Анна исчезла…
Как только выбиралась свободная от дел неделя, Ярослав ехал в Нижний Березов. Может быть, думал он, здесь что-нибудь известно. Но и в Нижнем Березове не знали ничего; строили, чтобы успокоить и себя и Галана, самые невероятные предположения. Но от этого не становилось легче.
Вечерами, когда он приезжал в Березов, они еще и еще раз перечитывали ее старые письма, надеясь найти в них что-нибудь такое, не замеченное ранее, что бы помогло разобраться в случившемся. Но ни одной такого рода зацепки в письмах не было.
В сотый, наверное, раз перебирал Ярослав Александрович фотографии жены и открытки, присланные из Харькова. Вот на одной из них надпись: «17 августа 1932 года, после отъезда в СССР. Анна». Последнее письмо датировано 7 января 1934 года. Анна сообщает, что жизнь идет неплохо. Только очень тоскует по нему, Ярославу. И еще мечтает взглянуть на родное село. Среди пачки листков попадается забытое Галаном фото: группа из восьми юношей и девушек. Среди них он, Ярослав, и его верный товарищ по «Викнам» Петро Козланюк. «Когда это снято? — мучительно вспоминает Ярослав. — Кажется, в 1933-м, когда мы приехали с Петро в Березов передохнуть от львовской суматохи…»
В марте 1937 года по приказу правительства полиция закрывает газету «Дзенник популярни». В варшавскую тюрьму на некоторое время попадают Ярослав Галан, редактор газеты и ряд сотрудников. После освобождения Галана его снова арестовывают и четыре месяца спустя отвозят во Львов. Галана передают следственным органам Львова. Писатель попадает в тюрьму «Бригидки».
…Завтра — двадцатая годовщина Великого Октября. Тусклый свет едва пробивается сквозь решетку узкого окна камеры. В ранние, предрассветные часы Галан любит мечтать.
За Збручем, в далекой Москве завтра выйдут на Красную площадь колонны демонстрантов. Галан вспоминает снимок, виденный им в советском журнале «Огонек», — рабочий поднимает на плечи маленькую девочку. Она смеется, протягивает руку. Какое счастье выпало тем, кто пойдет завтра в этих колоннах!
«Москва, она всегда стоит передо мной как живая — грозная, нежная, вечная», — вспоминает писатель. Сколько раз на вершинах Карпат, в подполье, в тюремной камере виделась она ему — незнакомый любимый город!
Открывается дверь камеры. Резкий окрик тюремщика:
— Галан! На выход!
Очередной вызов на допрос. Опять нудно и долго будут расспрашивать о работе прогрессивного издательства «Книжка». Он знал, что полиция не имеет улик против него, и его смешили глупые и надоевшие ловушки, которые на каждом допросе строил следователь.
Когда Галан вернулся в камеру, товарищи обсуждали последние новости — вчера в тюрьме был разоблачен провокатор. Смеясь, Ярослав Галан рассказывал, как пытались купить его перо «паны-редакторы» из правительственных органов.
— Знаешь, Ярослав, — прервал его друг подпольщик Михаил Вовк, поднимаясь с койки, — мы не сомневались в тебе, как в коммунисте, но все же думали, что для тебя тюремная обстановка покажется тяжелой. А ты повел себя, как опытный тюремный «бывалец»…
Еще за месяц до праздника Великого Октября руководство коммуны политзаключенных в Львовских «Бригидках» в глубокой тайне разработало план подготовки к празднику. Еще на воле Галан, просиживая ночи напролет, — готовил доклад о проекте Советской Конституции. Узнав об этом, товарищи в тюрьме заключили:
— Не пропадать же докладу. Прочтешь его здесь. А иначе кому-нибудь из нас пришлось бы специально готовить такое сообщение. Праздник должен быть отмечен достойно!..
«Администрация тюрьмы приняла заранее ряд жестоких мер, чтобы избежать демонстрации узников в Октябрьский праздник, — вспоминает М. Вовк. — Наиболее опасные узники были переведены в одиночки».
Но празднование годовщины Октября все же состоялось.
Обманув тюремщиков, Галан прочел заключенным доклад о Советской Конституции.
Да, многому, порой неожиданному и страшному, учили Галана панские тюрьмы. Чего стоит хотя бы увиденное им в «Бригидках». Воспоминание о случившемся Галан пронесет через всю жизнь:
«Осенью 1937 года во двор Львовской тюрьмы „Бригидки“ надзиратель каждое утро выводил молодую белокурую девушку. Из окна нашей камеры можно было видеть, как девушка быстрым шагом ходила по кругу, в центре которого стоял надзиратель. Прогулка продолжалась ровно тридцать минут; потом надзиратель звенел ключами, и девушка замедленным сразу шагом, манерно покачивая бедрами, возвращалась в свою камеру.
Мы не знали, кто она и за что ее сюда посадили, но, по обычаю заключенных, сочувствовали ей и втихомолку вздыхали о ее сиротской доле, о ее утраченной юности.
И вот однажды утром мы услышали в окнах нижней камеры пронзительный свист и крики: „Убийца!“ Все мы бросились к окнам. Свист нарастал, перебрасываясь из камеры в камеру. Надзиратель грозил заключенным кулаком, что-то кричал, но никто не обращал на это внимания. Девушка ходила по кругу быстрым, энергичным шагом, глаза ее теперь смотрели в землю, а судорожно сжатые губы стянули ее лицо в гримасу не то ужаса, не то ненависти.
Убедившись, что его угрожающие жесты не действуют, надзиратель махнул рукой и увел заключенную.
В тот же день мы узнали, в чем дело. Светловолосое воплощение молодости оказалось инициатором и участником зверского убийства крестьянина-коммуниста. (Провокаторша навела националистов на его след. — В.В., А.Е.) Ворвавшись в хату, националистические убийцы на глазах малых детей замучили свою жертву, к тому же еще издевались над трупом. Фашистский зверь — на этот раз в лице девятнадцатилетней блондинки — показал свои когти. Впоследствии, во время гитлеровской оккупации, на этих когтях ни на минуту не высыхала человеческая кровь».
Провокаторша была из организации украинских националистов.
Не найдя достаточно улик, полиция была вынуждена освободить Галана «под надзор полиции» с обязательством «не выезжать из города Львова».
Писатель зарабатывает на жизнь переводами немецких романов на польский язык. Под псевдонимом Мирон Яро в 1938 году во львовском польском издательстве «Мысль» выходит его повесть «Горы дымят».
Иногда удавалось устроиться статистом на киносъемках. Но чаще всего Галан не имел никакой работы. Так продолжалось до тех пор, пока Советская Армия не освободила Западную Украину…
Легенда о Божене Шрамек, или два Львова
И легенды во Львове тоже были страшные. Одну из них Галан записал:
«Среди старожилов Львова ходила легенда о синеокой девушке Божене Шрамек, которую в памятный июнь 1902 года застрелили на улице гусары. Застрелили несмотря на то, что Божена играла на скрипке, играла так, что бравые австрийские офицеры останавливались, бывало, под ее окном и слушали — не могли наслушаться мелодии, возникавшей из-под ее нежных пальцев. В конце концов один из них искренне полюбил Божену и так долго вздыхал под окном очаровательной скрипачки, пока та не отблагодарила его за сердце сердцем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});