Значение просторов Синая в том, что они защищают государство Израиль. Лучше всех это сформулировал Моше Даян: «В Синае Дганий нет». Но если так, почему мы сражались за каждый метр в Синае, как будто мы защищаем Дганию или Тель-Авив? Главное стратегическое преимущество Синая – пространство для маневра – совершенно не было использовано Армией Израиля. Вместо того чтобы маневрировать бронетанковыми частями и тем самым использовать наше преимущество, мы уперлись в жесткую оборону каждого метра в зоне Суэцкого канала. Планы обороны были подготовлены безграмотно. В довершение к этому их исполнение было убогим и до ужаса непрофессиональным, хотя и сопровождалось проявлениями подлинного героизма и самопожертвования. Было продемонстрировано не только отсутствие стратегических способностей, но и непрофессионализм на тактическом уровне. Вопли о том, что существование Израиля под угрозой, были совершенно необоснованными. Египетская армия после форсирования Суэцкого канала не представляла реальную угрозу Израилю: они не были способны пройти весь Синайский полуостров. Для этого у них не хватало ни военных возможностей, ни соответствующей логистики. Египетская армия не могла справиться с бронетанковыми дивизиями Армии Израиля. У нее не было прикрытия ПВО, кроме узкой полосы вдоль Суэцкого канала. Ей не хватало топлива и амуниции, у нее не было возможностей для переброски частей на такие большие расстояния. Продвижение египетских войск в глубь Синая означало для них тотальное уничтожение. Египетские танковые дивизии переправились через Суэцкий канал только через несколько дней после захвата ими восточного берега Суэцкого канала. Помню, как мы ждали, когда на восточный берег переправится 4-я танковая дивизия. Если бы эта дивизия не перешла на восточный берег канала, мы бы не стали форсировать Суэцкий канал.
Ночью 6 октября 162-я танковая дивизия была брошена на северный участок Суэцкого канала. Но ведь «в Синае Дганий нет». Почему же не бросили ее на Голанские высоты? Основная опасность грозила с севера, и основные усилия должны были направить туда. Для того чтобы остановить сирийцев, пришлось снять дивизию с иорданского фронта, пойдя на риск, в надежде на то, что Иордания не вмешается. Если бы Иордания вступила в войну, у Израиля не осталось бы войск для обороны против иорданской армии. Мы оголили этот фронт, сосредоточив основные силы против египтян и удерживая сирийцев из последних сил. Силы были брошены в Синай, где не было никакой реальной угрозы, разве что только лишь нашему военному престижу.
Еще до войны мне вместе с другими офицерами довелось с завистью наблюдать за учениями египетской армии по форсированию канала, когда египтяне наводили понтонный мост для танков за 60 (!) минут. Во время войны они действовали точно так же, как и на учениях, за которыми израильская армия постоянно следила, но не сделала на их основе никаких оперативных выводов. Нам же потребовалось более двух суток, чтобы навести единственный мост под не очень интенсивным обстрелом. И от этого несчастного моста, который только чудом не был уничтожен, зависело форсирование канала всей израильской армией! Только благодаря непрофессионализму и несогласованным действиям египетского командования этот мост и маленький плацдарм на западном берегу не были уничтожены. Египетская артиллерия могла с легкостью это сделать, не прибегая к атаке сухопутными войсками. Без этого единственного моста израильские силы по ту сторону канала оказались бы в катастрофическом положении. Без снабжения топливом и боеприпасами танки мало чего стоят – достаточно перекрыть поставки на одни сутки, и танковая часть превращается в груду металла, не способную ни передвигаться, ни воевать. Ее можно брать голыми руками. Однако на этот раз нам повезло. Или, как я это называю, у нас было больше удачи, чем ума. В понимании поля боя и командовании войсками египетское командование оказалось слабым по сравнению с хорошими и даже мужественными египетскими солдатами. И в этом была причина их неудачи на Южном фронте.
Хотя мы победили на поле боя, окружив Третью армию и поставив ее на грань уничтожения, но в войне победил Садат, поскольку результаты войны соответствовали целям, поставленным им, а не нами. Нам не удалось предотвратить форсирование египтянами Суэцкого канала, так как мы готовились и планировали. Наша армия, в отличие от египетской, не выполнила своих обязательств перед правительством. Мы же знали все о египетской армии, как и о сирийской: состав, вооружение, оборудование, военную доктрину, планы учений, маневров и войны. Еще до войны, после столкновений на северной границе, я был в техническом отделе Разведуправления, и там мне показали трофейную ракету «Малютка». Я держал в руках ракету и чемоданчик с системой наведения. Просмотрел инструкции на русском и в переводе. Наша разведка точно знала, как действует ракета, каковы ее технические данные, какова тактика ее применения. Были проведены стрельбы захваченными ракетами. Глядя во время войны на ракеты, летящие на наши танки, я вспоминал, как за несколько месяцев до того держал в руках такую же «Малютку». Зная это оружие, но не понимания его значения, армия не планировала, не тренировалась и не готовилась к защите от эффективных противотанковых ракет египтян и сирийцев. Армия в целом не была готова к реальной войне, несмотря на постоянные учения, включая крупные маневры за несколько месяцев до войны.
