спасаясь и от режущего глаза света, и от призрачных чудовищ, и сквозь летящие искры увидела расходящиеся где-то в высоте желтые лучи, сетью обнимавшие пропадающий лес, переплетение это не имело центра и, опускаясь, рассеивалось магическим огнем.
Алана села прямо на горячую землю. По рукам ее и по юбке скользнула змея, а за ней — какие-то мелкие грызуны. Алана с дрожью прижала руки к груди, растирая кожу.
«Меня здесь нет, — повторяла она себе. — Меня здесь нет. Я не здесь. Не смотрите на меня. Не замечайте меня. Меня здесь нет».
Если бы Келлан решил ее убить, пламя бы уже раздело Алану до костей. Бездумно вглядываясь в пляшущие сполохи, она приняла темный силуэт, выступивший из разверзнувшейся бездны, за еще одно чудовище, и когда он приблизился, в почти животном жесте закрыла голову руками.
22. Даор
Стояла уже глубокая ночь, и ночь эта была очень холодной. Настежь открытое окно дышало влагой, оседавшей на подоконник леденеющей росой. Камин не горел, но Даор этого не замечал: холода он не чувствовал, а привычное приятное тепло не было сейчас ему интересно. Залитый темнотой кабинет с едва колыхающимися на ветру шторами, потухшие свечи, казавшиеся провалами омуты зеркал, мерцающие металлические каркасы лежащих на полу кресел — любой, кто заглянул бы в покои герцога, сказал бы, что ничего не видно, и решил, что в комнатах никого нет. Чуткие глаза Даора Кариона почти не нуждались в свете, Олеар же щурился, постоянно поправляя заговор, делавший его зрачки почти такими же широкими, как у учителя, и завороженно следил, как на желтом кожистом пергаменте проступают новые кровавые линии. Он уже истощился, и Даор разрешил ему немного отдохнуть, хотя ученику не удалось заполнить и половины отведенной ему области.
Проводник, сжимавшийся у пустого камина, будто из него выкачали весь воздух, точно ничего не видел. Хрупкий его ум больше не выдержал бы влияния, и несколько часов назад Даор приказал Олеару снять заговор, слепивший безымянному губы. Время от времени мужчина тихо подвывал. Сквозь сотнями лет не испытываемую усталость, сквозь непривычно бессильную ярость, сквозь досаду, сквозь питавший ярость страх Даор боролся с желанием прекратить этот раздражающий звук, испепелить страдающее лицо и бросить труп под ноги к оказавшемуся таким бесполезным Сину. Что там, ему хотелось испепелить весь Приют: каждого, кто находился сейчас здесь, и кто не мог ни указать ему дороги, ни как-либо оказаться полезным.
Каждого.
Каждого, кто дал сыну Келлфера выйти с Аланой на плече, кто не поинтересовался, почему безумный наставник куда-то уходит. Каждого, кто не стал разбираться, что именно несет сын Келлфера. Каждого, кто мог бы встретить беглецов по пути, и кто не остановил их.
Сина, позволившего, чтобы в руки к сыну Келлфера попал один из созданных отцом Даора скрывающих амулетов, Сина, оказавшегося таким недальновидным — и предпочитавшего войну хорошим отношениям с семьей Карион.
Каждого наставника, продолжавшего обучать, каждого послушника, продолжавшего учиться.
Испепелить каждого.
Эта мысль была почти успокаивающей.
— Он, кажется, сходит с ума, — заметил Олеар, будто уловив мысль учителя. — Вы не думаете, что если он повредится рассудком, Син…
Даор повернулся к Олеару. Губы его расплылись в улыбке.
— Син что?
— Будет не доволен? — Олеар сделал шажок назад.
— Ничего не посмеет предъявить мне из-за безымянного служки, после того, как отказался давать подробную карту. Я не доволен его бездействием куда сильнее.
— Ведь война… — почти на грани слышимости прошептал Олеар, избегая встречаться с Даором взглядом.
— Простите, простите! — вдруг проплакал проводник. — Я все расскажу и без карты! Ни у кого нет карт, директор не дает их составлять, тут слишком много важных мест, мы все ходили разными маршрутами… Я знаю почти все… Я покажу на вашей карте, если зажжете свет. Я расскажу…
— Мне нужно, чтобы ты молчал, — процедил Даор. — Заткни ему рот кляпом и отдай его… да кому угодно. Убери это отсюда, — обратился он уже к мигом вскочившему Олеару. — Он мне больше не нужен, я закончил.
— Понял, — коротко ответил Олеар, поднимая крупного мужчину за одежду, как мог бы поднять котенка. — Я быстро. Его подлечу, чтобы не было проблем с Сином.
Олеар выскользнул за дверь, и тихий надрывный стон безымянного поглотила глухая тишина спящего коридора. Дверь со щелчком затворилась за ними, и черный герцог остался один. Он подошел к подоконнику и, вглядываясь в едва начинавшее загораться рассветом небо, положил руки на влажное от росы шершавое дерево со сточенными сучьями и выжженными глубоко в жестких волокнах рунами. На секунду в разуме черного герцога не осталось ничего, лишь этот грубый предмет, простой, примитивный и тем отвратительный.
«Я не вижу смерти, — вспомнил Даор слова Ингарда. Его слова никак не вязались с обреченным тоном, которым были произнесены. — Я не могу говорить со всей уверенностью, но мне спокойно. Келлан не обидит ее».
Прорицатель. Даор никогда не доверял таким.
Девочка была где-то там, за этим призрачным в предрассветном мороке лесом, за качающимися елями, за голыми ветвями ясеневых рощ, за обрывами и реками. Где-то она шла вперед, или же спутник тащил ее, или же она спала — и все же Алана была жива. Пусть амулет-покров и перекрывал действие той металлической капли, что обвила несколько волосков на ее голове, не почувствовать полного разрыва связи Даор не мог — согреваемая ее теплом, капля мигом пришла бы в негодность. Сейчас же к ней тянулась едва заметная ниточка без узелков, мигом возникавшая перед мысленным взором, стоило черному герцогу закрыть глаза.
Даор невесело усмехнулся, закрывая окно и прислоняясь лбом к будто высеченной изо льда раме. Если бы девочка только произнесла его имя, то и украденный сыном Келлфера золотой узел не смог бы скрыть ее. Но Алана тогда сказала, что звать черного герцога не будет — и она его, конечно же, не звала. Случайно упомянула в беседе с подружкой — и упорно сдерживается в беде, опасаясь его прихода больше, чем сумасшествия ее спутника. Как же так вышло, что страх перед ним был сильнее страха смерти?
* * *
Даор Карион вернулся к карте и недовольно поглядел на не до конца заполненную Олеаром область. Но стоило ему протянуть руку и сосредоточиться…
Мелодичный звон, с каким лопается, не выдержав щипка, струна цитры, наполнил воздух. Всего долю