выдыхаю:
– Да, я подумывала о том, чтобы продать тебя тому, кто даст мне возможность принять душ.
Он фыркает и снова устремляет взгляд вдаль, а я усилием воли пытаюсь стереть со щек румянец.
– Эй, ты видишь то, что вижу я? – внезапно спрашивает Хадсон, тем самым вырвав меня из когтей самого стремного душевного кризиса в моей жизни и вернув к действительности.
– Вероятно, нет, ведь твое зрение куда острее моего, – отвечаю я.
– В самом деле? – Он показывает на то, что находится сбоку от построек. – Ты видишь эти ряды на земле? Это очень похоже на…
– На посадки! – взволнованно перебиваю его я. – Это ферма!
– И к тому же действующая. То есть такая, где есть люди. И еда для тебя. И…
– И кресла, – хнычу я. – Там могут быть кресла. А может, даже и кровать. И душ. Прошу тебя, Господи, пусть там будет душ.
Мой живот урчит, как будто упоминание о ферме подсказало ему, что ему больше не нужно притворяться, будто его не существует.
– И еда для тебя, – твердо повторяет Хадсон.
– А как насчет тебя? – спрашиваю я, сообразив, как все изменилось с тех пор, как мы покинули его берлогу. Потому что если я такая голодная, хотя ела вчера, то каким голодным должен быть Хадсон, если учесть, что он ел больше года назад?
Я знаю, в его берлоге он говорил мне, что это не имеет значения, что голод не мучает его, но ведь теперь мы уже не там. И ему надо питаться.
От этой мысли я краснею. И мне становится не по себе, хотя я и не понимаю почему. Мы приближаемся к ферме. Наверняка там найдется что-нибудь, чем Хадсон смог бы подкрепиться – я хочу сказать, помимо меня.
Глава 41
Собирай урожай, пока не упадешь
– Грейс –
– Вы заблудились? – вдруг раздается голос, когда мы доходим до того места, где начинается поле.
Мы с Хадсоном оборачиваемся, пытаясь понять, кто с нами говорит, и видим девочку лет десяти или одиннадцати, стоящую в нескольких футах от нас. Похоже, она только что вышла из зарослей каких-то овощей, находящихся у нее за спиной, и держит в руке корзинку с не знакомыми мне ягодами.
Они, разумеется, фиолетовые.
Как и она сама.
У нее блестящая фиолетовая кожа. Фиолетовые радужки глаз. Фиолетовые остроконечные уши. Даже ее волосы, заплетенные в две очень длинные затейливые косы, имеют прелестный сиреневый цвет.
Единственная часть ее внешности, не окрашенная в какой-то из оттенков фиолетового, это ее персиковый комбинезон… и ее зубы. Когда она улыбается, я невольно ожидаю, что ее зубы тоже окажутся фиолетовыми, а не белыми. Возможно, тогда их острия – острые как клинки – не выглядели бы такими пугающими. Теперь же я лишь с трудом удерживаюсь от того, чтобы попятиться – ведь от такого укуса мне бы явно не поздоровилось.
Хадсон недоуменно смотрит на меня, я отвечаю ему взглядом, полным еще большего недоумения, хотя и не знаю, к чему относится его недоумение: к этой девочке или к моей реакции. Мое собственное определенно относится к ней, а точнее, к тому, как нам убраться от нее. Да, конечно, выглядит она довольно мило, но трудно не смотреть на нее с опаской после того, как она вышла из этих зарослей, словно какое-то сверхъестественное дитя кукурузы.
Но если я буду и дальше вот так стоять и пялиться, вспоминая все фильмы ужасов, которые старалась не смотреть, это точно не решит наших проблем. Молясь о том, чтобы она и вправду оказалась такой же милой, как ее блестящие глаза и широкая улыбка, я говорю:
– Да, мы заблудились. Может быть, ты могла бы нам помочь?
– Я так и подумала. Никто не забредает на нашу ферму, если только он не сбился с пути. И уж точно никто вроде вас. – Она протягивает мне свою корзинку: – Хочешь поесть?
В животе снова урчит, но у меня есть незыблемое правило – я не кладу в рот неизвестную еду. Это правило помогало мне на протяжении всех восемнадцати лет моей жизни, и я не собираюсь от него отступать. Но было бы невежливо спрашивать ее, что это такое, тем более когда нам нужна ее помощь, так что я просто улыбаюсь и говорю:
– Нет, спасибо.
