— А вы, товарищ Петров, откуда знаете потерпевшую?
— Работал на той фабрике, Глеб Львович. Вы меня подозреваете?
— Нет, что вы… Просто странно все это… Ведь убитая Рогова тоже с той фабрики…
— И ее я знал. Не сказать, что близко, но пересекалась. Она ведь комсоргом была.
— Ясно, работайте.
— А где Олег? — вдруг встрепенулся я.
— Какой Олег? — не понял Дубов.
— Сын Зверевой, десятилетний.
— Соседи сказали, что он часто оставался у бабушки. Это мы сейчас и проверяем.
Я осмотрелся. Порядок в квартире не нарушен. Будто Зверева мирно спит. Бедный Трошкин. Он, наверное, еще ничего не знает. Витя вытащил коробочку с дактилоскопическими порошками, взяв в руку магнитную кисть, стал с усердием марать все вокруг. Обработал входную дверь как положено. Хотя толку от этого ноль. Заляпана она за долгое время. Возле тела ничего интересного не нашлось, что могло бы стать источником следов рук. Витя двинулся на кухню. Там тоже порядок. Это плохо. Порядок на месте преступления говорит о том, что улик будет мало. Практически невозможно определить, что лапал преступник. Я надел резиновые перчатки, открыл дверцу под кухонным гарнитуром и вытащил мусорное ведро. Есть! Бутылка Советского шампанского. Понюхал горлышко. Сладковатый аромат алкоголя еще свеж.
— У Зверевой вчера были гости, — сказал я и поставил на стол перед Витей бутылку. — Бокалы она уже помыла, судя по всему, а с бутылки можно снять пальчики.
Витю немного передернуло от того, что это не он догадался обшарить мусорное ведро и что теперь ему указывает слесарь. Но виду он не подал. Даже не капнул в ответ ядом. Молодец. Или исправляется, или лично ко мне поменял отношение. Скорее всего, второе — горбатого могила исправит.
— Глеб Львович! — в квартиру вбежал запыхавшийся участковый Осинкин. Фуражка набекрень, усы растрепались, “перья” редкой челки прилипли ко лбу. — Мальчика нигде нет. Объехал всех родственников, нет его.
— Как нет? А у матери убитой?
— Ее вообще нет в городе уже неделю. Она в санатории была в Анапе. Сейчас сюда едет.
— Ешкин крот! Где мальчик может быть, Петр Валерич? Думай, твой же участок!
— Может, испугался и убежал, — растерянно пожал плечами Осинкин.
Нехорошие мысли крутились у меня в голове.
— А если убийца его забрал с собой? — высказал я самую скверную из из них.
— Как — с собой? — Дубов опешил. — Зачем?
— Не хотелось бы об этом думать, но… Если мальчик его видел?
— Твою мать, Петров! Я даже думать об этом не хочу! А ты! — Глеб Львович повернулся к Осинкину. — Звони начальству, пусть поднимают весь личный состав в ружье. Описание мальчика у оперов возьми и фотографию.
— Так точно! — Осинкин скрылся.
— Скверное дело… — выдохнул Дубов. — Если еще и ребенок погибнет…
— Не погибнет, — уверенно высказался я (ведь кто-то же меня убил в будущем). — Но надо его искать. Если его забрал убийца, психика мальчика может пострадать. Или уже пострадала.
— Есть отпечатки! — Витя с гордостью вертел в руках бутылку из зеленого стекла. Смотрел на нее на просвет и любовался своей работой. — Судя по размерам — мужские. Папиллярные линии жирные, четкие, сразу видно, кожа не рабочего и не колхозника. Не стерта и не в мозолях. Эту бутылку трогал мужчина интеллектуальной занятости, так сказать.
Неприятный холодок пробежал по спине. Я гнал прочь навязчивую мысль. Нет! Не может этого быть… Только не он.
В отдел вернулись к обеду. В управлении уже была суматоха. Во внутренний дворик на инструктаж стягивались приданные силы: кабинетные работники управления, дружинники и просто добровольцы, изъявившие желание искать пропавшего мальчика (слово “волонтеры” еще не было в обиходе). Волнение смешивалось с воодушевлением и поднимало всех со своих мест.
Меня и еще двоих экспертов сразу загрузили работой по размножению фотопортрета Олега.
