Читать интересную книгу Дивная книга истин - Сара Уинман

Он посадил ее на табурет у стола, сказал наблюдать и учиться, а затем продолжил разминать светло-серый податливый холмик. Мира последовала его примеру, и очень скоро все ее печали растворились в энергичном процессе замешивания теста.

В период обучения ей не полагалась зарплата, зато было вдоволь свежего хлеба, и плюс к тому появилась цель в жизни – а сие угодно Господу нашему, как пастор говорил ее маме. Так что они пришли к согласию, и старик взялся научить Миру всему, что умел сам.

Он объяснял, как и когда повышать влажность в печи, чтобы хлеб хорошо поднимался, а корочка была плотной и золотистой. Он учил ее на слух определять готовность хлеба, постукивая по нему в процессе выпечки и затем при остывании. Он показывал, как правильно загружать хлеб в печь и вынимать его оттуда, какие противни лучше подходят для разных видов выпечки, как не допускать появления плесени в расстоечном шкафу. Он передавал ей опыт, накопленный за долгие годы, и она схватывала все на лету.

Через три года он сменил название пекарни на «Джентли и Мира». А еще через год она усвоила все, что пекарю следует знать о муке, свойства которой изменяются в зависимости от сезона и даже атмосферного давления. Например, ни в коем случае нельзя выпекать хлеб во время грозы.

Уже под конец обучения Уилфред передал ей свои рецепты. И сообщил ей то, что еще не говорил никому: особым, тайным ингредиентом его выпечки являлась прожитая им жизнь.

Мира уставилась на него с удивлением.

Что это означает? – спросила она.

Старый пекарь доверительно понизил голос:

В мой хлеб добавляется все. Имена. Песни. Воспоминания. Каждая партия выпеченного хлеба неповторима, потому что в своем деле мы стремимся не к постоянству, а к совершенству. А чтобы достичь совершенства, приходится идти на риск.

Мира засмеялась.

И что бывает, когда ты добавляешь в хлеб песни, Уилфред?

Тогда тесто поднимается быстрее. Получается легкая воздушная булочка.

Ты шутишь?

Вовсе нет!

Ну а что делают воспоминания?

Они услаждают вкус, сказал Уилфред с улыбкой. Но будь осторожна, когда добавляешь воспоминания. С ними вместе в хлеб может попасть кое-что другое.

Что, например? – спросила Мира.

Например, сожаление.

И как ты справляешься с сожалением?

Добавляю изюм! – заявил он.

Ох, Уилфред, какой же ты чудной! – воскликнула Мира и обняла старика.

Вот, попробуй это, сказал он, доставая из-под салфетки на столе и протягивая ей теплую булочку с шафраном.

Я назвал эту партию твоим именем, сказал Уилфред.

Будь ее именем названа новорожденная девочка, даже это не смогло бы польстить Мире больше.

Работа в пекарне научила Миру выдержке и показала ей ценность ожидания. Здесь нельзя было действовать впопыхах или наобум, потому что для всего требуется определенное время: тесту, чтобы расстояться, хлебу, чтобы как следует пропечься, а потом, уже остывая, дойти до нужной кондиции. Как и жизнь в целом, выпечка была самодостаточным процессом, а Мира всего лишь этому способствовала.

Но вот однажды, когда Уилфред Джентли посыпал мукой очередную партию только что сформованных хлебов, Смерть подкралась сзади и положила ему на плечо свою костлявую руку. И Уилфред упал на стол, погрузившись лицом в мягкое тесто. Не только вся его жизнь, но и его последний выдох – все ушло в выпечку.

Он умер состоятельным человеком. При оглашении завещания выяснилось, что Уилфред разделил все деньги между своими постоянными клиентами. А вот Мира никаких денег не получила. Ей досталась только оплаченная на пять лет вперед аренда пекарни и самая последняя партия его знаменитой закваски.

Ты должна найти свой собственный рецепт выпечки, написал он в оставленном ей напутствии. Я даю тебе пять лет на то, чтобы отточить свое мастерство. А затем ты пойдешь своим путем, моя милая, и дополнишь хлеб собственными тайными ингредиентами.

Мира поняла, что он имел в виду, и расплакалась прямо над мукой, а ночью из этой муки выпекла партию поминального хлеба, которая поутру была раскуплена в считаные минуты. Этот хлеб простой и строгой формы обладал насыщенным вкусом, напоминая людям о… о… увы, никто не мог точно сказать, о чем именно, но все соглашались, что в сочетании с сыром он был воистину бесподобен. Вот только Мира никогда больше не делала такой хлеб.

