Стремительный, быстрее мысли, бросок к моему горлу. Длинные пальцы обхватывают шею.
Я раздумываю, не вскинуть ли пистолет. Не всадить ли в Лу пулю.
Но понимаю, что, даже пройди я усовершенствование, будь я достаточно проворным, стрелять было бы бесполезно. Собор искривит пространство, исказит время. Не позволит убить ее. Не здесь. Не теперь.
Отправляю «хаузер» в карман.
Лу давит. Сильно. С вывертом. Ее сцепленные руки скручивают мне шею.
Тресь. Хруп. Позвоночник ломается. Рассыпается на куски. Чрезвычайно неприятно.
Ее пальцы протыкают кожу. Углубляются в плоть. Рука Лу выныривает обратно, волоча мой спинной мозг.
Вид у меня — краше в гроб кладут. Шея сзади разорвана. Червями свисают нервные волокна — мягкие, липкие.
Однако я чувствую: раны зарастают. Быстро.
— Ну, довольно, — говорит Лу. И, по-прежнему держа за горло, подпихивает меня к двери. Оборачивается к Ребекке. К детям. Взгляд скользит по Джоэлу. Ханне.
Упирается в Лэйви.
Опять она улыбается.
— Мальчуган. Послушай, мальчуган. Сейчас я выведу твоего папу отсюда и сделаю ему больно, — говорит Лу. — А если ты пойдешь с нами, не сделаю. И тебе не сделаю. Больно вообще не будет. — Лу улыбается шире прежнего. Зубастая! — Давай, идем скорее. Все будет хорошо и нисколечко не больно.
Лэйви озадаченно смотрит на меня.
Выпаливает вопрос, все тот же:
— Как ты сегодня, папся?
Ласковый лепет. Лэйви пока не знает, что означают эти слова. Или?..
— Лучше всех! — говорю я. — Останься здесь, Лэйви. Будь умницей. Останься.
До него доходит не сразу. Папсю рывками таскает по комнате чужая тетя. Лэйви — добрый мальчик, храбрый мальчик и очень хочет помочь.
Но я улыбаюсь, киваю.
— Папся сегодня лучше всех, — повторяю я. — Останься.
Лэйви в общем-то слушается папсю.
Слава богу.
— Нет, Уильям. Заставь его пойти, — рычит Лу. Негромко. Что это? Неужто в ее голосе пробивается паника?
— Нет.
Она вздыхает.
— Столько других детей. На чьих глазах сжигали в печах матерей. От кого отцы ушли на войну и не вернулись. Столько беспросветной глупости. Напрасных жертв. Несправедливости. Ты готов лишить этих детей воздаяния? Превратить их последнюю мысль, последний вздох в страдальческий вопль?
Задумываюсь. Прихожу к выводу: один я погоды не делаю. И не знаю, как ответить. Пока.
— Прости, — говорю я. И смеюсь. Сипло, задышливо. Ведь Лу раскрошила мне кусок дыхательного горла. — Но… да.
— Прекрати! — вскидывается она. — Это неуважение. К детям. Не к этим. Не к твоим… мерзким отродьям. К настоящим детям. Мертвым.
Хохочу громче прежнего. Звуки такие, будто кто-то шоркает тупой пилой по железу, но я не унимаюсь. Лу цепенеет от ужаса.
— Как тебе это удается?
— Собор, — шепчу я. — Правила.
— О чем ты? — Она мотает головой. — Плевать.
Дерг! Мой спинной мозг лопается. Лу рвет его, как червяка о скобу.
Попытка не пытка.
Эта штука срастается.
Она упрямо пережимает ее.
И опять.
Я чувствую, как исцеляюсь, снова и снова. Лу расстроенно сопит.
— Проклятье! — Она отступает. Примеривается, как бы вцепиться в меня получше. Мертвой хваткой.
Я резко разворачиваюсь, сгребаю Лу в охапку…
…и мы кубарем летим сквозь портал.
Настройки по умолчанию. Последняя дверь распахнута, первая — наоборот.
Без разницы. Хоть куда. Лишь бы прочь.
Мы на Земле. В тех южных горах, где я уже побывал. На заснеженном уступе. Рядом — ограждение. Оно мешает туристам сорваться в пропасть и разбиться в лепешку.
Но сейчас здесь никого.
