Она пришла, прильнула к его спине, робко прикоснувшись губами к позвонкам на шее – он даже не подозревал, сколько сил и мужества Женьке потребовалось, чтобы проявить инициативу – и степняка едва не подбросило вверх от обжигающей волны, нахлынувшей на него. Такое простое, почти невинное прикосновение – но когда к тебе приходит желанная женщина, которая еще несколько дней назад шарахалась от твоих рук – есть от чего сходить с ума!
Повернулся, сжимая ее в объятиях, нашел губами мягкие губы, поймал участившееся дыхание и заскрипел зубами. Да, Аасор говорил, что самая большая жертва духам предков – это воздержание. И сегодня эта жертва будет стоить ему больших трудов.
– Дженна, – он прижал жену щекой к своему плечу. – Сегодня мы не будем заниматься любовью.
– Почему?
– Я хочу поговорить с предками, а для этого нужно три дня воздерживаться от удовольствий.
– А я – твое удовольствие? – мурлыкнула Дженна, осторожно лаская пальцами его бок.
– Самое сладкое, – признался Баяр, пряча лицо в ее мягких волосах. – А ты сомневалась?
– Ну…
– Три дня, сайхан. А потом я не выпущу тебя из своих рук всю ночь, обещаю.
– М-м-м… я буду ждать. И скучать.
– Я тоже. И кто бы мог подумать, что за маской волчонка скрывалась такая удивительная женщина? Знаешь, мы так хорошо подошли друг другу…знаешь, дети, зачатые в любви, рождаются сильными и здоровыми.
Женька замерла, затаила дыхание. Дети?
О Боже, дети! Они ведь не предохранялись и вообще… как тут предохраняются? Вот уж к чему она точно не готова, так это к детям. Девять месяцев таскать в себе кусок мяса, блевать, выглядеть, как обожравшаяся корова – с уродливым пузом и опухшими ногами, а потом рожать в муках и антисанитарии! Здесь нет роддомов и акушерок, и УЗИ, и эпидуральной анестезии, и консультантов по грудному вскармливанию. Нет прививок и детских врачей. Роды в принципе процесс опасный – а тут, в степи, чистое самоубийство! Вон, не так давно у хана наложница родами померла!
Даже если ей повезет, и она родит и выживет – зачем ей ребенок? Женька детей терпеть не могла. Мелкие крикливые отродья, одни проблемы от них! Она и сама такой была – сколько раз ей твердили в детском доме, что она ущербное, никому не нужное и всем мешающее убожество? Даже родная мать ее в роддоме бросила, потому что… потому что Женька – сплошное разочарование для всех. И Баяр в ней тоже разочаруется рано или поздно, и ребенка она своего полюбить никогда не сможет, так зачем же рожать и обрекать его на жизнь с такой матерью?
Словно наяву вдруг зазвучал в голове голос няньки: “Зачем вы только на свет появились, отродья пьяниц и наркоманов? Такие как вы – никогда и никому нужны не будете, только деньги из государства сосете! Все равно сдохнете в подворотне, когда вас отсюда выпустят”. Да, права оказалась нянька. Женька и сдохла, как ей и предсказывали.
Слезы вдруг сами хлынули из глаз ручьем. Она так давно не плакала, а теперь вдруг (после слов Баяра о детях) поняла, что все зря, и мечты ее глупые – зря, и все мысли о любви. Баяр очень скоро поймет, какая она никудышная, неправильная, и не женщина вовсе, а лишь подделка. Кроме первичных половых признаков и нет в ней ничего женского. Сжалась в комочек, дрожа, кусала пальцы, чтобы не завыть в голос и не разбудить мужа. Ни к чему ему видеть её слабости. Сейчас она выплачется и снова упрямо схватит лук, научится стрелять, а потом вскочит на коня и полетит убивать иштырцев. Может, из нее не получится мать и жена, а вот воин – обязательно получится.
***
Женька думала, что утром ей станет легче. Не стало. В голове суматошно метались глупые мысли. Баяр сказал, что у них будут дети – но детей не будет, это она решила точно. Надо бы с ним поговорить, потому что такие дела в одиночку не решаются. Это просто нечестно будет по отношению к этому мужчине, который заслонил ее собой от гнева хана и взял всю вину ее на себя.
Да и просто: она ведь воин. А воины не бегают от неприятных разговоров и не лгут своим близким.
