– Говорят… я, конечно, не смею утверждать, но так говорят…
– Что именно?
– Что папагосы сильно волнуются и готовы восстать, если только уже не восстали.
– Они восстали уже много дней назад, – преспокойно ответил Твердая Рука.
– Что?! – с ужасом воскликнул дон Хосе. – И вы тащите меня к ним?
– А почему бы и нет?
– То есть как это – «почему»?! Да потому, что они попросту перебьют нас.
– Вы с ума сошли! – бросил ему в ответ охотник.
– С ума сошел, с ума сошел! – ворчал Паредес, недоверчиво покачивая головой. – Вам легко говорить! Ну, мне мало улыбается перспектива ни за что ни про что лезть в петлю.
– Повторяю, ничего плохого с вами не случится. Боже праведный! Да неужели вы считаете меня способным завлечь вас в западню?
– О нет, клянусь честью! Но мало ли что!.. Вы можете ошибаться, приписывая добрые чувства этим дикарям.
– Я знаю, что говорю. Вам нет надобности опасаться их Более того, вам будет оказан почетный прием.
– Почетный? – недоверчиво протянул дон Хосе. – Гм, сомневаюсь.
– Увидите! Горе тому, кто осмелится поднять руку на моего спутника!
– Да кто вы такой, чтобы говорить так?!
– Охотник, только и всего! Но я друг папагосов и усыновлен одним из его племен. И любой человек, прибывающий со мной, должен быть из уважения ко мне принят как брат всеми сашемами[50] и воинами моего племени.
– Ну что же! – произнес Паредес тоном человека, выбитого со своих последних позиций и решившего примириться со своей участью.
– Впрочем, – добавил Твердая Рука, – колебаться теперь уже поздно и даже опасно. Индейские разведчики, рассеянные в лесах и пустошах, несомненно, успели заметить наше приближение и дали знать о нем; теперь малейшая наша попытка повернуть вспять вызовет их подозрения, и тогда со всех сторон враз вынырнут индейцы, и мы будем окружены и схвачены, прежде чем успеем подумать о своей защите.
Дело, черт возьми, осложняется! Итак, вы полагаете, товарищ, что нас приметили?
– Хотите, докажу вам?
–Честное слово, я не прочь был бы лично убедиться в этом!
– Вы, однако, маловер.
– Что поделаешь! Такой уж у меня характер.
– Ладно, будь по-вашему.
Путники находились в этот момент у подножья холма; высокая и густая трава полностью скрывала их от постороннего взгляда. Твердая Рука придержал лошадь и два раза подряд воспроизвел клекот ястреба. Почти мгновенно из кустарника с легкостью антилопы выскочил индеец и, остановившись в двух шагах от Твердой Руки, молча устремил на охотника Вой черные умные глаза.
Появление индейца было столь внезапным, что управитель Крикнул от удивления.
Это был молодой человек, не старше двадцати двух лет. Обнаженный до пояса, он своим статным телосложением напоминал бронзовую флорентийскую статуэтку. Вся его одежда состояла из митассес[51], штанины которых были скреплены между собою волосами. Митассес были завязаны у лодыжек, а пояса придерживались сыромятным ремнем.
Вооружение этого индейского воина состояло из подвевнного к ремню топорика и длинноствольного американского ружья, на которое он опирался с небрежной грацией. Из-за пояса выглядывал нож для снятия скальпов, с которым никогда не расстается ни один индеец.
Твердая Рука, приветливо улыбаясь, поклонился индейцу и, вытянув вперед руку ладонью кверху, произнес:
– Ооа! Ваконда[52], видно, не оставляет меня своей милостью, если на пути к моему народу меня встречает брат мой Ястреб!
Молодой индеец в свою очередь поклонился с учтивостью, присущей всем краснокожим, и произнес гортанным ласковым голосом:
– Сашемы, предупрежденные о приближении Храбрейшего, сочли необходимым отправить навстречу Твердой Руке вождя. Ястреб счастлив, что выбор пал на него.
– Благодарю сашемов моего народа, соблаговоливших оказать мне столь великую честь! – отвечал охотник, выразительно мигнув своему спутнику. – Брат мой вернется с нами в селение или пойдет вперед?
– Ястреб пойдет вперед предупредить сашемов, чтобы гость сына нашего народа, Твердой Руки, был встречен сообразно его положению – спутника Храбрейшего.
– Хорошо; брат мой поступит так, как велит ему долг вождя. Твердая Рука не станет более задерживать его. Молодой индеец кивнул головой в знак согласия и одним прыжком скрылся в чаще кустарника. Все это было проделано с такой быстротой, что само появление его можно было принять за сон, если бы не заколыхались заросли кустарника, за которыми он скрылся.
– Тронемся дальше? – обратился охотник к изумленному и смущенному управителю.
– Ладно, – машинально ответил Паредес.
– Ну как, – снова заговорил Твердая Рука, – вы все еще продолжаете опасаться папагосов?
– Извините меня. Я, кажется, действительно был не совсем в своем уме.
Час спустя приятели подъезжали к речке. Двенадцать папагосов, в парадной военной одежде, верхом на великолепных скакунах неподвижно стояли, выстроившись в ряд, у самого берега реки.
Завидев путников, индейцы с громкими криками во весь опор помчались им навстречу, размахивая над головой ружьями и без устали стреляя из них в воздух. Ветер красиво развевал их одежды из шерсти белых бизонов, право носить которые принадлежало, заметим кстати, только самым знатным сашемам.
Наши приятели в свою очередь пришпорили мустангов и с громкими приветственными криками и ружейной пальбой понеслись навстречу сашемам.
Эта сумятица и бешеная скачка, представление о которой может дать разве только арабская джигитовка, длилась несколько минут.
Наконец, повинуясь властному окрику одного из вождей, всадники остановились и после короткой паузы выстроились по обе стороны путников, образуя нечто вроде почетного конвоя. Весь этот кортеж переправился вброд через реку и вошел в деревню, приветствуемый оглушительными криками женщин и детей, под неблагозвучный аккомпанемент собачьего лая, хриплых звуков двухстворчатых раковин и прочих визгливых инструментов.
Глава XVI. АТЕПЕТЛЬ
Существует немало людей, полагающих, что все индейцы похожи друг на друга, что человеку, знакомому с бытом и нравами одного племени, излишне изучать обычаи и образ жизни всех других индейских народов. Пора исправить эту грубую ошибку. Между племенами индейцев, коренных жителей Америки, имеется не меньше различий в языке, в бытовом укладе и т. п., чем в национальных особенностях любых европейских народов. А может быть, и больше. Трудно перечесть множество разных диалектов, на которых говорят индейцы. Обычаи одного племени коренным образом разнятся от нравов другого, живущего на расстоянии нескольких лье от первого. Человек, вообразивший, что, побродив даже продолжительное время по прериям Дальнего Запада, он основательно изучил быт и национальные особенности индейцев, сам глубоко ошибается и, что еще хуже, вводит в заблуждение тех людей, которых он вздумал просветить на этот счет. По своему образу жизни индейцы подразделяются на две большие семьи, а именно: на оседлых индейцев, занимающихся хлебопашеством, и на кочующих индейцев, промышляющих охотой.