Александр и принялся: «вдруг» и «за все». Указы, циркуляры и постановления сыпались как из рога изобилия, но попадая к тем, кому надлежало их исполнять, вдруг сразу менялись до неузнаваемости. Все это видели и возмущались. А потому высочайшие благодеяния на поверку оказывались просто издевательством над здравым смыслом, касалось ли это университетского образования или свободы печати.
Приступил к реформам Александр не медля. Уже вскоре после подписания 18 марта 1856 г. невыгодного для России парижского замирения в Крымской войне Александр в том же году амнистирует всех «политических», в том числе и замахнувшихся на государственный переворот, т.е. декабристов, а также петрашевцев и участников польского восстания 1831 г.
И сразу же берется за главную российскую «особость» – крепостничество. Об этом зле, как мы знаем, рассуждали все российские государи, но далее мелких послаблений дело не шло. 30 марта 1856 г. в обращении к предводителям дворянства в Москве только что вступивший на престол государь заявил: освобождение крестьян должно случиться и «гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу» [304].
Александр в 1856 г. учреждает особый секретный комитет по крестьянскому вопросу и сам же его возглавляет. Как и следовало ожидать, сторонников полной отмены крепостного права нашлось там немного, большинство было за продолжение послабительных мер. В 1858 г. Александр преобразует этот комитет в «Главный комитет по крестьянскому делу». Но и в нем работа шла враздрай: бoльшая часть сановников продолжала настаивать лишь на «улуч-шении быта крестьян». И лишь в 1859 г. Александр поставил вопрос жестко: только полное освобождение крестьян. Однако предварительно надо было разработать технологию «освобождения».
Наконец, 19 февраля 1861 г. был подписан исторический Манифест об освобождении крестьян. Его ждала вся Россия. Из крепостной зависимости были выведены сразу 22 млн человек!
В 1864 г. приступили к земской и судебной реформам. Затем начали реформировать армию и менять полувоенный образ жизни российского общества: Александр II уничтожил военные поселения, сократил срок службы для рядовых с 25 до 15 лет, отменил телесные наказания в армии и во флоте, учредил на территории страны 14 военных округов; наконец, в 1874 г. утвердил Устав о всеобщей воинской повинности.
Не забыл царь_реформатор и о раскрепощении интеллектуального потенциала нации: в 1863 г. была проведена реформа высшего образования, принят новый университетский устав, по которому университеты получили относительную автономию с правом выбора ректора и деканов, с правом самостоятельного решения своих внутренних учебных и чисто научных проблем.
В 1864 г. Александр перестраивает среднее образовательное звено: выделяются классические гимназии и реальные училища.
Наконец, невиданное для России и крайне рискованное новшество: отменяется цензура на периодические издания!
Для затравленной, забитой и темной страны всего этого оказалось с избытком. Россия, как выяснилось, объелась реформами и… ее понесло.
…Надо сказать, что Александр II проводил реформы по чисто кабинетному принципу, сообразуясь только с их целесообразностью и нужностью и совсем не задумываясь о реакции на них российского общества и тем более о своих упреждающих шагах по нейтрализации возможного противодействия. Подобные крутые начинания должны сопровождаться не менее крутыми мерами контроля. Открывать сразу все клапана государственного котла было опасно – его могло разнести.
И опыт показал, что ни одно из благих начинаний Александра II не было встречено с пониманием и одобрением, все они вызывали либо откровенный саботаж, либо возмущение «неблагодар-ных». Россия ведь страна максималистская: ее история наглядно продемонстрировала, что она вполне может существовать при любой диктатуре, но как только диктатура слабеет, народ начинает требовать невозможного – всего и сразу.
Иными словами, ситуация с реформами «еще раз наглядно подтвердила неизменный алгоритм авторитарной власти: готовит реформу воодушевление либералов, проводит ее осторожность консерваторов и сворачивает “административный восторг” реакционеров вкупе с нетерпением революционеров» [305].
Так, Александр II еще не объявил свой манифест о крестьянской реформе, как один из крупных землевладельцев взял да назло «освободителям» заранее выслал на поселение в Сибирь целую большую деревню, более 1000 человек. Об этом вспоминал писатель Н. Н. Златовратский [306].
