«Славное море, священный Байкал». Сколько народных легенд создано о тебе, сколько спето каторжных песен.
Байкал, Байкал!..
(Давно погасли синие угольки в костре, но, странное дело, они переливались то жидким золотом, то аквамарином. Угли снова горели, но только холодным светом зари.)
Заря занималась над Колымой, вишневая, будто окровавленная. Как же она не похожа на легкие, добрые байкальские зори…
В эти незабываемые байкальские зори летел их парусник, черпая бортами волну, подрагивая на бездонной воде.
Парусник шел по озеру, и горные берега уходили с севера на юг, похожие на гигантские цветные декорации.
Но еще более грандиозной была спокойная гладь Байкала, напоминающая отполированное голубое стекло.
Молодая женщина понимала, что про такие явления природы, как Байкал, нельзя рассказать словами, их невозможно описывать в книгах. У каждого человека свои представления о размахе, величии и красоте природы. Чем талантливее человек, тем ярче его представления, но даже гений бессилен вылепить космический образ.
Мавруше же казалось, что она всего лишь радужная капля байкальской волны, что гибко и мягко колеблется у борта.
С той минуты, когда парусник отчалил от берега и заскользил по озеру, ее не оставляло ощущение полета в неведомое, но прекрасное будущее. Она чувствовала этот полет каждой жилкой и клеточкой мозга, и ощущение это утраивало ее силы.
Муж управлял парусом, стоя во весь рост у забрызганной мачты, и казался ей воплощением силы и мужества. Он был для нее открывателем мира и разгадчиком тайн. «Вот он, Байкал, самое глубокое озеро на земле! Какие же силы создали эту глубочайшую впадину? К разгадке этой тайны стремится Иван Дементьевич, мой муж. На байкальских берегах бьют горячие источники, и температура их — семь-десять градусов. Почему? Это выяснит он, мой муж. В пресноводном озере живут морские животные — тюлени. Как они попали сюда? Может быть, когда-то давно, невероятно давно, Байкал был морем? Все это проверит и установит муж мой. А я буду его скромной и верной помощницей в поисках и открытии неведомого».
Накренившись вперед, сидела она на корме парусника, переживая ощущение полета и любуясь передвигающимся миром.
Мрачные фиолетовые вершины Баргузинского хребта и холодные, одетые в кованое серебро снегов головы Хамар-Дабана не могли погасить радостное ее настроение. Может быть, потому, что тени опрокинутых в байкальскую глубину горных вершин были зыбкими, полупрозрачными и доступными. Протяни руку, опусти пальцы в воду, и тени проскользнут, прольются между пальцами — доступные тени недоступных вершин.
Тонкое журчание убегающей от парусника воды пело в душе молодой женщины.
Она поймала себя на странной и приятной мысли — все звуки, шепоты, всплески поют в ней самой. Звук падающего в воду камня раздавался в ней раньше, чем достигал слуха. Треск раздуваемого костра шуршал в ее ушах, прежде чем разгорался костер. Желтые зигзаги огня плясали в ее глазах еще до своего появления. «Я счастлива, я люблю, не потому ли все чудится в радужном свете?»
Видно, нет такой женщины, которая не переносила бы своего счастья на все, что ее окружает. Счастье в понимании мужчин неопределенно и необъяснимо словами. Счастье для женщины всегда конкретно и осязаемо. Она вспомнила, как в детстве тетка подарила ей земляники и сказала: «Возьми кисточку на счастье». Она смотрела на землянику и повторяла: «Кисточка счастья, кисточка счастья!»
Она вспомнила этот малюсенький эпизод своего детства и широко улыбнулась.
— Ты что? — спросил Черский, направляя парусник к берегу.
— Вспоминаю…
— Что же ты вспоминаешь?
— Радости своего детства.
— Я не знаю детства без радости, — ответил он. — Мне непонятны слова о безрадостном детстве. Детство — это и есть наша первоначальная радость.
— А что такое счастье?
Он сдвинул русые брови и приподнял голову. Солнечные искры вбежали в очки, проплясали в них и погасли. Они появились на его губах, на подбородке, скатились на грудь и снова погасли.
«Счастье как солнечные капли», — подумала она, глядя на мужа и ожидая его ответа.
— Человек счастлив ожиданием счастья. Самого счастья не существует, — ответил он.
Его ответ не удовлетворил ее, ибо она была в эти минуты счастлива и понимала счастье по-женски, конкретно и осязаемо.
Парусник причалил к берегу. Они приступили к работе: измеряли глубины и высоты, лазили по скалам, собирали камни и растения, определяли геологический возраст горных пород — словом, делали бесчисленное количество маленьких дел, без которых невозможна работа любого ученого.
Шли дни, спешили недели, а они работали как одержимые.
По вечерам к их костру на берегу озера заглядывали кочевники буряты — тихие, спокойные люди. Они садились на корточки, закуривали трубки и молчали, ничему не удивляясь, ни о чем не расспрашивая. Иногда мурлыкали свои непонятные песни, но Мавруша вдыхала из этих песен запахи горького дыма и байкальских цветов.
Однажды к костру подошел таежный бродяга, маленький человек, рыжебородый и желтоглазый, оборванный и грязный. Иван Дементьевич был на скалах, и Мавруша подозрительно скосилась на пришельца.
— Здравствуй, — сказал он неуверенно. — Дашь посидеть у костра?
— Садитесь.
— А то, может, боишься меня? Тогда я уйду…
Робкий и виноватый голос бродяги успокоил ее.
— Я нисколечко не боюсь. Может быть, чайку?
Бродяга хмыкнул.
— Я ведь того, убивец. Бежал из острога. Домой возвращаюсь. Да вот оголодал, оборвался, сил нету. Так ты не боишься убивца?
— Я сварю чай и приготовлю ужин, — ответила она, не отвечая на вопрос бродяги, но холодея от страха. В это время вернулся Иван Дементьевич и поздоровался с бродягой, будто со старым знакомым.
Бродяга назвался Максимкой. При свете костра он рассказал Черским горестную повесть своей жизни. Он рассказывал свою жизнь не так, как многие, — длинно, сбивчиво и бестолково, а от вопроса к вопросу. Спросят — ответит. Спросят снова, помолчит, подумает и отрежет: «В этом разе вышла у меня закавыка, и я все позабыл».
— Где же ты родился, Максимка? — спрашивал Черский.
— Где-то под Красноярском.
— Что же ты делал до каторги?
— Скитался по тайге. Мыл золото с голью, пропивал со шмолью.
— А потом?
— Шильничал…
— Это что такое?
— Носил спирт на золотые прииски.
— За что же попал на каторгу?
— За то, что спирт таскал и бродяжничал…
— Вы же сказали мне, что человека убили? — удивилась Мавруша. — Зачем на себя напраслину возвели?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});