Читать интересную книгу Мать сыра земля - Ольга Денисова

— Ты не слушай его, — как-то слишком по-дружески сказал Сенко Морготу, — он сегодня слегка чокнутый.

Моргот смерил Сенко взглядом и усмехнулся: он давно научился играть человека, который потерял семью, но не нуждается в жалости. В жалости он на самом деле не нуждался, но не по тем причинам, которые надеялся изобразить. За исключением редких и почти ничего не значащих случаев, он забывал о том, что чувствовал, не хотел вспоминать, как ему больно осознавать их смерть, и напоминания об этом не трогали его, не бередили раны.

— Лучше про рыбалку, — улыбнулся Моргот, нисколько не сомневаясь в том, что Сенко оценил его мужество и умение держать при себе свои чувства.

— Да, про рыбалку, — с радостью переключился тот на другую тему. — Мы искали тебя до полудня, между прочим. Ночью я, конечно, ничего не соображал. Утром просыпаемся — а тебя нет, Кошева с компанией — тоже. А когда Влад в кустах нашел твои кеды, мы всерьез забеспокоились. У нас, конечно, была версия, что ты по пьяни забрел куда-нибудь, но почему босиком? Пьяная логика причудлива, знаешь, но это было как-то… В общем, кеды стоят, а человека в них нет. Я не очень трепался, что Кошев сильно хотел этой встречи с тобой, но мне все это показалось особенно странным. И то, что ты чуть не утонул, мне тоже показалось странным. Я даже подумал, что тебя нарочно хотели утопить.

Моргот покачал головой:

— Я не помню. Я пьяный был. Что потом на берегу было — помню, а до этого — нет. Я даже не помню, зачем в воду полез.

— Мы сеть доставали, только ты от меня уплыл, я и не заметил. В общем, первое, что я подумал, что они тебя все же утопили. А что на самом деле случилось-то?

Врал Моргот виртуозно, но с осторожностью, и прекрасно знал, какие его слова можно проверить, а какие нет.

— Да я их девку трахнул, они скандал устроили. А я пьяный был, психанул, развернулся и ушел. Кеды забыл. Опомнился где-то в лесу, босиком… Долго искал хоть какую-нибудь дорогу. В общем, смысла уже не было возвращаться, да еще и пешком, — поехал домой.

— Мог бы позвонить, — укоризненно сказал Сенко.

— Мне и в голову не пришло, что вы меня будете искать. Я думал, Кошев вам расскажет утром.

— Слушай, а ты не врешь? — Сенко прищурился и наполнил стопки.

Моргот не боялся таких провокаций: его честный взгляд заставлял собеседника испытывать неловкость за столь глупый вопрос. Но тут он слегка просчитался — Сенко имел в виду совсем другое.

— Я не верю в совпадения. А тут их целых три: и звонок Кошева, и то, что ты чуть не утонул, и то, что ты исчез. Сдается мне, ты чего-то не договариваешь…

— Кошев меня не любит, а я не люблю его. Мы посидели в одной забегаловке, повздорили, как обычно, и после этого он решил, что я угнал его машину. Я не угонял его машины, и, думаю, мне удалось его в этом убедить, — Моргот вдруг подумал, что соврал напрасно. Если бы он прямо сказал, что сбежал, не желая связываться с четырьмя противниками, то угнанный кабриолет не бросился бы Сенко в глаза, и его бегство не стало бы третьим совпадением. А это — гораздо важней, с этим не шутят. Моргот не столько понимал, сколько чувствовал: одно лишнее слово — и его убьют за этот розовый блокнот. И, возможно, это будут люди посерьезней Кошева. А после полученной от Игора Поспелова тетради трудно не сложить два и два, если сестра-хозяйка оставила кому надо его описание. И хорошо, если просто убьют. А если сначала спросят, куда он дел эту тетрадь? Военная полиция — не гестапо, но когда речь идет о Сопротивлении, они перестают деликатничать.

Подобные мысли нагоняли на Моргота тоску и страх: он начинал нервничать и терял здравый ум. Как тогда, убегая из больницы, он не смог сдержаться и идти спокойным шагом.

Они выпили, и Моргот сказал:

— На самом деле, я от них сбежал. Очень не хотелось, чтоб они вчетвером из-за своей девки пинали меня ногами, а к этому все шло. Кошев-то таких разборок не любит, но эти три мордоворота нажрались и хотели почесать кулаки.

— Знаешь, лучше бы ты нас позвал, — Сенко поморщился — то ли от виски, то ли от внутренних переживаний. — У меня, если честно, тоже кулаки чесались весь вечер. Я не знаю, почему ребята этого не увидели, а мне это показательное выступление Кошева с шашлыками и ящиком закуски напомнило гуманитарную помощь малоимущим…

Антон, уже задремавший, неожиданно поднял голову, огляделся и произнес вполне осмысленно:

— Я чувствовал себя абсолютным дерьмом. Я пыжился и изображал непринужденность. И зажигалку Кошев у меня упер.

Он снова закрыл глаза, и голова его упала на руки.

— Он хорошо сказал, — Сенко снова поморщился. — Абсолютным дерьмом, которое пыжится. Громин, иногда мне хочется выброситься из окна. Какого черта это чмо с купленным дипломом считает себя лучше меня? Какого черта каждый норовит спросить меня: если ты такой умный, то почему ты такой бедный? И на любое мое оправдание, а тем более — на мою злость есть готовый ответ: неудачников всегда бесит чужой успех! А я не неудачник!

Сенко вдруг хлопнул кулаком по столу, как это недавно делал Антон. Только в руке у него была стопка: Моргот вздрогнул и прикрыл глаза, представив, как осколки толстого стекла впиваются Сенко в руку и на клеенчатую скатерть льется кровь. Чужая боль Моргота не волновала — он боялся крови. Стопка осталась целой, только ребром пробила клеенку. Антон не пошевелился.

— Ты-то чего стучишь? — Моргот посмотрел на Сенко исподлобья. — Расслабься. Все мы неудачники, что за пьяные истерики-то? Сидим тут и пьем шотландский виски. Я еще и закуски принес, между прочим. И скажи еще, что мы сегодня плохо живем.

— Громин, ты же понимаешь, о чем я говорю. Не прикидывайся. Мы — дерьмо, которое пыжится. Мы находим себе оправдания, мы презираем кошевых, мы делаем вид, что мы выше этого, но мы — дерьмо. А Кошев — умник, каких мало. Добрый и демократичный. Он не брезгует друзьями, у которых нет денег. Особенно если ему позарез надо встретиться с кем-то из них.

Моргот потянулся к пакету с закуской, который Сенко бросил возле холодильника, и вытащил на свет стеклянную банку.

— Расслабься, скушай лучше креветку.

— Да пошел ты… со своей креветкой… — Сенко скрипнул зубами. — Ты-то знаешь, о чем я говорю. Ты просто не хочешь об этом думать. Потому что ты не хочешь чувствовать себя дерьмом. Тебе ведь страшно чувствовать себя дерьмом!

— Я слишком мало выпил для таких рассуждений. Сенко, ты трезвомыслящий человек. Что ты устраиваешь? Или это Антон тебя вдохновил? Ищете образ врага? Одному миротворцы дорогу перешли, другому Кошев жить мешает. Я живу и радуюсь жизни, чего и вам желаю.

— Хорошо тебе, — Сенко снова налил себе одному, и, не успел Моргот что-то сказать, выпил в одиночестве, — а я в последнее время стал слишком много и слишком трезво думать. Ты считаешь, Антон не прав? Ты думаешь, у меня внутри не болит ничего, когда я на миротворцев любуюсь сверху вниз, когда на улице их встречаю?

— Ага. Не может сын глядеть спокойно на горе матери родной…

— Не может, Громин! — шепотом выговорил Сенко. — Веришь? Не может, как выяснилось! Нас обобрали. Нас до нитки обобрали и продолжают обирать. Все продали, все, что можно, продали! Во, смотри: едет покупатель! Его тачка стоит столько же, сколько три моих квартиры. Чего я только не слышал: и технологий у нас нет, и работать мы не умеем, и безработица-то нам полезна, и тупые мы, как валенки, и разруха у нас, и переход на мирные рельсы, и цивилизованное государство в один день не построишь… А на деле — вот они, ползают там внизу, как муравьи. Все в свой муравейник тащат. А наши рады стараться!

— Так за чем дело стало, Сенко? Бери автомат — и вперед! Назад к коммунизму.

— Ты можешь смеяться. Ты всегда смеешься, и я тебя понимаю. Лучше смеяться, чем плакать. Но знаешь… Я в последнее время на полном серьезе думаю: а не взять ли мне автомат?… Я устал быть неудачником и дерьмом. Я устал пыжиться. Неудачник отличается от победителя тем, что свои неудачи валит на обстоятельства. А наши «победители» приходят и берут. То, что плохо лежит. И это мародерство называется успех. Почему бы мне им не уподобиться? Взять то, что я по праву считаю своим? С автоматом мне будет гораздо проще доказать им, что часть проданного на самом деле принадлежала мне.

— А ты глобально мыслишь, — усмехнулся Моргот. — Экспроприация экспроприаторов? Где-то я это уже слышал. Всё это давно заклеймили, как ту же самую психологию жадных неудачников.

— А мне плевать! Лучше я буду жалким неудачником с автоматом, чем жалким неудачником без него. Посмотри! Они же обнаглели! Раньше вот этот кент, — Сенко показал пальцем вниз, — прежде, чем сесть в машину, обходил ее со всех сторон, под колеса заглядывал, а теперь просто садится и едет. Они еще два года назад боялись после заката на улицу выйти, а теперь пикники устраивают по пятницам! Я бы взорвал к чертям собачьим весь авиагородок, лишь бы вместе с ними!