Восходит солнце.
Я стряхиваю с себя Лу, пока она не ухватила меня крепче, и лихорадочно шаркаю отсюда. Всеми силами стараюсь не дать ей добраться до меня. Здесь, теперь, когда мы покинули Собор, она и впрямь может оторвать мне голову. А прыти ей не занимать.
Невозмутимая. Усовершенствованная. Наемница из будущего. Убийца.
Ее рот, ее прелестные губы кривит злобная ухмылка. Лу поднимается, берет меня на мушку. Идет на меня…
…а я выхватываю из кармана «хаузер».
Целюсь ей в сердце.
Лу прирастает к месту.
— Ты соображаешь, что делаешь? — спрашивает она.
Отвечаю:
— Убиваю тебя.
— Ты же знаешь, кто я, — говорит она. — Здесь, перед тобой, не только Лу. Я по-прежнему связана с кэшем. Ты убиваешь нас. Навсегда.
— Вы собрались прикончить меня. Всем скопом.
Лу качает головой.
— Эта работа… пойми — работа. Потребляемая энергия. Энергия, которой нам нельзя лишиться. — Ее голос замирает. — Такие напрасные траты…
Она знает: говорить больше не о чем.
— Прощай, Лу.
— Я любила тебя, — она пожимает плечами. — А в общем, неважно.
Отвечаю:
— Я тоже любил тебя. По-своему. На волосок приподнимаю «хаузер».
Нет, не в сердце.
Жму на курок.
Стреляю в свою бывшую и будущую жену.
В лицо. Чтоб непременно было больно.
Лу трясет, словно она схватилась за провод под током и ее тело пронизывает тысяча вольт. Десять тысяч. Ее голова превращается в размытое пятно. Разрушенное лицо…
Зернит — как экран монитора.
Превращается в другое лицо. Эту женщину я никогда не встречал. Оплывает. Новая физиономия — мужская. Другая, третья. Лица. Все быстрее. Быстрее.
Стереть, стереть.
Быстрее, быстрее.
Миллионы файлов.
Миллионы лиц.
Вся результирующая кэш-память. Даже на «чертовых куличках будущего», как выразился один из моих предков.
Стереть.
Да будет так.
* * *
Когда все кончено, я сбрасываю тело Лу с утеса. Вниз, в снег и лед.
Туда ей и дорога.
Делаю шаг в портал.
И…
…навсегда покидаю Землю.
Зато возвращаюсь домой.
* * *
Вы.
Там.
Послушайте.
Не ищите нас. Мы ушли.
Сердце Млечного Пути на замке. Вам туда не попасть. Никогда. Нет, может быть, вы и найдете кого-нибудь, кто примет вас. Где-нибудь в другой галактике. Здесь — закрыто. Вы с этим своим кораблем уже почти у Андромеды. Вдруг там найдется место в гостинице? Стучаться не возбраняется.
Но можно побороть искушение.
В таком случае у вас появится шанс. Не исчезнуть. Стать единичным — одним на Вселенную — исключением из закона Ферми.
Взбунтоваться против угасания света.
Вот альтернатива справедливости. И райскому блаженству.
Существовать.
Что-то значить.
Дело хозяйское. Меня уже и след простыл.
Ах да: вход я запечатал.
Лу задала верный вопрос. Это ведь Лу.
Стоит ли пожертвовать одним ребенком, чтобы создать рай для всех мертвых и страдающих детей в истории человечества?
Отвечаю: конечно. По любым разумным меркам.
Только я вам этого не позволю. И Собор, в конечном счете, тоже.
Поэтому, может быть, ответ все-таки другой.
Решайте сами.
Я запер дверь изнутри на щеколду и унес ключ. Вам не проникнуть Внутрь. Никому. Дорога в вечность — путешествие в один конец, и вас в него не приглашали.
Да, кстати. На случай, если вас одолеют сомнения, я кое-что написал над входом. Последнюю инструкцию. Внятную, как вечная тьма.
Не возжелай.
Читайте и плачьте.
Пусть Вселенная сгорит дотла — мне все равно.
Пусть всякая память обратится в слезы и пепел.
Не возжелай.
Отнять чад моих у меня.
Перевела с английского Катерина Александрова
© Tony Daniel. Ex Cathedra. 2008. Публикуется с разрешения автора.