Читать интересную книгу Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков

Zmeelov ne spit Zmeelov dumaet.

И о чем думает великий Змеелов?

[Мы оба сводим к минимуму пунктуацию. К тому же Борис время от времени вставляет простейшие английские словечки. И я тоже вставляю - когда хочу показать, что еще не совсем забыл школьную и институтскую программу.]

O jizni.

И как жизнь?

Fine. A kak u tebya?

Fifty-fifty. Fifty хорошо fifty плохо.

Chto horosho?

[Типично западный оптимизм. Наш человек обязательно спросил бы сперва "Что плохо?", но Борька уже давно не наш человек. И может быть, даже не совсем человек вовсе. А какой-нибудь новый подвид австралийского аллигатора. Это, кстати, постоянный предмет наших с ним шуток, он на это не обижается.]

Хорошо семья новая и работа старая. Это все.

Eto uje mnogo. A chto ploho?

Плохо то, что потерял дополнительный заработок. Ты знаешь. Диссертация не радует. Нет перспектив. Нет денег. Есть возможность хорошо заработать и перспектива роста. Но есть проблема.

V chem tvoyia problema?

Проблема в Андрее. В нашем прошлом. Воспоминания о школе и все такое.

I know. Memory. Ne pisal.

Тебе тоже предлагали? И ты не писал? Ты отказался? Почему?

Malo money.

[Наученный горьким опытом, не спрашиваю, сколько денег ему предлагали. Интуиция подсказывает, что австралийскому змеелову холдинг должен был предложить гораздо больше, чем нищему русскому юристу. И даже больше, чем Горталову. Но, видимо, предложил недостаточно.]

Я тебя понимаю. Значит, не ты был первым?

V smisle?

Мои воспоминания сравнивали с чьими-то еще. Не говорили, с чьими. Значит, это был не ты.

Yes. Ia rad chto ti ne odin pisal.

Почему?

Potomu chto vdvoem legche. Ne tak shame.

[Не так стыдно, перевожу я про себя. Что ж, он правильно понимает. Мне действительно стало гораздо легче и не так стыдно, когда я узнал, что не был даже первым, поддавшимся на приманку Игоря Степановича. Жаль только, что этим первым оказался не Боря. Было бы приятно осознавать что мы с Борей говорим на одном языке, языке долларов: американских или австралийских - не суть важно. Что мы оба понимаем прямой и недвусмысленный язык денежных знаков. Потому что на языке денег любое предложение означает ровно столько, сколько означает, не больше и не меньше, а всякие абстрактные понятия любовь, дружба, верность - каждый понимает очень уж по-своему. И то, что называл дружбой и верностью семнадцатилетний мальчик Андрей Обручев, хорошо понимали семнадцатилетние Сергей Платонов и Боря Кукушкин. Но вряд ли так легко сойдутся во мнениях нынешние Андрей Ильич, Сергей Владимирович и Борис Борисович.]

Ты прав. Спасибо.

Chto ti hochesh'?

[Я кратко, но по возможности точно излагаю суть проблемы. И с каждым написанным словом растет во мне уверенность, что усилия мои пропадут впустую. Не скажет Боря ничего о прошлом Андрея, чего не знал бы я сам. И ничем он мне не поможет. Ничем - кроме сочувствия, конечно:]

Net. Ne mogu. Nichem ne mogu pomoch'. Sprosi vdovu.

Кого?????????

[На этот раз я не скуплюсь на знаки препинания.]

Sahka Moroz. Pop. Ego vdova. Mojet znat':

Понял. Спасибо. С меня причитается. Если дело выгорит, приеду к тебе ловить австралийских крокодилов. Но не змей. И еще: никому, кроме меня и самого Андрея, ни слова. Могут вмешаться посторонние. Опасно. Понял?

Yes. Molchu. Jdu. Poka:

Пока.

На этом наша переписка кончилась. И я с чистой совестью вычеркнул из списка пункт первый. Не обвел кружочком и не поставил галочку, а вычеркнул. На всякий случай. Если те, о ком предупреждал Игорь Степанович, увидят список, пусть думают, что я отказался от мысли связываться с Австралией. Или, связавшись, не узнал от Бориса ровным счетом ничего. К сожалению, они будут недалеки от истины. Хвостик, за который я ухватился, слишком тонок, слишком ненадежен, чтобы привести куда-нибудь. Но другого у меня нет.

Я набрал номер сотового шофера Наташи. Так распорядился Игорь Степанович: в любое время дня и ночи звонить, если мне нужна машина: и не только машина - шофер Наташа передана в полное мое распоряжение. Насколько полное? Этот вопрос я не стал задавать. Если захочу - выясню без посторонней помощи.

- Аллё-о-о: - донесся до меня знакомый, чуть хрипловатый голос.

