На самом деле по очевидным причинам возможность прямого наблюдения традиционной войны ученым, вооруженным кинокамерой, — явление исключительное, и существуют противоречивые мнения о том, как все происходило бы в отсутствие влияния европейцев. По мере того как европейцы начиная с 1492 года осваивали земной шар и при этом встречали и завоевывали неевропейские народы, одной из первых забот колонизаторов было подавление традиционных конфликтов: и ради спокойствия самих европейцев, и в целях лучшей управляемости завоеванных территорий, и как часть цивилизационной миссии, как ее тогда понимали. После Второй мировой войны, когда антропология как наука достигла стадии масштабных и хорошо оснащенных полевых исследований и в них приняли участие выпускники университетов, войны между малочисленными традиционными сообществами были уже в основном ограничены островом Новая Гвинея и некоторыми регионами Южной Америки. На других тихоокеанских островах, в Северной Америке, среди аборигенов Австралии, в Африке и в Евразии они прекратились уже задолго до этого, хотя в осовремененном виде такие формы военных действий в последнее время в некоторых районах проявились снова, особенно в Африке и на Новой Гвинее.
Сейчас даже на Новой Гвинее и в Южной Америке возможности антропологов наблюдать традиционные войны непосредственно стали ограниченны. Власти не желают проблем и публикаций в прессе, рассказывающих о том, как безоружные и беззащитные наблюдатели подвергаются нападениям в ходе племенной войны. Власти, с другой стороны, также не хотят, чтобы антропологи были вооружены и в результате оказались бы первыми представителями государства, вступившими на земли, где идет война, и попытались бы самостоятельно положить конец военным действиям. Поэтому и на Новой Гвинее, и в Южной Америке вводились запреты на перемещения до тех пор, пока та или иная территория официально не признавалась умиротворенной и безопасной для любых посетителей. Тем не менее некоторым ученым и миссионерам удавалось работать в районах, где все еще продолжалась война. Важным исключением в 1961 году были наблюдатели на землях дани, хотя в долине реки Балием уже имелся пост голландских колониальных властей; экспедиция Гарвардского университета получила разрешение действовать в районах, находящихся вне правительственного контроля. Такими же исключениями были работа семьи Кюглер среди народности файю на западе Новой Гвинеи начиная с 1979 года и исследования Наполеона Шаньона среди индейцев яномамо в Венесуэле и Бразилии. Однако даже в тех случаях, когда удавалось проводить непосредственные наблюдения военных действий, западный наблюдатель, описывавший их, не видел большей части происходящего своими глазами; сведения были получены из вторых рук, от местных информаторов (например, Ян Брукхёйзе именно так узнал, кто, при каких обстоятельствах и насколько тяжело в каждой битве дани был ранен).
Большая часть нашей информации о военных действиях в традиционных сообществах получена из вторых рук и основана на сообщениях их участников или на непосредственных наблюдениях европейцев (таких как правительственные офицеры, путешественники и торговцы), которые не были подготовленными учеными, собирающими материал для докторской диссертации. Например, многие новогвинейцы делились со мной своим собственным опытом участия в традиционных войнах. Однако я лично при всех своих посещениях восточных районов Новой Гвинеи (теперь это независимое государство Папуа — Новая Гвинея), управлявшихся в то время австралийцами, и индонезийской западной части Новой Гвинеи не был свидетелем нападения одних новогвинейцев на других. Австралийские и индонезийские власти никогда не позволили бы мне отправиться в районы, где все еще шла война, даже если бы я этого хотел.
Большинство представителей западных стран, наблюдавших и описывавших традиционные войны, не были профессиональными учеными. Например, Сабина Кюглер, дочь миссионеров Клауса и Дорис Кюглер, в своей популярной книге “Ребенок джунглей” писала о том, как, когда ей было шесть лет, между кланом тигре народности файю (среди которой жила ее семья) и пришельцами из клана сефойди началась перестрелка; она видела летающие вокруг нее стрелы, видела, как раненых увозили на каноэ. Испанский священник Хуан Креспи, член экспедиции Гаспара де Портола, первой европейской сухопутной экспедиции, добравшейся до индейцев чумаш на побережье южной Калифорнии в 1769-1770 годах, подробно описывал, как группы чумаш стреляли друг в друга из луков.
