Читать интересную книгу Второе признание - Рекс Стаут

Вулф наморщил лоб:

— Он утверждает, что руководители ОПБ сделали эти фотокопии, чтобы потом ими воспользоваться — при необычных обстоятельствах?

— Нет, сэр. Он считает, что копии сделал кто-то из служащих либо для себя лично, либо как шпион для демократической или республиканской партий. Себя мой осведомитель назвал политическим отшельником. Уоллеса он не любит, но и республиканцы с демократами ему не по душе. Он говорит, что в следующий раз проголосует за вегетарианцев, но от мяса не откажется. Я дал ему выговориться. Хотел выудить из него все, что можно, — ведь если с чека молодого Сперлинга сделали фотокопию…

— Разумеется. Удовлетворительно.

— Так мне копать дальше?

— Да. Чем глубже, тем лучше. Ценнейшая находка — это служащий, который делал фотокопии. — Вулф повернулся ко мне. — Арчи! Ты знаешь молодого Сперлинга лучше, чем мы. Он простофиля?

— Если я и думал так раньше, — честно признался я, — то теперь не думаю. Простофиля не может грести прибыль с ресторана в Бостоне и с манхэттенского балета. Я его недооценивал. Ставлю три против одного, что знаю, где находится фотокопия чека Джимми. В сейфе, в конторе Мерфи, Кирфота и Рони.

— Похоже на правду. Еще что-нибудь, Сол?

Скажи он сейчас, что Джимми подснял миллиончик, водя по кругу пони или заправляя на птицеферме, я бы не удивился, но, видимо, до этого у Джимми просто руки не дошли. Сол и Орри побыли еще немного, пропустили по стаканчику, обсудили, как добраться до шпиона республиканцев или демократов, и ушли. Выпустив их, я вернулся в кабинет… мои замечания насчет важности улик в уголовном деле уже устарели, значит, надо от них отказаться.

Я собрался отойти ко сну и дать моим синякам немного передохнуть, но было всего половина десятого, а средний ящик моего стола едва не вспух от квитанций и счетов за ремонт на крыше. Я взялся их разбирать. Похоже, Вулф даже недооценил ущерба, если учитывать стоимость редких гибридов, с которыми грубо обошлись. Завидев, какие труды я взвалил на свои плечи, Вулф вызвался помочь, и часть бумаг я перенес на его стол. Но мне не раз приходилось убеждаться: разведение орхидей и детективный бизнес — занятия трудносовместимые. Одно так и норовит подставить ножку другому. Мы не просидели за бумагами и пяти минут, как в дверь позвонили. Обычно после девяти Фриц надевает старые шлепанцы, поэтому поздних визитеров встречаю я.

Я зажег свет над крыльцом, посмотрел сквозь одностороннюю стеклянную панель, открыл дверь и сказал: «Добрый вечер, входите», через порог перешагнула Гвен Сперлинг.

Я закрыл дверь и повернулся к ней. — Пришли повидаться со слизняком? — я показал рукой. — Это здесь.

— Вы даже не удивились! — брови ее метнулись вверх.

— Годы упорных тренировок. Мне же хочется вас поразить, вот я и скрываю удивление. А вообще оно из меня так и прет. Прошу.

Она прошла вперед, я за ней. В кабинете она сделала три шага, остановилась, и мне пришлось описать вокруг нее дугу.

— Добрый вечер, мисс Сперлинг, — четко выговаривая слова, поприветствовал гостью мистер Вулф. Он указал на красное кожаное кресло: — Наше лучшее кресло к вашим услугам.

— Я звонила вам и говорила, что приеду.

— По-моему, нет. Она звонила. Арчи?

— Нет, сэр. Просто она удивлена, что мы не удивлены.

— Понятно. Садитесь, пожалуйста.

Секунду мне казалось, что она сейчас развернется и лишит нас своего общества, как тогда в библиотеке, но, если это предложение и встало на повестку дня, она проголосовала против. Она перевела взгляд с Вулфа на меня, глаза ее остановились на моей расцарапанной щеке, но спрашивать, чьих рук это дело, она не стала. Бросила меховую горжетку на желтое кресло, подошла к красному кожаному, опустилась в него и заговорила:

— Я пришла, потому что не могла заставить себя не прийти. Мне нужно кое в чем признаться.

Господи, неужели она тоже подписала заявление? Вид у нее был обеспокоенный, но не изможденный, а веснушки при этом освещении вообще скрылись из виду.

— Признания часто помогают, — заметил Вулф. Правда, желательно признаваться тому, кому надо. Вы уверены, что должны признаваться именно мне?

— Вы просто любезничаете, потому что я назвала вас слизняком!

— Странная причина для того, чтобы любезничать. У меня и в мыслях этого нет. Просто я хочу подбодрить вас, облегчить вам начало.

— В этом нет надобности, — Гвен крепко сплела руки. — Я решилась. Я самодовольная и любопытная маленькая дуреха!

