— Саш, не плачь, пожалуйста, — поразительно, как легко мне удается произносить ее имя. Мне хочется говорить его чаще, смаковать каждую букву имени и наслаждаться звучанием. Саша! Александра. Нет, никакая не Александра. Сашка! Моя Сашка…
— Ну почему ты такой? — поскуливает она.
Моя футболка напрочь пропитана ее солеными слезами, но мне плевать.
— Шикарный?
Зеленоглазая хмыкает, и я чувствую, как расплываются ее губы в улыбке прямо на моей груди.
— Шикарный, — обреченно соглашаясь, вздыхает она.
Мы сидим так еще минут пять, пока моя плакса не сообщает:
— Я кушать хочу.
Отстраняю ее, но не выпускаю из рук, рассматриваю отекшее лицо, яркие веснушки и слипшиеся ресницы. Видок так себе, но хотя бы она больше не выглядит измученной, тело расслаблено и спокойно.
— Заедем куда-нибудь? — одной рукой включаю поворотник и пробую втиснуться в вечерний поток.
Девчонка задумывается, а потом качает головой.
— Пиццу. Домой. И десерт, — и улыбочка такая дьявольская-дьявольская.
Прищурено смотрю на нее и вижу хитрые смешинки в ее глазах. Десерт говоришь? Будет тебе десерт!
44.
Саша
После обеда мама привезет Никиту и мне нужно привести квартиру в порядок. Перестелила уже постель, открыла окна, но все равно мне кажется весь воздух пропитан Максимом и запахом нашего секса. Или это мое изощрённое воображение так со мной играет. Присаживаюсь на диван и прикрываю глаза, вспоминая, что мы творили на нем ночью, а потом еще разок утром. Краска заливает мои щеки, и я смущенно свожу колени. Ох, а ночью я так не скромничала!
Иду на кухню и смотрю на остатки нашего совместного завтрака. Сегодня Максим не сбежал, а соизволил съесть мою кашу. Тарелка стоит вылизанная, а вот чашка с кофе даже не тронута. Прыскаю, когда вспоминаю искривленное брезгливой гримасой лицо Максима. Я специально решила его побесить, сделав снова так «полюбившийся» ему кофе. Тот же дешевый и растворимый. Не могла оказать себе в удовольствии немножко напакостить!
Мы так и не поговорили. А ведь это моя работа- разговорить человека. А я не смогла найти в себе сил, чтобы начать неприятный разговор. Вчера вечером было не до этого, ведь после двух таких обалденных пицц, меня ждал такой же обалденный десерт. Ну а утром… Утром не хотелось разрушать эту мнимую видимость женского счастья. Почему мнимую? Потому что я так и не знаю, кто мы друг другу, потому что я не могу дать адекватной оценки его поведения. Сейчас мне хорошо с ним и уютно, а ровно через минуту я готова его убить. То ненавижу его всеми фибрами души, то задыхаюсь, потом сгораю и вновь возрождаюсь в его умелых руках. Максим импульсивен, по-мальчишески порывен и бескомпромиссен. Я чувствую, это идет еще из детства: комплексы, обида, озлобленность, но не могу его понять. Если бы он хоть немножко приоткрыл для меня свою дверцу, я обязательно помогла бы ему. Я хочу помочь ему. Но мы практически не разговариваем, а если разговариваем — значит ругаемся. Зато наши тела отлично синхронизировались, кажется, им без разницы, что у нас в головах, когда от такого единения летят искры, взрываются фейерверки и коротит электричество.
Но ведь для отношений этого мало.
А кто, Александра, тебе говорил об отношениях?
Не говорил, да.
Ну тогда и не придумывай себе лишнего, получай удовольствие, пока есть возможность.
А если я хочу большего?
А оно тебе действительно нужно? С ним?
Нужно. Как и любой одинокой женщине. А вот с ним ли…Не знаю. Был бы, к примеру, это Данила, я бы и раздумывать не стала: добрый, отзывчивый, понимающий. С ним было бы спокойно, надежно и безопасно.