Она пожимает плечами, будто говоря: «Ну и зря. Ты многое потеряла». Затем спрашивает:
– Как тебя зовут? Меня зовут Тиола.
– Привет, Тиола. Меня зовут Грейс, а это Хадсон. – Я показываю на него. – Мы шли весь день и…
– Кто вы? – перебивает меня она.
– Извини, что? – Мои брови взлетают вверх.
– Ну, сразу видно, вы не такие, как я, – отвечает она, вытянув вперед фиолетовую руку – видимо, на тот случай, если я еще не заметила, как она отличается от меня. – Так кто же вы?
– О, я обыкновенный человек, – говорю я, гадая, знает ли она вообще, что это значит. – А Хадсон… – Я запинаюсь, не зная, что стоит сказать, а о чем умолчать. Ведь мне совсем не хочется ее отпугнуть.
Но Хадсон только закатывает глаза и договаривает:
– Вампир. Я вампир. – И улыбается ей, демонстрируя свои клыки.
Но она даже не смотрит в его сторону. Вместо этого она придвигается ко мне, и ее глаза загораются еще ярче.
– Я так и знала, что ты человек. – Она подпрыгивает на месте, будто только что получила первоклассный подарок. – Я читала о вас в книгах, но никогда не встречалась с такими, как ты. У тебя в самом деле красная кровь?
Она говорит это так, будто это самая удивительная вещь, о которой она когда-либо слышала. Это вызывает у меня немалую опаску.
– Э-э-э, да, она красная.
– А я могу ее увидеть? – Она придвигается ко мне так близко, что я опять начинаю беспокоиться по поводу ее зубов.
– Вообще-то люди предпочитают по возможности держать кровь внутри тел. Но, если я порежусь или что-то вроде того, я с удовольствием тебе ее покажу.
Хадсон смотрит на меня с еще большим недоумением, чем прежде, и я его понимаю. Пожалуй – нет, не пожалуй, а наверняка, – это самый чудной разговор, который был в моей жизни. Еще чуднее, чем тогда, когда Хадсон потратил половину дня, изводя меня имитацией птичьих криков.
– Как же он пьет твою кровь, если ты держишь ее внутри тела? – И ее пытливый взгляд впервые устремляется на Хадсона.
– О, он, э-э, не пьет мою кровь…
– Да, не пью, – одновременно со мной говорит Хадсон.
Мы оба замолкаем, и между нами сразу же возникает неловкость, похожая на забор из колючей проволоки под напряжением.
Тиола смотрит то на меня, то на него и так явно закатывает глаза, что это наверняка видно даже из космоса.
– Вы странные ребята, – говорит она нам, затем, не произнеся больше ни слова, поворачивается и идет обратно, в сторону поля с высокими зарослями.
– А что мы?.. – Я смотрю на Хадсона, ища совета, но он только пожимает плечами.
– Ну, вы идете? – доносится до нас голос Тиолы.
Можно сказать, у нас нет выбора, ведь не хотим же мы и дальше стоять столбом у черта на рогах. Но я все равно испытываю тревогу, когда мы вслед за ней входим в заросли сиренево-голубых растений – высоких, даже выше, чем Хадсон. Тем более что мои походы в кино научили меня, что в таких местах, как это, случаются скверные вещи.
Хотя какие у нас есть варианты? К тому же рядом со мной Хадсон, и я уверена, что вместе мы сумеем справиться со всем, что может выкинуть этот фиолетовый ребенок. Прошу тебя, Господи, пусть так оно и будет.
Тиола шагает быстро и уверенно, остановившись только один раз, чтобы оглянуться и убедиться, что мы с Хадсоном не отстаем. Мы не отстаем, но мои усталые мышцы горят, и я очень надеюсь, что мы придем скоро, куда бы она нас ни вела. Если только она не ведет нас в какое-нибудь особенно стремное место, а затем… Нет, даже если там действительно стремно, я хочу попасть туда – и притом побыстрее.
Что бы ни произошло, я готова к окончанию нашей увеселительной прогулки.
Я немного расслабляюсь, когда минуты через четыре Тиола резко сворачивает налево – потому что думаю, мы направляемся прямиком к фермерскому дому. Туда, где есть кресла.
А также, надеюсь, ее родители. Или кто-то, кто сможет сообщить, где мы находимся, и объяснить, в каком