При свете завтрашнего дня.
Появилась официантка с нашими коктейлями. Триндл и его компания решили, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и заказали еще по одной. Пока они во всех деталях обсуждали этот вопрос с официанткой, я искоса взглянул в сторону бара. За спинами пьяных кутил я заметил того, кого искал. Бармена, который привел меня в чувство.
Он смешивал четыре «Маргариты» одновременно, на лице его застыла маска сосредоточенного внимания. Он неплохо получился бы на фотографии, и я сразу же узнал этого человека. Но он меня еще не обслуживал. Я побывал у бара один раз, и коктейль мне подавала женщина. Остальные напитки я заказывал у проходивших мимо официанток. И все же, очнувшись, я узнал этого бармена, потому что он обслуживал меня. Это означало, что я купил еще коктейль, перед тем как вырубиться и затем прийти в себя у стойки.
Но это было невероятно. Реальность происходящего была вне всяких сомнений: в воздухе плыл запах свежего пота, исходивший от мужчины средних лет, который сидел за столиком рядом с нами; кожа Риты-Мэй казалась прохладной и гладкой, несмотря на жару. Один из программистов затеял разговор с Ритой-Мэй, и она, казалось, была не сильно раздосадована этим, так что у меня выдалась минутка, чтобы привести в порядок мысли. Я не ударился в полную панику, но тем не менее серьезно встревожился.
Ну ладно, я ударился в панику. Либо во время пребывания в туалете у меня случилась странная галлюцинация о завтрашнем дне, либо со мной происходило нечто действительно странное. Может ли тот факт, что бармен еще не обслуживал меня, указать, какая из гипотез верна? Я не понимал. Я не мог сообразить.
— Какого ты мнения о Дейле Джорджио, Джон? Похоже, он собирается совершить революцию в производстве WriteRight.[12]
Я не совсем уловил, о чем меня спросил Триндл, пока не услышал свой ответ, вызванный скорее состоянием духа, чем желанием кого-либо оскорбить.
— Бездарный тупица, — сказал я.
Оказавшись снова на тротуаре, я минуту колебался, не зная, что предпринять. Рита-Мэй действительно работала в «Орлеанской кладовке», но сейчас вышла на обед. Эти сведения я получил от весьма любезной женщины, которая, как я понял, тоже работала в этом магазине. Либо это была на редкость хорошо осведомленная туристка.
Я мог бродить вокруг и подойти к Рите-Мэй на улице, а мог пойти пообедать. Лучше было заговорить с ней вне магазина, но не стоять же мне неопределенное время, переминаясь с ноги на ногу, — мое ожидание вполне могло затянуться на час.
В этот миг мой желудок издал некое непонятное высказывание — странный булькающий звук, который, я уверен, услышали почти все прохожие. Оно могло означать одно из двух. Либо я был голоден, либо мой живот собирался взорваться, прихватив с собой пару ближайших кварталов. Я поразмыслил и решил, что голоден, и, повернувшись, отправился в сторону площади на поиски muffelettas.
Придя в Cafe du Monde, я заметил, что невероятный трубач все еще там и как раз выводит одну из своих фирменных долгих трелей. Когда я проходил мимо, желая лишь, чтобы моя голова не разлетелась на кусочки, в мозгу что-то щелкнуло.
Я не должен был замечать, что он здесь. Я знал, что он здесь. Я только что сидел в Cafe du Monde. Он был одной из причин, почему я оттуда ушел.
Я отошел на достаточное расстояние для того, чтобы трубач не терзал мои нервы, и затем со скрипом остановился. Впервые я до смерти испугался. Я должен был почувствовать себя более уверенно, снова оказавшись в реальном времени. Я мог представить себе завтрашний день. Я мог проследить свой путь сюда. Большую часть его, по крайней мере. Но я совершенно ничего не помнил из того, что произошло в кулинарном магазине. Я вышел, уверенный в том, что поговорил с кем-то внутри и выяснил, что Рита-Мэй там работает. Но я представления не имел, как выглядит интерьер магазина. Я не помнил. Вместо этого я помнил пребывание в Абсент-баре.
Я озабоченно оглядел туристов, обожженных палящим солнцем, и почувствовал, как полуденный зной проникает мне под одежду. Хиппи-портретист с надеждой посмотрел в мою сторону, но, справедливо рассудив, что я не клиент, снова принялся смешивать краски.
Повинуясь внезапному порыву, я поднял правую руку и понюхал ее. Сигаретный дым и сахарная глазурь от beignets, которые я съел полчаса назад. Я чувствовал эти запахи на самом деле, совершенно точно.
Может быть, что-то было неладно с сигаретой, которую я выкурил прошлой ночью. Это объясняло провал в памяти на месте дороги в отель и цветную галлюцинацию, которую я только что видел. Вряд ли это была кислота — скорее какой-то опиат. Но зачем было тому человеку продавать нам такое? Ведь подобная штука стоит гораздо дороже. Дилеры никогда не преподносят маленькие подарки — обычно они стараются тебя обобрать. Конечно, возможно, что Рита-Мэй знала обо всем заранее, сама попросила такую сигарету и заплатила за нее, но это казалось совсем неправдоподобным.
Более того, я просто не верил, что это наркотическое похмелье. Непохоже. Я чувствовал себя в точности так, как должен был чувствовать после неумеренных возлияний и одной крепкой сигареты с марихуаной, за исключением того факта, что я не мог определить, на каком отрезке времени нахожусь.
Закрыв один глаз, вы теряете способность видеть предметы в перспективе. Вид становится плоским, как на картине. Вы знаете (вернее, вам кажется, что знаете), какие предметы находятся дальше, а какие — ближе, но лишь потому, что вы только что видели их обоими глазами. Без этого воспоминания вы растерялись бы. То же самое, похоже, случилось с моим восприятием времени. Я не знал, в каком порядке происходили события. Вопрос о порядке уже казался мне неуместным.
Внезапно почувствовав жажду и скорее услышав, а не ощутив очередной раздраженный призыв своего желудка, я пересек улицу и подошел к окошку в стене, где торговали po-boys и апельсиновым соком. Французский бар находился слишком далеко. Мне требовалось немедленно что-то съесть. Пока я сидел в Cafe du Monde, все было в порядке; может быть, пища каким-то образом привяжет меня к определенному моменту.
Я благополучно сделал заказ и стал напротив «Орлеанской кладовки», вгрызаясь во французскую булку с sauce piquante[13] и наблюдая за дверями. Как и все остальное, резкий вкус лимонного сока на жареных устрицах убедил меня, что происходящее со мной — реальность. Закончив есть, я отхлебнул сока и вздрогнул. Он было гораздо слаще, чем я ожидал. И тут же понял, что это апельсиновый сок, а не «Маргарита». Вкус оставил какое-то впечатление незаконченности, как бывает, когда вы убеждены, что съели только половину пирожного, но не можете понять, куда же пропала вторая половина. Я знал, что только что купил апельсиновый сок, но знал также, что меньше минуты назад отхлебнул глоток «Маргариты».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});