Были многочисленные случаи откровенного саботирования «правил» освобождения: помещик отказывался наделять землей, а крестьяне, в свою очередь, далеко не всегда с охотой брали ее в аренду, ведь за нее надо было платить, а реформа не давала крестьянину право выбора.
Получилось так, что бывшие крепостные просто поменяли хозяина: помещика на государство, ибо крестьянин без своей земли, что певец без голоса. И в том и в другом случае название подменяет суть.
Теперь крестьяне стали жить «общиной», поскольку при арендной форме землепользования это оптимальный вариант: сообща легче противостоять помещику и городскому чиновнику, к тому же можно и трудиться не на излом, ибо при любом раскладе умереть с голоду община не давала, как не позволяла и обогатиться наиболее рьяным. Община – это прообраз будущих коммун и незаменимый исторический фундамент под идеологию колхозов [307].
И все же суть реформы 1861 г. не в этом. То были изъяны, причем очевидные и неизбежные лишь для начального ее этапа. Суть же в том, что она задумывалась не как единовременный акт, а длительный, рассчитанный на десятилетия, процесс. Он должен был завершиться формированием мощного слоя земельных собственников. К этому этапу в первое десятилетие XX века только-только подступался П. А. Столыпин, – но не успел развернуться в полную силу – убили.
Похоже, что одно из печальных сущностных российских начал – в том, что у нее никогда нет времени на длительные эволюционные процессы. Историки эту российскую особость даже облекли в красивую формулу: мол, постепеновщина для России – это путь в никуда. Но и революционные встряски – путь туда же. Вряд ли кто-то станет это опровергать.
Главная особенность уже всей обоймы александровских реформ также чисто российского свойства. Они были задуманы как либеральные и пытались взрастить либеральные идеи на чуждой им почве тоталитарного монархизма. Ничего из этой затеи не вышло и выйти не могло.
Непробиваемому слою чиновной бюрократии, взлелеянному еще Николаем I, либеральный дух был невыносим, он не был их средой обитания. А потому либеральные реформы сразу искорежились и выродились в либерализм по-чиновничьи. Это означает, что либеральные идеи, пытающиеся просочиться сквозь паутину чиновной иерархии, в которой, по образному выражению Ф. И. Тютчева, «каждый чиновник чувствует себя самодержцем» [308], выходят из этой схватки с жестким бюрократическим намордником. Узнать за «исхо-дящими» циркулярами начальную идею было невозможно.
И эта же причина стала, в частности, мощным раздражителем для либеральной российской интеллигенции. Она молилась на одно, а ей предлагали совсем другое. Разочарованию не было предела.
Именно годы либерализма Александра II отличаются не-виданными ранее в России масштабами протестов, забастовок, демонстраций и терроризма. Александр II легализовал «бесов», и они распоясались.
Уже в 60-х годах Н.Г.Чернышевский публично озвучил желанный клич радикальной интеллигенции того времени: «К топору зовите Русь!». Для него такие понятия как «демократ» и «радикал» были синонимами. От подобного призыва Чернышевского до нечаевской «Народной расправы» или «бесовства» оставался всего один шаг. И он был сделан почти немедля [309]. Ведь для поверхностного ума радикальный способ действия давал почти чувственную возможность ощутить свою личную сопричастность к истории: кинул бомбу в царя, и история началась как бы заново, почти что с чистого листа, а значит с меня. Подобное моральное зелье было пострашнее марихуаны…
В. О. Ключевский посчитал, что «император Александр II совершил великую, но запоздалую реформу России: в величии реформы – великая историческая заслуга императора; в запоздалости реформы – великое историческое затруднение русского народа» [310].
С этим выводом можно и поспорить. Конечно, реформа запоздала. Слов нет. Крепостное право вполне по силам было отменить еще Екатерине II, тогда нарождавшаяся в середине XIX века рыночная экономика могла бы опереться на развитый класс собственников, а экономические регуляторы рынка неизбежно размыли бы классическое российское чиновничество.