— Вы слишком увлекаетесь прилагательными, — сухо заметил Вулф. — В моем случае — дешевый и грязный маленький слизняк. В вашем — самодовольная и любопытная маленькая дуреха. Обойдемся просто дурехой. Но из-за чего такая аттестация?

— Из-за всего. Из-за Луиса Рони. Я отлично знала, что совсем в него не влюблена, ни капельки, но решила слегка проучить отца. Будь все нормально, Луису не понадобилось бы заигрывать с Конни Эмерсон, чтобы уязвить мое самолюбие, она не стала бы кокетничать с ним, и вообще он остался бы в живых. Пусть даже вы сказали о нем чистую правду, в его смерти виновата я, и что мне теперь прикажете делать?

Вулф хмыкнул:

— Боюсь, я не совсем вас понимаю. Мистер Кейн поехал отправить письма и случайно сбил мистера Рони — где же здесь ваша вина?

Она пристально посмотрела на него:

— Вы же знаете, что это неправда!

— Да, но этого не знаете вы… или знаете?

— Естественно, знаю! — Руки ее разжались. — Может, я и дуреха, отказываться не буду, но Уэбстера я знаю давным-давно и убеждена — он не мог сделать такого!

— От несчастного случая не застрахован никто.

— Я не об этом. Если бы он сбил Луиса и увидел, что тот мертв, он тут же бы вернулся домой, снял телефонную трубку и вызвал доктора и полицию. Вы же его видели. Разве не поняли, что он именно такой человек?

Это было уже что-то новое: представительница семейства Сперлингов пыталась убедить Вулфа, что заявление Кейна — чистой воды липа.

— Да, — мягко согласился Вулф. — Я понял, что он именно такой. Ваш отец знает, что вы здесь?

— Нет. Я… не хотела с ним ссориться.

— Когда он об этом узнает, ссоры едва ли удастся избежать. Почему вы решили приехать сюда?

— Я еще вчера собиралась, но не смогла. Я ведь трусиха.

— Дуреха и трусиха, — Вулф покачал головой. — Не надо так подчеркивать свои слабости. — А сегодня?

— Я кое-что услышала. Теперь на мне еще один грех — подслушивание. Я грешила этим в детстве, потом как-то не доводилось. А сегодня я услышала, как Конни говорила что-то Полу, — встала за дверью и подслушала.

— Что она говорила?

Черты Гвен вдруг сморщились. «Вот, — подумал я, — сейчас она заплачет». Только не это: при виде плачущей женщины Вулф совсем лишается разума.

Я накинулся на нее:

— Зачем вы сюда приехали?

Справившись, она воззвала к Вулфу:

— Я должна вам рассказать?

— Нет, — кратко ответил он.

Другого ответа и не требовалось, она начала рассказывать. Лицо у нее при этом было такое, будто ее заставили есть мыло, но говорила она не заикаясь и не запинаясь.

— Они были у себя в комнате, а я проходила мимо. Но я не просто случайно что-то услышала; я остановилась и навострила уши. То ли она его ударила, то ли он ее — у них не поймешь, кто кого лупцует, надо видеть своими глазами. Но говорила она. И сказала, что видела, как Гудвин… — Гвен взглянула на меня: — То есть вы.

— Моя фамилия Гудвин, — согласился я.

— Так вот, она видела, как Гудвин нашел камень у ручья, она пыталась выхватить его и выбросить в воду, но Гудвин сбил ее с ног. Камень остался у Гудвина, и он обязательно отнесет его Ниро Вулфу. И что же Пол собирается делать? А он ответил, что ничего. Она тогда закричала, что на него ей наплевать, а своей репутацией она дорожит и на поругание ее не отдаст, тут он ее ударил, а может, она его. Мне показалось, что кто-то из них идет к двери, и я побежала по коридору.

— Когда это произошло? — буркнул Вулф.

— Перед самым ужином. Папа только что вернулся, и я хотела все рассказать ему, но передумала — я же знала, что написать заявление заставил Уэбстера он! Таких упрямцев, как отец, надо еще поискать, и было ясно, что он скажет. Но я не могла сидеть сложа руки! Луиса убили по моей вине, ему теперь все равно, а мне каково? Пусть даже он такой, каким вы его описали. Может, это эгоизм, но я решила теперь вести себя абсолютно честно. Честно — со всеми и во всем. Надоело двуличничать. К примеру, как я себя вела в день вашего приезда? Надо было позвонить Луису и сказать, что я больше не желаю его видеть, — это было бы честно, и именно этого я хотела; но нет, я вызвала его для встречи, чтобы все высказать лично, — и что из этого вышло? Признаюсь — я ведь надеялась, что кто-то меня подслушивает по параллельному аппарату, — пусть знают, какая я замечательная и благородная! Конни любительница подставить ушко, а может, и не только она. И ведь кто-то подслушал, и вот что случилось! Получается, я вызвала его на смерть!