света жизнь хоть как-то походила на обычное начало дня: приняла душ, позавтракала, занимала себя мелкими практическими делами, чтобы не думать о том, что происходит снаружи. Потом опять села писать.
Часов в одиннадцать зазвонил внутренний телефон и незнакомый голос поинтересовался, нужно ли ей что-нибудь. Она попросила еще бумаги и ручек, и некоторое время спустя шум у двери подсказал, что просьба выполнена, хотя никто не зашел, чтобы ей что-нибудь сказать.
Она писала без остановки, только время от времени меняла стол, за которым работала, – то сидела в гостиной, то приходила на кухню, но в конце концов, как и накануне, перебралась в кровать. Ей очень не хватало окон и хотелось узнать, какая погода на улице. Но ни одного звука не проникало в убежище, внешнего мира здесь вообще не существовало.
Внезапно молчание было нарушено, хлопнула входная дверь и раздался крик Рафаэля: «Камилль, где ты?» Она ответила: «Здесь». Он ворвался в комнату, дыша так, как будто пробежал несколько километров, скороговоркой произнес: «Добрый день, как дела, Альфред Сислей родился 30 октября 1839 года», – потом бросил свою дорожную сумку, быстро снял пальто и свитер, сел на кровать так, чтобы ей не надо было задирать голову, глядя на него, и протянул руки.
Он был в футболке, и она смогла рассмотреть их целиком. Когда она закончила, он сказал:
– Докажи мне, что ты ничего не трогала и ничего не ела в своей квартире начиная с вечера вторника. Скажи, что ты не прикасалась даже к воде из-под крана.
Камилль задумалась. Вечер вторника уже казался очень далеким, но понемногу она смогла восстановить в памяти все события.
– Меня не было целый день, я вернулась после полуночи, у папы был день рождения. И я… ну, я очень устала и не могла заставить себя даже почистить зубы, пила воду из бутылки, которую купила днем и весь день носила с собой. Заснула на диване в гостиной и очень плохо спала. Встала рано, ничего не ела и не пила, покормила кота, налила ему воды. И как только поняла, что в квартире кто-то был, сразу ушла. Ну а потом ты сказал ничего в квартире не трогать, поэтому мне пришлось постирать одежду у Юдифь и там же принять душ. А дома я делала всё как ты сказал и пользовалась только той водой, которую купила. Вот тебе ответ.
Он выдохнул – впервые за всё то время, пока она говорила.
– Хорошо, тогда можно следовать моему плану.
– Вместо того чтобы что?
– Вместо того чтобы немедленно везти тебя к врачам.
– А почему тебя интересует только время начиная со вторника? Я ведь могла отравиться и раньше.
– Он провел десять дней в провинции и вернулся в Париж во вторник утром. А до этого он был уверен, что ты сделаешь всё, что он предусмотрел.
– Понятно. Ну так что? Всё кончено?
– Более или менее. Три часа назад его задержали в твоей квартире. Он собирался инсценировать твое самоубийство.
– А подробнее?
– Не сейчас.
– Но теперь я ведь в безопасности, правда?
– Да, но ты не можешь вернуться домой, пока мы не убедимся, что там тоже нет ничего опасного.
– То есть я остаюсь здесь?
– Нет, и вообще-то официально ты уже вчера уехала из Франции.
– Зачем?
– Затем, чтобы не отвечать на вопросы французских властей.
– На какую тему?
– На тему твоего участия во всем этом деле, конечно.
– Но я же могла бы придумать какую-нибудь историю?
– Нужно время, чтобы продумать все детали, а у нас его нет.
– Почему ты не предупредил меня вчера? Мне было бы чем заняться.
– Вчера еще не было известно, какую линию защиты он выберет.
– И что же?
– Он покончил с собой.
– О… – сказала она. Потом, подумав, добавила: – Но тогда у нас развязаны руки. Он ничего не сможет опровергнуть.
– Как раз наоборот, мы полностью связаны, потому что не знаем, оставил ли он что-нибудь еще, чтобы повесить всё на тебя.
– Тогда действительно неудачно. А что наши секретные службы, они что обо мне думают?
– Колеблются между двумя версиями. Или ты действительно та, за кого себя выдаешь, совершенно случайно оказалась во всё это замешана и помогаешь нам просто потому, что считаешь это важным. Или писатель, подрабатывающий уборкой, – это всего лишь маскировка для великого секретного агента, который избавил Францию от организатора терактов. Мы пытаемся сделать всё возможное, чтобы они выбрали первый вариант, но пока не уверены, что получится.
– А по-моему, второй просто никуда не годится. А первый прекрасный.
– К сожалению, удобным для нас выглядит как раз второй. В этом деле мы задействовали столько… всего, что должно оставаться незаметным для французских спецслужб. Приписать все заслуги тебе – самый простой способ всех прикрыть. Мне очень жаль, но может так получиться, что нам придется остановиться на этой версии.
– Ну отлично! И что же меня теперь ждет?
– Тебе надо, как всегда, делать то, что я говорю, и дальше всё будет довольно просто.
– Жду ваших указаний. В любом случае уже понятно, что спорить бесполезно.
– Сейчас нам надо выиграть время, чтобы французские власти не начали тебя расспрашивать, пока ты не будешь к этому готова. Тебя придется спрятать, пока они не определятся со своей точкой зрения. Или до тех пор, пока они не смогут тебя задержать и расспросить, не вызвав дипломатического скандала.
– И, видимо, прятать ты меня будешь под сиденьем машины?
– Не вижу ничего смешного. Сегодня вечером нам надо сесть на поезд до Брюсселя, там переночевать и завтра утром улететь на Кипр. Там мы поженимся, тебе на всякий случай сделают израильские документы на новое имя, и мы поедем ко мне.
На этих словах Камилль потеряла дар речи. Он говорил об их браке так спокойно, как будто это было нечто само собой разумеющееся. Она внимательно посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, не скрывается ли за этим какой-то другой план.
– И сколько же времени ты планируешь меня охранять своим именем? – спросила она.
– Надеюсь, всю жизнь, – ответил он. – Если ты, конечно, не против самой идеи.
Она ничего не отвечала, и он продолжал:
– На самом деле я давно решил, что рано или поздно буду тебя об этом просить. Конечно, мне хотелось бы сделать это совершенно по-другому, но так уж получилось, что сейчас это самый простой способ тебя защитить.
– А могу я узнать, когда ты всё решил?
– Когда не прошел твой тест.
– Какой еще тест?
– Когда ты спросила, могу ли я принести тебя в жертву, чтобы поймать