Читать интересную книгу Приключения стиральной машинки - Ира Брилёва

«Портрет! Глаша видела портрет», — догадка пришла в голову Артема как-то сама собой. Время не сильно потрудилось над лицом Анны Матвеевны — говорят, добрые люди всегда выглядят одинаково — и в двадцать лет, и в шестьдесят. Наверное, это правда, поскольку судьба припасла для Анны Матвеевны столько испытаний, что и подумать страшно. Но ее лицо, замечательно красивое лицо почти не потерпело урона от этих испытаний, и по-прежнему было моложавым и таким же красивым, как и много лет назад. Как на портрете.

Изабелла стояла посреди этой небольшой комнаты и внимательно и неспешно разглядывала каждый предмет. Это была комната ее матери, и все предметы здесь могли рассказать каждый свою историю о своей хозяйке. Изабелла подошла к тем картинам, что были повернуты к стене и, взглядом спросив у Анны Матвеевны разрешения, повернула обе картины. Это тоже оказались портреты. С одного на Артема глядела женщина, очень сильно похожая на Изабеллу, красота же ее была несколько другой, как бы мягче, без резких линий, лицо — более округлым, и одета она была в простой русский сарафан. Только в ушах ее были те же самые серьги, которые сейчас были на Изабелле. «Марьюшка», — догадался Артем. Он поразился, как мать и дочь были похожи, хотя, что же в этом удивительного. Так и должно быть в том случае, если мать — настоящая красавица!

На другом портрете была изображена незнакомая женщина в роскошном парчовом платье и алмазной диадеме на голове. Артем с интересом разглядывал картину, пытаясь понять, кто на ней изображен. И вдруг его осенило. По-видимому, это и была одна из тех картин, которую когда-то, много лет назад, привезли в этот дом заморские купцы. Картина была выполнена очень мастерски и была, вероятно, очень ценным подарком. Но печальна была ее история для этой фамилии. Ведь с тех двух картин, подаренных заморскими гостями Алексею Митрофановичу, и начались все беды и горести этой семьи.

Хотя, как знать! Может, и права была Анна Матвеевна тогда на корабле, когда сказала Артему, что у каждого своя судьба. Наверное, суждено было всему этому случиться, а картины здесь совершенно ни при чем.

Вдоволь наплакавшись и, наконец, успокоившись, Глаша и Анна Матвеевна так, обнявшись, и пошли назад в горницу. Глаша, словно спохватившись, вдруг заметалась:

— Господи, чего это я соплями своими тут вас расстраиваю. Надо же к хозяину бежать, радостную весть ему сообщать! Вы посидите тут, а я быстро, я одна нога здесь — другая там. — И с этими словами девчушка ураганом унеслась из комнаты.

Анна Матвеевна, теперь уже совсем успокоившись, стала оглядывать комнату так, словно бы никогда ее не видела. Она теперь подходила к шкафам, открывала их и, заглядывая внутрь, удовлетворенно хмыкала.

— Узнаю Пелагеюшку, все по-порядку и по-ранжиру. Все на своих местах, как и тогда. — Так прошло около получаса. Артем и Изабелла тоже понемногу осваивались в этой комнате. Посредине стоял стол, накрытый вышитой красными петушками скатертью. Вдоль стен расположились тяжелые деревянные буфеты, добротные и основательные, как и весь этот дом. Лавки вокруг стола были из дуба, потемневшие от времени, а резная этажерка, вся в кружевах белоснежных салфеток, хранила память о тех, кто давно покинул этот дом, но когда-то заботливо сплел эти кружева и вышил петушков на скатерти, словно бы на память о тех, давно ушедших временах. Цветы в горшках на окне цвели пышным цветом, и земля в них была влажной.

Изабелла присела на лавку около стола и теперь так же тихо и сидела, словно боясь, что эта комната — только наваждение и может исчезнуть от одного неловкого движения или громкого слова.

Ходики на стене мерно отстукивали минуты, и когда в сенях хлопнула входная дверь, Анна Матвеевна, которая к этому моменту уже совсем было успокоилась и собралась с духом, вдруг резко встала и так и стояла в напряженной позе, глядя на дверь. Дверь открылась, и в комнату вошел невысокий, плотный, совершенно седой человек. Прищурившись в полумраке комнаты после яркого света улицы, он внезапно остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Так они и стояли какое-то время, глядя друг на друга и боясь поверить в реальность происходящего — Анна Матвеевна, гордо выпрямившаяся и статная, все еще очень красивая женщина, и тот, кого она столько лет считала для себя потерянным навсегда. В комнате, в трех шагах от своей обожаемой, ненаглядной жены стоял Алексей Митрофанович, и весь мир замер, взирая на них, на этих людей, которым ни время, ни расстояние не смогли помешать любить друг друга столь преданно и бесконечно, что сдалась сама Судьба, и вновь соединила два сердца.

