для зарисовок быстро заполнили заметки и расшифровки отрывков из Священного Писания.
Первой ко мне пришла книга тети. Я сравнила ее с экземпляром Каты, выделяя всякое отличие, особенно в том, что касалось богов, бессмертных и вечной жизни. Я сверила все с бабушкой, поскольку она лучше знала религиозные тексты. Мои вопросы ее сердили: она до сих пор не смирилась с тем, что чужак, который жил в ее доме и работал на ферме, был ее богом. Она стала дерганой и быстро теряла терпение. Тем не менее ей пришелся по нраву мой воскресший интерес к религии, и вопросы подкинули нам общие темы для обсуждения, хотя в последнее время со мной она терялась, зная о моей необычной связи с Солнцем.
Затем пришел ответ от главного священника. Он прислал мне расшифровки половины свитков и пообещал прислать остальные после зимы. Я неутомимо их изучала, пока даже мама не начала жаловаться, что я мало отдыхаю и перевожу все свечи в доме.
Весной пришла последняя расшифровка, а также письма от ученого. К тому времени я вновь встала на ноги и сама писала письма. Я спросила ученого обо всем, что он знает о звездных матерях, божках и бессмертии. Наверняка он принял меня за помешанную, однако, когда я отправила ему рассказ о нападении Луны на мой дом – не упоминая о причастности Сайона, – он уступил и прислал мне копии собственных исследований, пусть и заставил сперва подписать соглашение о том, что ничего из этого я не опубликую.
Таких намерений у меня не было.
В его заметках я обнаружила уже знакомое мне имя: Серес Вендин из Эндвивера. Имя, которое не раз слетало с губ Сайона. Выжившая звездная мать. У священника было три разных пересказа ее истории, которые противоречили друг другу, – даты расходились на семьсот лет, – а еще рисунок вышивки с изображением ее родословной. Хотя жизнь Серес вызывала глубочайший интерес, Сайон был прав: какая бы из историй не оказалась истинной, ее пути мне не повторить.
Я поддерживала связь с миром через этих трех мужчин, по мере возможности вытягивая из них другие контакты. К лету мне перестал отвечать ученый. Зайзи в конце концов вернулась домой, к своим обязанностями знахарки, а я осталась заниматься обычными делами, которыми занималась еще до того, как с неба исчез Солнце. К осени я вытянула из Элджерона все, что только могла.
«Время лечит любые раны» – известное выражение, о котором неоднократно напоминала мне мама. Я не знала, как себя чувствовать от того, что доказала его ошибочность. Мои душевные раны были такими же свежими и болезненными, как и в ночь ухода Сайона.
Меня по-прежнему мучили его слова, сказанные на поле: «Обрести бессмертие невозможно. Иначе люди уже бы его достигли».
Я начала все по новой, на случай, если упустила какую-то важную деталь в Священных Писаниях, свитках и исследованиях ученого. Я занималась на улице, на прохладном осеннем воздухе, где чувствовала на лице тепло Солнца. Его присутствие действительно было ощутимым, но будто бы очень далеким: я словно высматривала его в подзорную трубу, где он едва выделялся среди степей. Тем не менее я его видела и порой чувствовала, как нагревается кольцо с янтарем на пальце – впрочем, не исключено, что это была игра воображения.
Довольно скоро, когда листья начали окрашиваться в разные цвета, а урожай почти собрали, в гости приехала Зайзи со своей мамой, чтобы провести время с семьей, пока зима не замела дороги.
Сестра нашла меня, когда я сидела на табурете возле сарая, лицо грел Солнце, медленно опускавшийся к горизонту. Вокруг меня лежали различные бумаги. Хотя я восстановила силы, Тью не ушла. И хотя я старалась не зависеть от божка, ее присутствие меня радовало. Не только ее дружба и откровенность, но и то, что она была символом Сайона. Символом его любви, его беспокойства обо мне. В некотором смысле, его руками.
Семья Зайзи, разумеется, не знала правду: они думали, что я пострадала во время нападения разбойников. Сестра сочинила историю о том, как один из воров швырнул в меня лампу, и раскаленное масло оставило ожоги. Поэтому, когда неподалеку находилась Даника, Тью пряталась.
Теперь же миниатюрный божок сидела на ручке маслобойки и раскачивалась на ней, как ребенок на качели. Зайзи присела передо мной на корточки и долгое время молчала. Когда она потянулась к моим записям, я ее не остановила.
Мне не помешала бы помощь.
Прошли минуты, прежде чем сестра заговорила.
– Почему тебя все это волнует, Айя?
Я взглянула на нее, нахмурившись.
Вздохнув, она отложила книгу, которую держала в руках.
– Ты бегаешь за Ним.
– Мне не нужно бегать за тем, кто уже мой. – Я перевернула страницу с расшифровками.
Зайзи рассмеялась.
– Хочешь завладеть нашим богом?
Тут мы, вероятно, подумали об одном и том же, поскольку обе посмотрели на кольцо у меня на пальце. Она тоже была в той комнате после того, как к Сайону вернулась сила, растерзав меня и оставив истекать кровью на полу. Она слышала наш разговор. И знала все остальное.
Проглотив ком в горле, я сказала:
– Почему Вселенная создала нас такими совершенно разными? Какой в этом смысл?
Сестра покачала головой.
– Не знаю. Ранги, классы, касты… Кажется, они вечные.
– Но они – не законы. – А я знала законы. – Не может быть, чтобы разделяющая нас пропасть была непреодолима. Ему это не по силам, поэтому придется мне.
Зайзи подождала, пока я не встречусь с ней взглядом.
– Когда ты в последний раз рисовала?
Поджав губы, я взяла в руки свой альбом и пролистала семь страниц назад, к крошечному портрету матери в углу. Она постоянно обо мне беспокоилась, но я не могла отвлекаться на чувство вины.
На противоположной странице находился похожий рисунок, изображающий Сайона.
– Он того стоит? – Зайзи указала на многочисленные записи. – Все это ради мужчины?
Я закрыла альбом.
– По-твоему, я просто им увлеклась?
Сестра не ответила.
Отложив работу, я оперлась на колени.
– Мне почти тридцать шесть, Зайзи. Я была замужем и не любила мужа. Сайон… Он коснулся вечности и выдернул мою душу из когтей смерти, рискуя собственной жизнью. Неужели в ответ мне сложно хотя бы прочитать несколько книг?
Сестра заерзала.
– Ты пойдешь дальше, Ай, я же тебя знаю.
Тью перестала раскачиваться, и, хотя у нее не было глаз, я почувствовала на себе ее внимательный взгляд. Губ коснулась легкая улыбка.
– В нем есть… тяжелый груз печали. Груз, который лежит на его плечах постоянно.
– «Всякий раз,