Поэтому она, дождавшись, когда муж закончит, несомненно, важный разговор с Нараном и раздаст указания – а Баяр решил остаться у ручья еще на пару дней, чтобы мясо достаточно просушилось – подошла к нему и попросила прогуляться с ней в степь. Ну хотя бы и лошадей проверить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он кивнул молча, все замечая: и бледность ее, и поджатые губы, и испуганный взгляд. Что снова натворила эта девочка? Он даже предположить не мог, но заранее готовился к неприятностям. Вряд ли она увела его от чужих ушей, чтобы признаться в любви.
— Баяр, — тихо сказала Женька, вся уже измучившаяся от своих мыслей. — Мне нужно с тобой поговорить. О важном.
— Говори.
— Понимаешь, я… не хочу детей. Не готова.
Она посмотрела ему в глаза, смело, прямо, даже не подозревая, какой удар сейчас наносит.
— Моих детей? Или просто — не хочешь?
Очень трудно было сдержать полыхнувшую злость. Не сорваться, не оттолкнуть от себя эту женщину. Самое тяжелое оскорбление для кохтэ — когда женщина говорит мужчине, что ей не нужны его дети. Вот тебе и мечты о будущем с ней.
— Ты дурак? — Дженна округлила глаза и подняла брови. — Если дети — то только с тобой! Мне другого и в голову бы не пришло!
Выдохнул. Тяжесть в груди начала растворяться.
— Просто… я ведь без семьи росла. Не знала родителей. Ну какая из меня мать? Я любить не умею – вообще, совершенно!
Что-то в глазах ее было еще. Слова, что она говорила звучали логично и правильно, но она солгала. Себе, ему, он чувствовал чутко эту трусливую, детскую ложь.
— Это все?
Вот. Теперь он увидел и понял. Страх, ползучий, как змей, заставляющий задыхаться. В ней говорил этот страх.
Осторожно взял пальцами ее за подбородок. заставляя смотреть себе точно в глаза.
— Чего ты испугалась?
— Я? Я ничего не испугалась, – прищурилась зло, выставляя упрямо подбородок. – Я вообще ничего не боюсь. Просто… не хочу. Детей. Совсем. Никогда.
Снова гнев полыхнул в его разуме. Никогда. Что она знает вообще об этом? Никогда может быть только у мертвых. Остановил себя. В глазах ее разливался не страх уже – просто ужас. Кто так ломал тебя, маленькая смелая женщина, кто так искалечил? Словно загнанная в угол зверушка готова была в ход пустить последние зубки. Нет, малышка, он не глупый волк и косточки твои ему совершенно без надобности.
Дженай похожа была на натянутый лук, дрожала, явно ожидая удара.
А он вдруг наклонился и нежно поцеловал ее губы.
— Боишься. Я не знаю, что за демоны сидят в твоем сердце, Дженай. Расскажи мне.
Она вдруг вырвалась из его рук, отскочила на шаг, сердито вытирая глаза, и закричала:
— Ты дурак, Баяр, совсем дурак! Ну зачем я тебе такая? Не выйдет из меня жены, отпусти лучше прямо сейчас, пока поздно не стало! Найди себе нормальную, которая все будет делать правильно, как положено!
Он вдруг ей улыбнулся. Светло, как-то даже нежно.
— А себя я куда отпущу?
— А? – вытаращила небесного цвета глаза, явно не понимая.
— Видишь, я тоже неправильный. Проросла ты в меня, как трава прорастает корнями сквозь камень. Неужели не видишь? Открой глаза, женщина-воин. Мне никто больше не нужен. Только ты и все твои демоны.
Она всхлипнула, а потом, сжавшись в комок, осела и заревела в голос – как маленькая девочка. Плакала, непотребно ругалась (к счастью, на русском, ругательств кохтэ она не знала совсем) и не могла остановиться. Зачем он ей так сказал, зачем? Разве может это быть правдой? И самой было от себя тошно, стыдно – что же она тут устроила? Наговорила ему гадостей, теперь воет, как шакал. Неужели и теперь он не оттолкнет ее, такую слабую и никчемную?
Несколько минут он стоял молча глядя на нее. Ребенок, какой же она еще малый ребенок. Конечно – не хочет детей. Как маленькая девочка может хотеть вдруг стать матерью? Ей просто страшно. И прошлое этой малышки бьет их обоих сейчас исподтишка, как в печень кинжалом. Но Баяр знает теперь, что со всем этим делать.