Почему? – недоумевали постоянные клиенты.

Потому что эта выпечка была «раз и навсегда».

Мира поднялась с могилы брата. Она заметила, что почки на деревьях начали распускаться; корольки перепархивали с ветки на ветку и, казалось, пели исключительно для нее.

Я у себя дома, подумала она. Это мой настоящий дом.

Мира попробовала это слово на вкус, и оно ей понравилось. В нем чувствовалось обещание чего-то прекрасного. И она решила вложить это слово в первую же выпечку своего сент-оферского хлеба. С этой мыслью она двинулась обратно через протоку, вода в которой уже достигала ее колен.

38

С недавних пор Дивния зачастила в город. Она вставала рано утром и отправлялась на ботике вглубь залива, чтобы повидаться со своей мамой. В галерее перед картиной для нее был поставлен стул, и музейные работники уже привыкли к виду старушки в желтом дождевике, которая ежедневно появлялась в дверях и шла через зал, постукивая палочкой по плитам пола. Она вежливо здоровалась и приветствовала взмахом руки каждого встречного, и многие не могли удержаться от шутливых комментариев насчет ее ярко накрашенных губ. Чаще всего она не улавливала смысла сказанного, но во всех случаях говорила «спасибо». И каждый день подкрашивала губы; порой это хоть как-то напоминало макияж, но чаще – просто красную кляксу посреди лица, но Дивния этого не замечала, как не замечала и ее мама, потому что в ее глазах дочь всегда была дивной красавицей.

Однако Дрейк после этих поездок видел ее другой: все более дряхлой и согбенной, как будто груз прошлого все сильнее придавливал ее к земле. И тогда его посещали тягостные мысли о неизбежном.

Однажды он застал ее сидящей на причальном камне в абсолютной неподвижности – как статуя, высеченная из освященного гранита, – и от этого зрелища у него едва не остановилось сердце. В другой раз она крепко заснула во время плавания, навалившись телом на руль; мотор продолжал работать, и ботик ходил по кругу, наматывая милю за милей, но никуда не продвигаясь.

Дрейк старался по возможности облегчить ей жизнь. Вырезал ступеньки на крутом спуске к реке и укрепил их толстыми досками. Протянул леер вокруг причального камня – для подстраховки на тот случай, если у нее подогнутся колени. Он научился добывать пищу на берегу при отливах, научился готовить простые блюда – рагу из моллюсков или овощной суп. Раз в неделю он посещал мясника и бакалейщика в соседнем селении, закупая мясо, масло и другие продукты. Он отскребал песком сковородки, стирал постельное белье и развешивал его между деревьями для просушки. Однако Дивния не меняла свои привычки и каждую ночь, невзирая на погоду и состояние реки, отправлялась к церкви на островке, чтобы зажечь там свечу в память неведомо о ком.

Вот почему Дрейк однажды теплым апрельским днем приступил к строительству моста между берегом и островком, благо имел опыт такой работы на одной ферме во Франции. Конструкция была самой простой: две горизонтальные секции из брусьев с набитыми между ними досками, соединенные под небольшим углом. Сборка моста производилась на берегу, а чтобы надежно его зафиксировать, он решил сделать углубления в откосах по обе стороны протоки. Не бог весть что, но Дрейк был уверен в прочности этого сооружения.

Через несколько дней шлюпочный мастер доставил заказанные Дрейком брусья и дубовые доски. Секции должны были соединяться внахлест при общей длине мостика в двадцать футов. Отверстия в местах стыков были уже просверлены, толстые болты, гайки и шайбы прилагались. Так что оставалось только собрать всю конструкцию и сделать выемки на берегах.

Он начал копать на островной стороне, восточнее кладбища. Работа продвигалась туго, поскольку физические кондиции Дрейка оставляли желать лучшего, а почва была пронизана корнями деревьев толщиной с его запястье. Провозившись пару часов, он сел передохнуть под стеной церкви и закурил сигарету. Провел пальцем по затупившемуся лезвию лопаты и подумал, что надо бы поискать точильный брусок – наверняка он валяется где-нибудь в темном углу.

Солнце прогрело воздух, ветра не было, и над рекой повисла тишина; даже вороны перестали каркать в своих гнездах на вершинах сосен. Дрейк воспрянул духом, увидев знакомый желтый дождевик: старуха пересекала высохшую протоку с двумя чашками чая в руках.

Помощь прибыла! – прокричала она.

Он встретил ее на берегу и сначала осторожно принял чашки, а затем протянул ей руку и помог взобраться на откос.