Огромным упущением этой обладающей уникальными привилегиями Церкви стала ее неспособность пустить корни в городе. Исконно англиканский приход — тот, что любовно высмеян в телевизионном сериале «Викарий из Дибли», — деревенский, епархия рядом с собором в Солсбери, Хирфорде или Винчестере. Церковь слишком поздно прислушалась к яростному осуждению Достоевского, который писал, что «Англиканские священники и епископы горды и богаты, живут в богатых приходах и жиреют в совершенном спокойствии совести… Это религия богатых и уж без маски… Исходят всю землю, зайдут в глубь Африки, чтоб обратить одного дикого, и забывают миллион диких в Лондоне за то, что у тех нечем платить им».
Возможно, это звучит как пропаганда, но когда журналист викторианской эпохи Генри Мейхью спросил у лондонского уличного торговца овощами и фруктами про «собор Святого Павла», тот ответил, что слышал, что это церковь, но сам никогда в церкви не был. В результате проведенного в воскресный день 30 марта 1851 года опроса выяснилось, что две трети населения Лондона вообще не ходит в церковь, а есть и случаи язычества. На востоке и юге Лондона посещаемость церквей оказалась самой низкой по стране.
Так что, когда англиканскую церковь называют «государственной», на самом деле всегда имеются в виду лишь ее конституционные привилегии, монархия и положение церкви в графствах. Большую часть времени в большей части городов и пригородов, где живет большая часть англичан, англиканской церкви почти не видно. Да, есть англиканские священники, которые героически трудятся в трущобах бедняков в центральных районах больших городов, помогают людям с получением пособий, содержат кухни с раздачей бесплатного супа и приюты для стариков или безработных. Но они работают как сотрудники социальной сферы — за половину оклада. Их жизнь — свидетельство веры, но они стесняются заявлять об этом, боясь, что это «помешает» их работе. В пьесе Дэвида Хейра «Мчащийся демон» преподобный Лайонел Эспи вызван к епископу, чтобы ответить на обвинения в небрежении частью своей работы, связанной со святыми таинствами. «Сказать, что в нашем районе Церковь — посмешище, значит ничего не сказать, — заявляет он епископу. — Это нечто неуместное. Она не связана с жизнью людей». А его коллега-лютеранин далее по ходу пьесы разражается такой тирадой: «Священники в районах городской бедноты? Да это сговор, картель какой-то. Потому что духу не хватает всем и каждому. Вы превратились в просвещенных гуманистов».
Когда в разговоре с каноником Дональдом Греем, капелланом спикера палаты общин, я высказал мысль о том, что города потеряны для Церкви, он ответил: «Говорить, что кварталы городской бедноты потеряны для Церкви, не верно. Они никогда и не были нашими». И он прав: справиться с трудностями городской жизни пытались нонконформисты от методистов до Армии Спасения, а ирландские иммигранты привезли с собой свою собственную веру, католическую. Англиканская церковь расширила свое влияние лишь в нескольких городских районах, где укоренились популистские взгляды тори. Но в большинстве случаев эти просторные здания с гулко перекатывающимся в них эхом, которые воздвигнуты англиканами на углах улиц всех крупных индустриальных центров как инстинктивный ответ на массовую миграцию из сельских районов, никогда не заполнялись, даже сразу после того, как были построены. Неудивительно, что столетие спустя, холодные и неухоженные, они стоят и ждут, когда их выкупят и превратят в сикхский храм или ночной клуб. Преподобный Лайонел Эспи и ему подобные стараются как могут. Но уже прошло так много времени, что никаких шансов вернуть утраченные позиции у них нет.
В нынешней ситуации дела у англиканской церкви обстоят хуже некуда. Общеизвестно, что церковные добродетели, ее доброта, терпимость и сострадание, подорваны полным отсутствием строгости мысли. Большинство прихожан так и не продвинулись дальше «Библейских рассказов» Энид Блайтон, поэтому священникам приходится каждое воскресенье читать проповеди так, словно каждое слово в Библии — факт, в то время как ясно, что по большей части это вымысел или аллегория. Теологи, такие как Джон Робинсон в книге «Ей-богу» или Дэвид Дженкинс в бытность его епископом Даремским, которые осмеливаются допустить, что все не так просто, подставляются, чтобы их освистали. А раз церковь «государственная», каждый считает, что вправе критиковать ее. Более вдумчивые члены Парламента, может, и возьмут обет молчания, понимая, что не дело вмешиваться в такие вопросы, как служба в церкви, однако вместо них может взять слово какой-нибудь тупица. Даже принц Чарльз, который унаследует роль Защитника веры, изначально дарованную Генриху VIII Папой Римским, похоже, утратил к этому всякое желание. «Надеюсь, что я стану защитником вер», — заявил он в одном из интервью, словно одинаково важны и сикхизм, и джайнизм, и католицизм, и друидизм, и вера в целительные свойства астральной проекции. Сказал он это, несомненно, с самыми добрыми намерениями, но это показатель того, какая неразбериха царит в головах. Религиозное образование в школах — где его преподают выпускники педагогических колледжей, в которые англиканская церковь вложила миллионы, — являет собой мягкое и бесстрастное бланманже, где есть все что угодно от гуру Нанака до креационизма.
Насчет происхождения слова «религия» существуют сомнения, но считается, что оно происходит от латнского religare, «связывать»: народ, который вместе молится, есть народ сплоченный. Пессимист мог бы здесь заключить, что факт того, что больше не существует единого корпуса выражения, свидетельствует, что больше не существует единого корпуса веры и что общество, утратившее наиболее сплачивающие его связи, обречено на гибель. Однако англиканская церковь оказала глубокое воздействие на английский народ еще в одном смысле.
Всем известно, что за разрывом с Римом последовало всеобщее разграбление католической церкви: это событие запечатлено в школьных учебниках истории как «1536 год. Роспуск монастырей». Однако лишение римской католической церкви ее земного могущества превратилось в нечто гораздо большее, чем просто изъятие у нее земель, зданий и сокровищ. Этот не сравнимый ни с чем по размерам акт коллективного вандализма имел глубокие культурные последствия. В книге «История британского искусства» Эндрю Грэм-Диксон вполне убедительно доказывает, что вся средневековая традиция живописи и скульптуры, которая сохранилась кое-где в Европе, в Англии оказалась в той или иной степени утраченной. Конечно, ведь никто не сомневается, какой размах принял тогда вандализм. За период между роспуском монастырей в 1536 году и смертью Оливера Кромвеля более чем 120 лет спустя, волны фанатизма, объявившего религиозное искусство формой католического идолопоклонства, докатились чуть ли не до каждого уголка Англии. Одно время поговаривали даже о том, чтобы сровнять с землей Стоунхендж. Свидетельств о том, что именно в то время Англия лишила себя художественной традиции, не много по той очевидной причине, что слишком мало образцов наследия римского католического искусства избежало этого разгула разрушения. Единственное скульптурное изображение Христа из камня, обнаруженное в 1950-х годах рабочими на строительстве Мерсерс-Холла в Лондоне, совершенное, если судить по сохранившимся деталям, свидетельствует, по словам Грэм-Диксона, «о двух смертях — смерти Бога и смерти всей традиции британского искусства… это произведение, созданное на вершине английского Ренессанса, которому не суждено было свершиться».