Проблема, связанная со всеми этими описаниями традиционных войн посторонними (обычно европейскими) наблюдателями, напоминает принцип неопределенности Гейзенберга в физике: наблюдение искажает наблюдаемый феномен. В антропологии это означает, что само присутствие чужаков неизбежно оказывает большое влияние на “нетронутые” народы. Правительства государств сознательно проводят политику прекращения традиционных войн: например, австралийские патрули, проникавшие в XX веке в новые районы на территории Папуа и Новой Гвинеи, прежде всего старались положить конец военным действиям и каннибализму. Пришельцы, не являющиеся представителями правительства, могут достигать тех же результатов другими способами. Например, Клаусу Кюглеру в конце концов удалось настоять, чтобы члены клана файю, среди которого он жил, прекратили военные действия рядом с его домом и отправились стрелять друг в друга в другое место; иначе ему с семьей придется покинуть файю ради собственной безопасности и душевного спокойствия. Файю согласились с гостем и постепенно вообще прекратили военные действия.
Это примеры последовательных действий европейцев, направленных на прекращение или ослабление противостояния между племенами, однако имеются и сведения о том, что европейцы намеренно провоцировали межплеменные войны. Чужак может и неумышленно — какими-то своими действиями или просто одним своим присутствием — повлиять на эскалацию или прекращение военных действий. Таким образом, когда сторонний наблюдатель рассказывает о традиционной войне (или отсутствии таковой), неизбежно возникает вопрос: а какие военные действия имели бы место, если бы этот сторонний наблюдатель не присутствовал в этом месте в это время? К этому вопросу я еще вернусь позже.
Альтернативным подходом является рассмотрение свидетельств межплеменных войн на основании археологических данных о событиях, происходивших до прибытия чужестранцев. Этот подход обладает тем преимуществом, что полностью устраняет влияние современных посторонних наблюдателей. Однако по аналогии с принципом неопределенности Гейзенберга это преимущество достигается ценой нового препятствия: возрастающих сомнений в достоверности свидетельств, поскольку войны не наблюдались непосредственно и не были описаны местными очевидцами; приходится делать выводы на основании археологических данных, толкование которых не всегда однозначно. Одним из неоспоримых археологических свидетельств военных действий является обилие скелетов, брошенных без всяких признаков обычных похоронных ритуалов и носящих следы ран и переломов, по-видимому причиненных оружием или другими орудиями. К таким следам относятся кости с застрявшими в них наконечниками стрел, с отметинами, нанесенными острыми орудиями, такими как топоры, черепа с длинными прямыми царапинами, свидетельствующими о скальпировании, или черепа с двумя сохранившимися при них верхними позвонками, как это обычно происходит при обезглавливании (например, в ходе охоты за головами). Например, в Тальхайме в юго-западной Германии Иоахим Валь и Ганс Кёниг изучали 34 скелета (18 взрослых и 16 детей). Они были беспорядочно свалены в траншею около 5,000 года до н.э. без обычных приношений, которые были характерны для похорон родственников в этой культуре. Следы незаживших ран на правой стороне затылка 18 черепов говорят о том, что эти люди погибли от ударов, нанесенных сзади по крайней мере шестью различными топорами. Все убийцы были правшами. Среди жертв были и младенцы, и шестидесятилетний мужчина. Вероятно, вся группа, состоявшая из нескольких семей, была одновременно перебита гораздо более многочисленными нападавшими.
К другому типу археологических находок, свидетельствующих о войнах, относятся оружие, доспехи и щиты, а также фортификационные сооружения. Хотя некоторое оружие не является бесспорным доказательством военных действий — копья, луки и стрелы могут использоваться для охоты, а не только для убийств людей, — боевые топоры и запасы метательных снарядов для катапульт говорят о военных действиях, потому что они используются преимущественно или исключительно против людей, а не животных. Доспехи и щиты также используются только на войне, а не на охоте. Их применение в военных целях описано этнографами применительно ко многим существующим традиционным сообществам, включая новогвинейцев, австралийских аборигенов и инуитов. Поэтому находки сходных доспехов и щитов при археологических раскопках свидетельствуют о войнах в прошлом. Доказательством войн служат и фортификационные сооружения, такие как стены, рвы, укрепленные ворота и башни с метательными механизмами для защиты от попыток врага преодолеть стены. Например, когда европейцы начали осваивать Новую Зеландию в начале XVIII века, у местных маори были крепости на холмах, именуемые “па”; изначально они были предназначены для войн маори между собой, а потом — и для борьбы с европейцами. Известно около тысячи “па” маори; многие из них были раскопаны и датируются временем за много столетий до прибытия европейцев; они сходны с теми, которые европейцы застали и видели в деле. Поэтому нет сомнений в том, что маори воевали друг с другом задолго до прибытия европейцев.