И скучно…
Нет! Не скучно, а стабильно! Я не восемнадцатилетняя девочка, мне не нужны эмоциональные качели. Я не имею права бросаться в омут с головой. У меня есть ребенок и ответственность перед ним. Я должна быть уверенна в своем мужчине и в завтрашнем дне. А не держать на пульсе руку и ждать, что выкинет в очередной раз мужчина с детскими комплексами. Чем плоха стабильность?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она прекрасна! Но не для тебя. Тебе нравится гореть, сгорать, плавится, вспыхивать, падать и подниматься, спорить и вместе молчать…
Это лишнее сантименты….мне они ни к чему…только больнее от них…
***
Никитка с мамой приезжают в четыре дня. К этому времени у меня все прибрано, выстирано, приготовлено.
— Маам, ты что пиццу покупала? — удивленно смотрит на пустую сжатую картонную коробку в мусорном ведре, — а мне осталось? — с надеждой спрашивает сын.
О, черт! Как же я могла забыть! Собиралась ведь выбросить мусор до прихода сына.
Я очень редко балую нас такими покупками: картофель фри, газировка, пицца и прочий фастфуд-под запретом. От того и желаннее.
— Эмм…на работе заказывали и всем по кусочку раздали. А я свой принесла домой и на ужин съела, меня же не было весь день, я ничего не готовила… — пытаюсь объяснить доходчиво, а выходит будто оправдываюсь, да еще и так жалко и неумело.
Вру и краснею. Никогда ничего не прятала и не скрывала от своего ребенка. Никогда его не обманывала.
— Понятно, — Никитка обиженно опускает голову и захлопывает дверцу шкафчика.
Чувствую себя предателем. И опять всплывает перед глазами та сахарная вата и мороженое. К этому списку теперь добавляется и пицца. Отлично, Жукова! Ты-мать года!
45.
Саша
— Мам, а ты знала, что совы умеют плавать? — Никитка едет рядом со мной на самокате, — и еще у них нет зубов!
— Ммм, как интересно! Не знала! А как же они жуют?
Мы идем спокойным, неспешным шагом в сторону дома. Вернее, я плетусь, а у Никитки, кажется, неиссякаемый источник сил. Уже темнеет, наша прогулка слишком затянулась. Мне завтра на работу, а Никите в садик. Глаза слипаются, и я начинаю зевать. Поспать-то ночью не удалось.
От вспыхнувших картинок, вновь заливаюсь краской и смотрю по сторонам, будто по моему лицу можно прочитать, о чем я только что подумала.
— А они не жуют, а целиком проглатывают свою добычу. Она даже бывает крупнее их самих, — рассказывает мой умный ребёнок.
— Откуда ты знаешь?
— Мне дедушка рассказал.
О, да! Мой отец, кажется, остался единственным на планете человеком, не пропускающим ни одного выпуска «В мире животных».
В кармане пиликает телефон.
Дьявольские ямочки: Ты где?
Резко останавливаюсь и смотрю на экран. Этот вопрос…В качестве простого любопытства? Или он знает, что дома никого и …О, Господи…Я уверенна, что второе. Нервно оглядываюсь в поисках знакомой широкой фигуры.
У меня, наверное, диссоциативное расстройство личности, потому что в данный момент одна моя половина радостно отплясывает чечетку и стремится всем существом к нему, а другая сопротивляется и противиться, выкрикивая «Нельзя»!
И пока мои противоборствующие личности выясняют, кто из них прав, Никитка со скоростью света несется к желтому припаркованному у нашего подъезда спорткару.
А я замедляю шаг и не тороплюсь. Смотрю, как Никита отбивает «пять» Максиму, как последний треплет моего ребенка по отросшим волосам, как крутится заднее колесо брошенного самоката, как открывается дверь машины и две мужские макушки скрываются в салоне авто.
— Помогай, Шумахер. Вот этот держи, — вручает небольшой пакет Никите.
— Привет, — растерянно шепчу я, останавливаясь за спинами мужчин.
— Ага. А ты этот возьми, — небрежно сует мне в руки белый пакет-майку.
Несмело заглядываю внутрь — торт.
— А эти возьму я. Шумахер, самокат не забудь, — распоряжается Максим.
Никитка преданно выполняет все порученные указания, а я так и стою, разинув рот.
Филатов аккуратно достает крупную коробку, обмотанную скотчем в виде ручки. Внимательно присматриваюсь и вспыхиваю, узнавая на картинке кофемашину. В другую руку берет еще один пакет-майку, видимо гораздо тяжелее, чем у меня в руках.