И все же я стремался. Уже давно к рубахе, стилем под гимнастерку, я нашил на левом предплечье внутренний накладной карман. А в нем находились кожаные ножны. В ножнах, естественно нож. Статью на него при всем желании органам не навесить — по длине лезвия сойдет за перочинный. Но в особых случаях я обрабатывал клинок змеиным ядом. Если бы я легко поцарапал лезвием несколько человек, то возможно, им бы не поздоровилось. А кто-то бы и гикнулся.
Когда сделка прошла без последствий, то я по старой схеме поймал гадюку, все замаскировал и сразу выехал в Туркмению. Так как волна арестов все ширилась и у нашей семьи уже арестовали кого-то из дальних родственников. Да и вообще, не даром же незабвенный Феликс Эдмундович Дзержинский любил утверждать: «Если вы еще не сидите, то это не ваша заслуга, а наша недоработка.»
Я уже говорил с отцом по поводу возможности перебраться нашей семье в Туркмению, но кто же его с железной дороги отпустит? Железнодорожники — они же как солдаты. Так все по службе и тянутся, поднимаясь с возрастом, повышаясь в званиях.
Ох, как бы мой «папаша» не угодил бы во «вредители». Сейчас это запросто. И не сколько я переживал за родителя моего «донора» сколько не хотелось бы мне стать сыном врага народа. Это мне сильно подкузьмит.
Но с другой стороны, железнодорожников пока не трогают. Кроме простых стрелочников. И этому есть простое объяснение. Надо же кому-то это переселение народов организовывать? А специалиста так просто не заменишь. Да и шарашки под конвоем на зоне для железнодорожников не сделаешь. Им же пути надо поддерживать в работоспособном состоянии на сотни километров. Так что, считай, у них бронь от арестов. Если, конечно, не считать стрелочников, которые всегда во всем виноваты…
Глава 16
В Туркмению я прибыл благополучно, Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и пышной зеленью улиц.
Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже знакома по прежним моим походам. Я вновь пересек старую крепость, где по воскресным дням собирался и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глубокий ров, увидел впереди знакомую картину: башни, остатки античных с гофрированными боками дворцов, жилых домов. Вдали виднелись невысокие, сильно разрушенные стены «Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзолей султана Санджара.
Безлюдье. Тишина. Только пронзительный голос жаворонка в вышине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет назад.
По опыту я уже знал, что особенно много змей обитает в древних каналах, отведенных в свое время в сторону крепостей от реки Мургаб. Всего было три главных канала, ныне основательно заросших камышом, тамариском, гигантским злаком эриантусом; бурьяном и верблюжьей колючкой.
Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. Приуныл было.
Зато третий канал, Маджан, с лихвой вознаградил меня за все мои переживания: здесь было множество песчаных эф.
Чтобы добыча яда была более эффективной, пришлось «поставить» змей на «многократную дойку».
Делал я это так.
Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой норы я втыкал красный флажок. Придя через неделю-полторы на змеиный участок, многих эф я находил на прежних местах и снова приступал к отбору яда.
Однажды я зашел в высокую с коническим верхом башню, слепленную из глины. Это был яхтанг, башня для хранения снега.
Верх башни обрушился и засыпал середину пола. Возле стены, притененной глиняной насыпью, лежал клубок разноцветных веревок. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не просто клубок, а клубок змей, в котором оказалось шестнадцать эф! Вот так залежи! Долго пришлось распутывать змеиный клубок, потом их — «доить». Правда, такая удача была относительно редкой.
Тянулись дни, полные серьезного дела.
На территории оазиса древнего Мерва мне попадались только эфы и не было ни одной кобры или гюрзы. Волей-неволей пришлось мне искать новые места для своего промысла. На санитарной станции мне посоветовали побывать на Джаре — старом овраге, куда во время паводка сбрасываются воды Мургаба.