Никаких посторонних звуков в трубке, никаких голосов. Великое техническое благо XXI века No 2 (после компьютера) - сотовый телефон. И оно же проклятие. Раньше хотя бы в одном можно было быть уверенным: если звонишь по известному тебе номеру и трубку берет знакомый тебе человек, значит, он находится в известном тебе месте. А сейчас звоню и не знаю: может быть, шофер Наташа спокойно расслабляется у себя дома в теплой душистой ванне. А может, лежит под машиной и, не доверяя автосервису, пытается устранить неисправность. Или занимается любовью со своим дружком и только что сделала ему знак, чтобы не шумел. Или: Сто тысяч возможных "или" - и никакой возможности добраться до истины.

- Мне нужна машина, - поздоровавшись, сказал я. - Завтра, - поспешил я уточнить, почувствовав на расстоянии, как моя собеседница замерла, готовая сорваться по первому требованию. - Утром. Не позднее восьми. У моего подъезда. - Поминутная плата - сестра таланта. Старшая сестра. - Едем в деревню, так что желательно что-нибудь проходимое.

- Есть, шеф!

- И оденься соответственно. Мы едем к попадье.

- Ого!

- Вот именно. Все. До завтра.

- До завтра:

Связь прервалась.

Я сидел перед мерцающим монитором компьютера, держал в руке сотовый телефон, и думал, что никакие чудеса XXI века не помогут мне увидеть и услышать мою Майю. Нет в ее деревне компьютера, недоступна там сотовая связь, и единственный способ связаться со мной - это отправиться на деревенскую почту и заказать переговоры. Точно так же, как заказывала их моя мать тридцать лет тому назад, когда еще не было у нас дома телефона. По праздникам ходили мы с ней на переговорный пункт и заказывали Красноярск, откуда она родом и где жили тогда мои дед и бабушка, и Ленинград, где до сих пор живет ее младшая сестра. Заказывали - и томительно долго, иногда по целому часу, ждали, покуда вечно недовольная телефонистка объявит в микрофон: "Ленинград! Шестая кабина!" или: "В Красноярске номер не отвечает. Отменить заказ или повторить позже?" И мать поспешно, с каким-то вечно виноватым выражением лица, бросалась к шестой кабине или подходила к окошечку, чтобы попросить телефонистку набрать Красноярск снова через тридцать минут.

Вызови меня, Майя! Попроси пожилую деревенскую телефонистку набрать твой домашний номер. Я уже отключился от Интернета, линия свободна. Ей даже не придется повторять набор. Я сижу у телефона и жду. Мне больше ничего не остается, как ждать.

А ты, Майя, - ждешь ли ты, дождешься меня? Или уже перестала ждать?

6. День восьмой. Суббота, 20 июля

1

Не жаворонок я, не соловей.

Это я не о пении - о сне. О предрасположенности к сну. Одни предрасположены ложиться рано и рано вставать - это жаворонки. Другие наоборот: поздно засыпают и поздно, с трудом просыпаются. Это соловьи. Обычно говорят - совы. Соловей прилетел из "Ромео и Джульетты". Я привык думать, что совы не просто поздно просыпаются, а дрыхнут весь день и вылетают лишь в сумерки. Так что шекспировские соловьи уместнее.

Не жаворонок я, но и не соловей - и нет у меня ни правил, ни привычек в отношении сна. Под настроение могу загулять до трех часов ночи и проспать до полудня. А после хорошего ужина с пивом запросто отправлюсь на боковую в десять и в шесть утра буду свеж как огурчик. Как магазинный огурчик. Дряблый слегка, но все-таки достаточно свежий: Единственная зависимость, которую я точно устано-вил, - от времени года и, соответственно, от продолжительности светового дня. Чем дольше светит солнце, тем меньше я нуждаюсь в сне, тем позже ложусь и раньше встаю на следующее утро. Зимой меня не добудишься, а летом вскакиваю с первыми лучами солнца. Как сегодня, к примеру. Хотя, возможно, тут еще волнение сказывается. Впереди - встреча с прошлым.

Ну, не совсем прошлым. По крайней мере не с моим собственным. Малознакомая вдова - бывшая попадья - бывшая жена покойного Сашки Морозова - если и знает обо мне и моих друзьях, то по большей части с Сашкиных слов. Самое большее - помнит, кто приезжал к ним в деревню до того, как Сашка умер. В смысле погиб. Сгорел заживо в собственной церкви. Героически спасая церковную утварь и архив. Это все, что я о нем знаю. А о попадье не знаю и вовсе ничего. Мы и виделись с нею всего один раз, когда я побывал в Сашкиной деревне. А до того все больше он ко мне заезжал - по пути в епархию или на обратном пути из. Тогда он приезжал без попадьи.

Уверен, что поездка моя бесполезна. Ничего не расскажет попадья, ничьих не раскроет тайн. Не потому, что скрытная, а потому, что ничего не знает. Вся моя надежда покоится на тайне исповеди. Мог ведь кто-то из наших друзей - сам Андрей или тот, кто связан с ним этой тайной, - исповедаться Сашке. Чтобы разделить с другом тяжесть. И чтобы попросить у священника отпущения грехов. Но тайна исповеди - серьезная тайна. И вряд ли даже верной подруге своей доверил бы Сашка эту тайну. Наверняка бы не доверил. Так что: