эту стройную схему: ведь теперь рядом с Патриархом Антиохийским, Александрийским и прочими поминался не Патриарх – представитель Церкви, а административный орган – Святейший Правительствующий Синод!
Митрополит Феофан Прокопович не видел в этом проблемы. Он высказал точку зрения, согласно которой теперь поминать за богослужением Предстоятелей Поместных Церквей и вовсе не нужно. Причем этот откровенно сомнительный тезис сопровождался нелогичным и еще более путавшим ситуацию компромиссом: имена Предстоятелей можно возглашать (все-таки!) лишь в маленькой домовой церкви, когда там служит первый епископ Священного Синода.
Дьяк Никита Зотов обучает царевича Петра.
Миниатюра. Первая пол. XVIII в.
В любом случае нужно было получить какой-то ответ от других Православных Церквей. И вскоре он был дан: в ответ на запрос из России Антиохийский Патриарх написал, что Синод будет считаться «братом во Христе»[140]. Эта немыслимая для церковного сознания формула была поддержана тремя другими Предстоятелями, не желавшими ссориться с российским императором, и почти на 200 лет Русская Церковь лишилась Патриарха.
О том, к чему это привело, мы поговорим в следующей главе.
Глава 22
Церковь на пороге XX века, или «Кому живется весело, вольготно на Руси?»
В самом конце XIX – начале XX века Антон Павлович Чехов пишет несколько рассказов о судьбах духовенства и мирян. Эти истории – лучшая иллюстрация того, как жила Церковь в Российской империи накануне больших перемен. Вот герой рассказа «Архиерей» вспоминает свою маму, которая приехала к нему в гости и прожила со своим «Петрушей» последнюю его неделю (епископ заболел тифом и умер накануне Пасхи). Финал этого повествования трагичен и показывает, как велико было разобщение между архипастырями и простым народом, как быстро чиновники из Синода забывали людей, отдавших свою жизнь служению Церкви[141].
Сходные ситуации опишет в своих мемуарах[142] митрополит Евлогий (Георгиевский). Он расскажет о том, как крестьяне обманывали его отца – бедного священника и как потом жались по углам на его похоронах, не решаясь подойти к сыну своего собрата, ставшему архиереем.
На первый взгляд XIX век стал триумфом Церкви, «золотым веком», о котором с ностальгией вспоминают некоторые современные православные. Преподобный Серафим Саровский, плеяда Оптинских старцев, святой праведный Иоанн Кронштадтский – вот лишь несколько имен святых того времени. Большие тиражи назидательной литературы, блистательные работы профессоров Духовных академий, прорыв в изучении истории Церкви и агиографии, русский перевод Библии, выполненный под руководством московского митрополита, святителя Филарета (Дроздова). Время триумфа, время надежд на дальнейшее развитие богословской науки.
Но наряду с этим – формальное исполнение «религиозных обязанностей», рост антирелигиозных настроений, скандалы между епископатом и священством, жестокие нравы в семинариях, описанные, например, уже упоминавшимся нами митрополитом Евлогием или писателем Николаем Помяловским в его знаменитых «Очерках бурсы» и многими другими авторами.
В лоне одной и той же Церкви, одновременно – величайшие святые и равнодушные синодальные чиновники… В чем же причина такого странного соседства, весьма характерного для религиозной жизни XIX века?
Ответ на этот вопрос возвращает нас к сути петровской реформы. Церковь превратилась в «министерство веры» и вместе с тем в лице своих подвижников пыталась преодолеть эту неестественную подмену.
Начнем с бюрократии. В конце XIX века поднялись споры о системе приходов. Предлагалось ввести в Церкви выборное начало, не считать людей прихожанами храма просто по факту местожительства, дать священникам и епархиальным архиереям больше независимости, чтобы они имели возможность решать большинство проблем на местах, а не ожидая решения Синода из Петербурга. Все эти темы будут обсуждаться в ходе подготовки к Поместному Собору 1917–1918 годов. Подробнее о начавшейся дискуссии можно прочитать, например, в работе Веры Шевцовой «Православие в России накануне 1917 г.» (СПб.: Дмитрий Буланин, 2010. С. 72 и далее). К сожалению, решение по этому вопросу было принято лишь в начале XX века на Поместном Соборе 1917–1918 годов, но тогда Церковь уже не могла поддерживать систему приходов из-за катастрофы в стране…
Каждый человек, живший в определенной местности, по факту рождения и крещения был приписан к определенному храму и обязан был говеть и причащаться хотя бы раз в год (хотя, конечно, на практике нельзя было заставить людей ходить в храм, как, по выражению философа Василия Розанова, в казенное учреждение типа почты). В каждом храме хранились метрические книги, в которых собирались данные о рождении и крещении, бракосочетании и смерти прихожан. Что из этого следовало? То, например, что в ведении Церкви были бракоразводные процессы. Чтобы получить разрешение на брак, нужно было установить степень родства потенциальных супругов, для развода требовалось доказать факт измены (для этого проводилось специальное следствие и опрос свидетелей, эти документы тоже поступали в Синод) или исчезновения супруга или супруги. Синодальным архиереям и чиновникам приходилось заниматься неприятными делами, которые на «министерство веры» повесила императорская власть и которые отнимали уйму времени.
Еще хуже было положение в российских селах. Крестьяне могли годами писать в Синод просьбы разрешить им построить храм поближе к селу или восстановить сгоревшую или обветшавшую церковь. Вот лишь один пример просьбы о строительстве храма:
«В 1907 году жители деревни Желудково в Тверской епархии жаловались, что, так как им нелегко добираться до церкви в течение всего года из-за непроходимых дорог, люди часто умирали без Причастия, а младенцы оставались некрещеными»[143].
Синодальные чиновники выработали нормативы по минимальному расстоянию до ближайшего храма, которое позволяло просителям возвести новую святыню, но это не означает, что храм строился тут же по прошению. Нужно было выполнить еще множество условий – словом, просителей ждало долгое разбирательство.
Синод рассылал инструкции епархиальным архиереям с требованиями, чтобы община подтвердила свою способность содержать священника, церковнослужителей, покупать все необходимое для совершения богослужения, а еще и оплачивать строительные материалы и труд рабочих[144]. Некоторые синодальные документы XIX века скорее напоминают распоряжения большевиков, чем постановления людей, заботящихся о вере и Церкви.
Неудивительно, что в таких условиях крестьяне могли не причащаться три, пять лет и даже больше. С 1858 года священники должны были докладывать в Синод о тех прихожанах, которые не причащались больше трех лет. В Пензенской области сами крестьяне считали отступниками от веры тех, кто не причащался в течение семи лет. Но так могло случаться: например, если у жителя отдаленного села не было лошади, то он мог бывать в храме всего несколько раз в течение жизни[145].
Положение священников в селах и небольших городах тоже было отчаянным. В 1886 году Антон