Берега Джара зарастают гребенщиком, черным саксаулом, камышом. В этих зарослях мне встречались кулики, сине-розовые зимородки, белогрудые чеканы, белые и серые цапли, скопа, ярко-желтые овсянки и дикие голуби. Над темными омутами вились крачки и чегравы, ловко хватавшие в воде зазевавшуюся рыбешку.
Много различных птиц гнездится на береговых обрывах Джара. Здесь обитают целые колонии ласточек-береговушек, поедающих комаров, мух, кузнечиков, летающих термитов. По соседству с ласточками живет каменный воробей. Шумно и весело тут, когда выводятся птенцы, особенно когда они немного оперятся. Подобравшись к выходу из гнезда и высунув голову наружу, птенцы ждут возвращения своих родителей. Завидев их еще издали, птенцы подымают такой крик, такой писк…
Но и здесь я никаких змей не обнаружил. Зато наткнулся на рыбака. С носом, покрытым красными прожилками. Как оказалось, этот хитрец, Петр Иванович, вовсе и не рыболов, а инструктор по борьбе с малярийным комаром в русле Джара. Ежедневно «работающий в поте лица». Стахановец!
Жил этот прекрасный человек на железнодорожном разъезде, всего в нескольких километрах от того места, где сейчас рыбачил.
Малярийный инструктор пригласил меня перекусить рыбацкой ухи и за едой сообщил, между прочим, что недалеко от железной дороги, среди хлопковых полей, есть заброшенный сад, куда колхозники до смерти боятся ходить, утверждая, будто в этом саду водятся какие-то диковинные змеи с большими ушами, говорящие человеческим языком.
Я заинтересовался. Петр Иванович любезно согласился сопровождать меня.
Сад находился посредине хлопкового поля и кое-где был обнесен размытым дувалом. Сквозь листву деревьев, в глубине сада, виднелось несколько заброшенных домишек, вокруг которых росла худосочная трава, колючка. Плодов на деревьях было совсем мало. Сухие ветви никто не срезал.
Едва вошли мы в сад, в глаза бросилось обилие нор, в которых прочно, видать, обосновались грызуны и змеи.
— Гляди, гляди! Вот она, змея! — сдавленным голосом пролепетал Петр Иванович. Я посмотрел налево — и в самом деле: над кустом молодой колючки маячила голова кобры.
Не успел я сделать и двух шагов по направлению к ней как справа и впереди меня поднялось еще несколько шипящих голов. Охотник на змей, я сам очутился в положении их пленника. Вот это номер!
Отступать можно было только назад, но и это было опасно: ведь змеи не прикованы к одному месту. Возможно, какая-нибудь из них уже успела заползти и на тропинку сзади нас. Мной овладело странное чувство: легкий испуг и острое желание охотника не упустить ни одной змеи.
Овладев собой, я стал соображать, что же предпринять, чтобы кобры не разбежались. Ближайшая из них не сводила с меня глаз, готовая в любую секунду к нападению. Ее упругое тело слегка подрагивало и широко раскрылся на шее «капюшон».
Подойдя к кобре примерно метра на полтора, я накрыл ее марлевым сачком и даже слегка подогнал ее туда палочкой. Переложить змею в плотный мешок теперь уже не составляло особого труда.
Пока я занимался первой коброй, остальные не двигались с места, скорее всего потому, что их внимание все время привлекал белый сачок, который я старался держать у них на виду.
Постепенно всех кобр я водворил в свой мешок. Это были крупные экземпляры. Длина некоторых достигала более полутора метров. Обилие кобр в одном месте меня не удивило. Обычно они живут семьями. Если где-нибудь нашел одну, то сразу поблизости ищи и вторую.
Уложив последнюю кобру в мешок, я вспомнил о моем спутнике. Бедный Петр Иванович! Его красное, незагорающее лицо теперь казалось бледным и растерянным. Он стоял не шелохнувшись и с ужасом наблюдал за моей операцией.
— Ну его к черту, этот сад! — выругался пламенный борец с малярией. — Теперь я знаю, какие тут растут фрукты. А ведь я траву для кур здесь косил. Теперь дудки! Золотом меня сюда не заманишь!..