваном и всю ночь просидела на полу с заряженным ружьем в руках. Но к утру она смирилась со смертью племянника.

Смерть Сужилина ничего не изменила в их жизни. Старуха доила корову и охотилась на лис и волков, а Вовка корячилась на огороде и мыла полы — скребла ножом, переползая на четвереньках из комнаты в комнату. По воскресеньям они сидели на веранде и курили. Старуха прихлебывала из кружки самогон, разбавленный вишневым компотом, а Вовка разглядывала в бинокль лес и дорогу, которая вела к поселку. Еще старуха учила Вовку стрелять. Вовке нравился пятизарядный охотничий «браунинг», хотя патроны для него приходилось подпиливать, чтоб ружье не заедало. С тридцати шагов она попадала в баночку из-под майонеза, а с пятидесяти — в литровую банку.

Весной Багату укусила бешеная лиса, и через неделю старуха умерла. Вовка позвала соседей Никулиных, и втроем они похоронили Багату под сосной, украшенной шляпками гвоздей.

Оставшись одна, Вовка взвалила на себя все хозяйство. Она ухаживала за коровой и свиньями, кормила кур, ставила капканы и, как умела, выделывала заячьи шкурки. Мыла полы, ползая на четвереньках с ножом из комнаты в комнату. По воскресеньям сидела на веранде с трубкой-носогрейкой и разглядывала в бинокль сосны.

По вечерам она смотрела порнокассеты. Кассеты с порнофильмами она обнаружила, когда прибирала в доме после смерти Сужилина. Он прятал эти фильмы в нижних ящиках письменного стола. На коробках было написано «эротика». Вовка поставила кассету наугад. Сначала она удивилась, потом немножко смутилась, когда увидела мужской член во весь экран, а потом уже не смогла оторваться от телевизора. Эти мужчины и женщины так плавно двигались, так загадочно улыбались, у них была такая нежная кожа, и они так целовались… Вовку никто так не целовал. Когда Сужилин залезал на нее, она отворачивалась. Он ставил ей засосы на плечах, а когда ее грудь подросла, то и на груди, но ее губы Сужилина не интересовали. Вовка даже боялась целоваться в губы – в этом было что-то непристойное, слизистое, животное. А герои этих фильмов целовались много и с удовольствием. Они ласкали друг дружку губами и языками. Вовка вспомнила срамные губы Сужилина и вдруг расплакалась. Она плакала впервые в жизни и не могла остановиться. Она не плакала, когда ее била старуха Устинова, не плакала, когда ее насиловал Сужилин, но увидев этих красивых людей, нежно целующих друг дружку в губы, она не смогла сдержаться и разревелась. Ей хотелось схватить молоток и разбить этот чертов телевизор, а если бы она могла, то перебить молотком и всех этих прекрасных людей.

А потом появился Кардамон. Впрочем, он и раньше бывал на Семнадцатом кордоне — скупал шкуры. Старуха доставала из кладовки лис, волков, барсуков, енотов, а Кардамон придирчиво встряхивал и осматривал каждую шкурку, дул по ворсу и против, прижимал к лицу и только после этого назначал цену. Он платил наличными, без квитанций. По такому случаю старуха накрывала стол — с жареным мясом, грибами и самогонкой на калганном корне. Иногда Кардамон оставался ночевать. Старуха называла его Ильей Григорьевичем, а Вовка упрямо звала Кардамоном — так ей хотелось.

Теперь, когда Багаты не стало, принимала Кардамона Вовка. Она достала из кладовки шкуры, и Кардамон принялся их встряхивать, дуть на них и щуриться. Потом он извлек из кармана деньги — Вовка спрятала их в шкатулку и позвала гостя к столу. Мужчина сбегал к своей машине и вернулся с коробкой конфет, на которой была изображена балерина, и с бутылкой сладкого вина. А когда они выпили и покурили, Кардамон затеял веселую игру в вишенку. Он брал губами вишенку из компота и требовал, чтобы Вовка губами же эту вишенку у него отняла. Вовка смеялась, роняла вишенку на пол, и игра начиналась сызнова. Кардамон гладил ее бедра и называл вишенкой, целовал ее руки, сначала левую, а потом правую, и наконец Вовка сказала, что она ему даст, только сперва загонит в сарай теленка.

Кардамон приезжал еще несколько раз и привозил Вовке подарки. Он подарил ей стеклянный шар со снегом, золотое колечко с синим камнем и трусы. Трусы были именно такие, о каких Вовка мечтала: узкие, тонкие, ажурные, как у красавиц из порнофильмов. В фильмах их называли не трусами, а трусиками. «Это стринги, – сказал Кардамон. – Ужасных денег предмет». В ожидании Кардамона Вовка надевала стринги, туфли на высоких каблуках, кольцо с синим камнем и усаживалась с трубкой-носогрейкой на веранде, любуясь снегом, который безостановочно кружил в стеклянном шарике.