спросить Владыку Десяти Тысяч Лет, в самом ли деле именно идея вечно действующего часового механизма стала поводом призвать его и его товарищей из Англии через половину земного круга в Запретный город, Цяньлун произнес:
Ход этих часов... ход этих часов я слышу, когда бы и где бы ни наступила тишина. Их ход привел вас на этот берег.
13 Шуйинь, Ртуть
Часы вечности. Часы из часов. Perpetuum mobile.
Существовал ли когда-либо государь, властелин или богоподобный император, что пытался бы проникнуть в голову или в сердце одного из своих подданных? Или в самом деле возможно, чтобы английский мастер и отделенный от него не только половиной мира, но целой вселенной император Китая одновременно помыслили об одном и том же? То есть возможно ли, чтобы этот император и этот английский часовщик — над океанами, языковыми пространствами и философскими системами — были связаны чем-то вроде родства душ? Связаны (!), хотя любая мысль, любой закон и любой порядок этого мира, казалось, неодолимо их разделяли?
Что бы ни говорила логика, с того утра на горячей реке Кокс чувствовал себя сродни Владыке Десяти Тысяч Лет. Да-да, сродни. Этот странно хрупкий на вид, но беспредельно могущественный человек, какие бы костюмы и непроизносимые титулы он ни носил, определенно мечтал о том же, что и они с Мерлином, — мечтал о часах, чей механизм будет идти в грядущее, не зная ни границ, ни пределов.
По сравнению с конструкцией такого механизма даже астрономические небесные часы казались механической забавой, ведь все они когда-нибудь останавливались и нуждались в постоянном притоке энергии, в заводном ключе или в работнике, который с лязгом подтягивал вверх цепь с грузом, опустившимся от силы тяготения.
Такие механизмы, едва впервые отбив час, тут же утрачивали свой смысл. Ибо время равнодушно скользило мимо этих детских игрушек, чьи детали и колесики на миг как бы примерзали к нерушимому настоящему, мало-помалу тонули в тихо сыплющейся сверху пыли и рассыпались на обломки и осколки, которые в ходе последующих тысячелетий делались все мельче и мельче, в итоге превращаясь в незримые первозданные частицы материи. Но эти часы.
Но эти часы: пусть даже и их детали не выстоят в беге времени, принцип их действия все же простирается в вечность, ибо там, куда катятся колесики этого механизма, формы и образы уже не имеют значения, там действуют лишь нерушимые законы физики.
Ветер, вода, солнечное тепло, давление воздуха, термо- и гидрометрические движения... — в Манчестере и Лондоне Кокс и Мерлин долгие годы искали все новые источники энергии, способные обеспечить движение вечно идущих часов. Ведь с самого начала не подлежало сомнению, что никакая пружина, никакой ручной привод или хоть привод от всемирного тяготения не выполнят такой задачи.
Под Саутендом-он-Си они экспериментировали даже с приливно-отливными часами, которые должны были работать лишь благодаря вызываемой маятником-луной смене приливов и отливов. Однако и морские побережья зачастую походили всего-навсего на исчезающие линии, их заносило песком или они погибали в тектонических катастрофах, под действием неодолимой вулканической мощи или просто упорных, вековечных сил эрозии.
Дымящиеся кучи отходов на берегу Темзы и испарения, которые, распространяя ужасное зловоние, выползали из вентиляционных шахт больших скотобоен и доказывали, что при любом виде распада высвобождается энергия, неиссякаемая энергия, ибо все сущее начинает распадаться с первого же мгновения своего бытия, навели Мерлина на идею газового мотора, который мог претворить смрад в движущую силу и обеспечивать часы энергией значительно дольше, чем любой другой дотоле известный движитель.
Но, как очень многие их эксперименты, этот тоже был прерван, а в итоге совсем прекращен, когда поступил заказ, доставленный в контору на Шу-лейн в запечатанном конверте из бумаги ручной работы, невероятное предложение, от которого невозможно отказаться. Ведь надо оплачивать работу золотариков и механиков, надо платить за разноцветные металлы, машины и аренду — а эксперимент, сколь угодно многообещающий, покамест мог принести не более чем голую, ничего не стоящую победу, которая принесет прибыль лишь с годами.
Заказ пришел из Петербурга — серебряный лебедь, да такой, что мог бы вытягивать шею, бить крыльями и даже испускать клич. Лебедь из серебра, с угольно-черными глазами из шлифованного агата. Царь был готов отдать за него целое состояние. Целое состояние за смехотворную, никчемную игрушку. Однако ее смастерили.
На Хайгейтском кладбище, где покоилась Абигайл, Кокс, удалив из своего дома все часы, тайком ставил в ту пору опыты с механизмом, работающим на тепле органического распада и возникающих при этом газах: вделанные в надгробие Абигайл и окаймленные бурбонскими розами часы, не крупнее цветка астры, должны были работать от земного тепла и беззвучно идущих в глубине процессов распада, перенося на циферблат остаток жизни его дочери.
По преображению грациозности Абигайл в первозданные кирпичики жизни, по преображению! — не по распаду, не по гниению желал Кокс читать истечение собственного жизненного срока. Хотя в его мастерских по-прежнему строили ценнейшие автоматы, настольные и маятниковые часы, жизненным часам Абигайл предстояло сделаться для Кокса единственным хронометром, придающим смысл его жизни. Каждому, кто удивленно спрашивал об этом надгробном украшении, он говорил, что эти часы под стать дочери оролога и более достойное украшение места ее последнего упокоения, нежели каменный ангел или кованый лавр.
Но никто, даже Фэй и Мерлин, так и не проведал, с какой движущей силой соединен сей механизм посредством зарытых во тьму глинистой земли Хайгейта тончайших стеклянных и медных трубочек, обеспечивая нежный баланс кинетической энергией.
Мерлин, конечно, кое о чем догадывался, но никогда не спрашивал. А Кокс, стоя перед надгробием и следя за ползучим ходом часовой стрелки вделанных в камень часов, неизменно испытывал что-то вроде утешения. Ведь именно Абигайл, молекулы, крохотные, вечные кирпичики ее тела питали этот механизм и тем самым хранили живую память о ее голосе, тепле ее рук, блеске ее глаз и волос. И пусть даже стрелки этих часов тоже не будут вечно кружить вокруг валика, движимого кирпичиками жизни, все-таки существовала надежда, что они переживут своего создателя и продолжат день за днем отмечать час смерти Абигайл нежным звоном колокольчика, когда величайший английский механик и строитель автоматов уже уйдет из времени следом за дочкой.
Получив от Владыки Десяти Тысяч Лет новое задание, не только Кокс, но и Мерлин почувствовали себя словно освобожденными. Ведь до сих пор оба они искали perpetuum mobile, утопическую цель всего часового искусства