Это, вне всякого сомнения, был именно он. Артем сразу узнал его — он видел портрет, нарисованный по памяти Марьюшкой много лет назад в далекой африканской деревушке на тонко выделанной шкуре какого-то животного, заменившей ей холст, и теперь аккуратно свернутый в мягкий рулончик. Этих рулончиков было несколько штук в объемистом мешке, прихваченном Анной Матвеевной во время их поспешного бегства из деревушки Зуула. Но другим портретам пока не пришло время появиться на свет, и они терпеливо дожидались своего времени, лежа в простом холщовом мешке.

Алексей Митрофанович смотрел на Анну Матвеевну таким взглядом, какой всем, кто был в этой комнате, запомнился на всю жизнь. Столько любви и невыплаканной боли было в этом взгляде, столько этот взгляд говорил сразу и однозначно Анне Матвеевне, что она, сама не понимая этого, пошла навстречу мужу и губы ее шептали только одно слово: «Алешенька, Алешенька». Наконец руки их встретились, и Алексей Митрофанович прижал к себе свою обожаемую жену с такой силой, что, казалось, этим объятием он хотел навсегда удержать ее рядом с собой, так, чтобы ни на шаг не отходила и ни на мгновение не отлучалась более от него.

— Аннушка, Аннушка, родная, нашлась, — только и мог он прошептать ей в ответ, глотая предательские слезы и не стесняясь их нисколько.

Изабелла и Артем смотрели на эту почти немую сцену, и на глазах у них обоих тоже блестели слезы радости. Так приятно было смотреть на этих двоих немолодых уже людей, которые с такой нежностью глядели друг на друга, не в силах налюбоваться, гладили друг друга и ощупывали лица и руки, словно бы до сих пор не веря в то, что это происходит с ними наяву. Алексей Митрофанович, слегка отодвинув от себя Анну Матвеевну, но при этом, крепко держа ее за плечи, взглянул на нее и прошептал, словно боясь спугнуть свое, вдруг обретшее реальные черты, счастье:

— Наконец-то ты нашлась, птичка моя весенняя. Как же я убивался по тебе, думал уж, что не увижу тебя больше. А вот господь привел, свиделись. Я уж и церквушку-то новую выстроил, думал, за какие грехи мне такие испытания выпали? Видимо, принял господь мои просьбы, услышал мои молитвы. Счастье-то какое, Аннушка. Просто налюбоваться на тебя не могу. — Он привлек ее к себе и поцеловал. Анна Матвеевна прижалась к мужу, и так они и стояли еще долго-долго. Дверь тихо скрипнула и в горницу пробралась любопытная Глаша. Она на полушаге замерла около двери и стояла теперь с полуподнятой ногой, боясь опустить ее и скрипнуть половицей. Глаза ее испуганно глядели по сторонам, она поняла, что присутствие ее здесь сейчас неуместно, но было уже поздно что-нибудь менять. Так она и стояла, от любопытства вытянув вперед шею, словно гусыня на птичьем дворе, и ожидая, пока можно будет незаметно улизнуть из комнаты. Первой ее заметила Анна Матвеевна. Она показала на нее мужу и улыбнулась. Алексей Митрофанович, не размыкая объятий, посмотрел на Глашу и сказал:

— Глафира, за то, что первой мне радостную весть доставила, одарю тебя по-царски. А теперь дуй к отцу, скажи, чтобы всех собирал. Завтра пир большой будет — жена моя ненаглядная из дальних земель вернулась. — Радостную Глашу сдуло ветром из комнаты, а Алексей Митрофанович, словно бы очнувшись от глубокого сна, оглянулся вокруг, и только теперь заметил в комнате присутствие других людей. — Аннушка, так мы с тобой нашей встречей увлеклись, что я теперь ничего уж вокруг и не замечаю. А здесь, оказывается, еще люди есть.

Анна Матвеевна взяла мужа за руку и подвела его к Изабелле и Артему. Те встали навстречу, и Анна Матвеевна торжественно произнесла:

— Вот, Алешенька, внучка наша. Изабеллой ее зовут, а я зову Белочкой. А это — жених ее, Артемий Кузьмич. Я уж их благословила, и родители Артема тоже против их союза не возражают. Осталось дело за тобой.

Алексей Митрофанович внимательно посмотрел на Изабеллу. Его взгляд стал напряженным и словно что-то искал в лице Изабеллы, словно бы хотел он увидеть совсем другое лицо. И не увидев его, он перевел слегка растерянный взгляд на Анну Матвеевну. Она все поняла и, тяжело вздохнув, произнесла:

— Знаю, Алешенька, знаю, что хотел ты увидеть здесь не только нас. Но, видно, так на роду нам написано. Нет с нами больше нашей Марьюшки, в прошлом году заболела она сильно и господь прибрал. — Взгляд Анны Матвеевны, которым она теперь смотрела на мужа, был беспомощным и даже виноватым. Словно бы она сама винила себя в том, что не смогла уберечь дочку, а теперь, вот, приходится отчитываться за это перед ее отцом.