Было решено прочесывать близлежащие районы сплошняком. Заходить в каждую квартиру, в каждый дом. Плюс отрабатывать все крупные общественные места: универсамы, вокзалы, рынки. Если мальчик испугался и убежал, такой поиск поможет. Но если убийца забрал его с собой — дохлый номер. Почему-то я чувствовал себя виноватым в случившемся. Это паранойя?.. Как избавиться от навязчивой мысли? В глубине души я начинал догадываться, кто убил этих девушек, но сердце упорно гнало дурные мысли прочь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я на планерку к начальнику управления, собирает нас внепланово по этому делу, — громко, на весь коридор провозгласил Паутов и, выходя из отдела, чуть не врезался в спешившего к нам Федю. — Погодин! Ты чуть головой нос мне не расшиб!
Паутов схватился за очки, которые едва не свалились с носа.
— Простите, Аристарх Бенедиктович! — выдохнул Федя. — Тут такое дело! У нас всех свободных отправили искать мальчика, а меня оставили, чтобы свой кабинет освобождал. Бумажки все оттуда забрал. Но я его уже освободил. Так что нет у меня пока рабочего места.
— Зачем освободил? — удивился Паутов.
— А вы не слышали? Из Москвы специально созданная следственно-оперативная группа к нам летит уже. Четвертое убийство не раскрыто за год. Если не раскроем, Москва нас сожрет. Теперь на всех уровнях официально признали наличие серийного убийцы. Что будет-то!
— Следственная группа из Москвы, — задумчиво, с грустью в голосе проговорил Паутов. — Рановато они. Мы еще не успели толком по Зверевой поработать, а они уже мчатся… Дело у нашего управления заберут. А мы все на подхвате будем у них, как пацаны. Давненько такого не было. Последний раз такое припоминаю лет десять назад, когда на нашей трикотажной фабрике директора и главбуха разоблачили, что они продукцию налево производят, и не ту, что по в плане и ГОСТах указана, а более востребованную и дефицитную. Цеховиками их обозвали. Шуму было на полстраны. Столько москвичей тогда понаехало! Скверное дело было. Под прицел все попали. И горком, и другие предприятия, и даже тогдашний начальник УВД. Молодые вы, ничего не помните, но начальника нашего сняли тогда. На пенсию его ушли.
— За что? — удивился Федя. — Неужели тоже с фабрикой связан был?
— Да нет, конечно! Но не простили ему этот скандал. Мол, как допустил, что под носом такие хищения соцсобственности.
Паутов хлопнул дверью. Федя подошел ко мне:
— Как думаешь, Андрюх? Почему маньяк убил в этот раз в квартире? И убитая — тетя вроде взрослая, не девушка уже.
— Хрен его знает, Погодин.
— Там… Это… Не знаю, как сказать. Наши Трошкина притащили в отдел.
— Зачем? — спросил я, хотя прекрасно знал, зачем.
— Они когда на фабрике опрос проводили, люди сказали, что он за убитой увивался. Смотрел на нее с вожделением. Ходил хвостиком. Это же про него ты рассказывал, что он за начальницей бегает? Стали его спрашивать, что да как, а он ничего не говорит, только рыдает. Думаешь, это он, Андрей?.. Илья же не такой. Я его знаю недавно, но сразу видно, что на убийство он не способен. Или да?
— Бл*ть! — я с остервенением потер глаза, будто хотел проснуться.
Но это не сон, Зверева мертва. Зина мертва. Они работали вместе. Далеко ходить не надо, чтобы понять, что убийца их обеих знал и, скорее всего, работал вместе с ними. Черт! Илья…. Если это ты, я тебя убью…
Заметив мою бледность, Федя проговорил:
— Не переживай, Андрюх. Приедут москвичи и разберутся. Там, говорят, лучшую команду собрали. Ту самую, что по Мосгазу работала.
— Ага, разберутся. Не всегда, Федя у нас в Союзе приговоренные осуждены за свои делишки. Ошибочки бывают сплошь и рядом.
— Да ты что? Думаешь расстреливали невиновных? Не может быть.
Федя буквально с лица спал, будто я про его родного отца что-то нехорошее говорил.
— Не думаю, а знаю. Никто этого афишировать не будет. Расстреляли по-тихому, не он оказался. Следующий пошел… Всегда так было и долго еще будет.
— Ты что такое говоришь? Не было такого!
— Эх, Федя. Как бы я хотел в это верить. Не буду спорить. А ты что пришел-то? Про Илью рассказать? Спасибо, что предупредил.