О степени понимания реальной ситуации на Южном фронте и вообще уровня израильского командования свидетельствует следующий пример. В рамках контрнаступления 8 октября был дан полуприказ-полурекомендация: захватить один из мостов, который навели египтяне, и попытаться перебросить по нему часть наших сил на Западный берег канала. Как мог кто-то, считающийся командиром и профессиональным военным, нести такую чушь? Во время Второй мировой войны иногда захватывали мосты, чтобы переправиться на другой берег. Однако над Суэцким каналом не было постоянных мостов. Понтонные мосты, наведенные египтянами, были рассчитаны на их военную технику. Советские танки, стоящие на вооружении египетской армии, весили около 40 тонн, а израильский танк весит более 50 тонн. Станет ли человек, находящийся в здравом уме, переправлять израильские танки по египетским понтонным мостам? Рассчитанная нагрузка понтонного моста и динамика его колебаний под этой нагрузкой не соответствует требованиям к переправе израильских танков. Но если бы случайно каким-то чудом несколько танков и смогли перебраться, то через некоторое время мост мог бы порваться или быть поврежден артобстрелом. Египетской армии, хорошо оснащенной и натренированной, было достаточно нескольких минут, чтобы починить довольно часто разрывавшиеся мосты. У нас же не было возможности обслуживать и чинить египетские понтонные мосты. Какова была бы судьба тех, кто смог бы переправиться? Отрезанные от снабжения, без возможности вернуться, переправившиеся части были бы обречены на смерть и плен. Когда я в первый раз услышал об этих планах во время войны, я не мог поверить, как профессиональный офицер способен отдать такой приказ. Но впоследствии я не раз слышал подтверждение этого от разных людей, так что приходится поверить в эту постыдную и грустную историю.
Однако больше всего меня поразило наплевательское отношение к жизни солдат, брошенных на произвол судьбы в укрепленных пунктах. Ради чего? Было очевидно, что укрепленные пункты не могут воспрепятствовать форсированию канала египтянами. Или бои в Суэце: за что, почему и для чего погибли более 70 солдат и офицеров? Ради того, чтобы захватить еще несколько домов? Разве захват Суэца влиял хоть сколько-нибудь на политическое положение Израиля? Или он бы изменил темп нашего отхода с Синая или условия соглашения с Египтом? Нет, разумеется.
В Израиле существуют серьезные различия между видением военных и государственным видением, и поле боя зачастую служит инструментом для удовлетворения личных амбиций военачальников. Мы нарушили соглашение о прекращении огня под давлением военных, чтобы «улучшить наши позиции». Так и получилось, что армия практически определила цели военных действий в этой войне после войны. Прошли годы, но мы так и не выучили: цели войны могут быть только государственными. Мы так и не осознали: нельзя жертвовать жизнями солдат во имя славы или престижа государственного деятеля или того или иного генерала. Этому мы так и не научились ни в войне Судного дня, ни в Первой Ливанской войне, ни тем более и во Второй Ливанской войне.
Для того чтобы успокоить армию и общество, было решено повысить в звании всех офицеров в армии, если их должности допускали повышение. Независимо от того, как действовал офицер во время войны, все получили повышение, и это превратилось в глупейший фарс. Боевые действия длились всего три недели. Мало кто воевал от начала и до конца: кто-то несколько дней, кто-то неделю-другую. Неделя или две недели боев равноценны одному бою во Вторую мировую войну, если не меньше. И за это люди получали звания и продвигались по службе совершенно неоправданно – ни с точки зрения их знаний, ни с точки зрения их боевого опыта, может быть, за редким исключением. Неудачные войны всегда сопровождаются массовыми продвижениями по службе и раздачей медалей на фоне бесконечных рассказов о героизме. Некоторые из этих историй были правдивыми, но большинство – либо сильно преувеличены, либо вовсе выдуманы. И все это ради того, чтобы поднять боевой дух народа и отвлечь внимание от действительно происходившего на войне.