Читать интересную книгу Холод пепла - Валентен Мюссо

Алиса неожиданно заволновалась. Ее, несомненно, раздражал мой угрожающий тон.

— Анри прекрасно знал, что все эти молодые женщины прошли строжайший отбор. Если он солгал Элоизе, то только потому, что не хотел обо всем рассказывать.

— Как это понимать: «обо всем рассказывать»? Что еще он мог сообщить? Предположим, что Абуэло не был мерзавцем во время войны, что он действительно хотел помочь этой Гильермо вырвать детей из лап немцев. Но кого он, в сущности, спас? Абуэло провел в Сернанкуре менее года, если уехал оттуда до пожара, вспыхнувшего в поместье. Немцы увезли всех младенцев, чтобы вырастить из них совершенных арийцев. Тем, кто сейчас жив, уже лет шестьдесят, и они, скорее всего, не знают о своем происхождении. Возможно, некоторые на протяжении всей жизни пытались раскрыть тайну своего рождения, но так и не нашли никаких доказательств, способных привести их к лебенсборну.

Алиса выслушала мою тираду до конца. Потом она встала и направилась к двери.

— Что ты делаешь? Ты не можешь остановиться на полпути. Ты должна идти до конца.

— Подожди меня в гостиной, Орельен, а я поднимусь в спальню. Я должна кое-что тебе показать…

В гостиной остались только старый диван с зеленой бархатной обивкой, низенький столик и два старомодных кресла, в которых мы и устроились. Остальную мебель уже вынесли, что придавало комнате удручающий вид. Алиса положила на колени толстый альбом в кожаном переплете, защищенном родоидом.

— Для начала ты должен знать, что твой дед оставался в лебенсборне до того момента, когда вспыхнул пожар.

— Что?! — воскликнул я. — К чему еще одна ложь?

— Сейчас поймешь. Не будь таким нетерпеливым. В общей сложности родильный дом принял в свои стены около двадцати пациенток. Среди них была некая Ивонна, молодая женщина девятнадцати лет, очень красивая. Она появилась там в июне 1941 года и была на третьем месяце беременности. Ивонна — это ненастоящее имя.

— Элоиза объяснила мне, что пациентки лебенсборнов часто брали вымышленные имена, чтобы сохранить анонимность.

— Но этой молодой женщине псевдоним дали не немцы. Она должна была любой ценой скрывать свое происхождение.

— Я не уверен, что хорошо тебя понимаю.

Алиса раскрыла таинственный альбом. В самом конце, под клапаном защитной пленки лежали пожелтевшие от времени листы бумаги. Но насколько я мог судить, они находились в хорошем состоянии. Алиса осторожно вынула их.

— Я хочу, чтобы ты прочитал вот это.

— Что это?

— Своего рода дневник, который вела Ивонна. Ты увидишь, что многих страниц не хватает. Однако того, что сохранилось, вполне достаточно. Я тебя ненадолго оставлю. Такие документы лучше читать в одиночестве.

Алиса встала. Я с волнением взял тонкую стопку, уверенный, что в моих руках оказались важные, исключительные свидетельства, касающиеся нацистских родильных домов.

«Дневник» состоял из разрозненных листков, исписанных плотным, но разборчивым почерком.

15 июня

Я не должна писать, это бесполезный риск. Тем не менее я не могу удержаться. Папа не захотел, чтобы я брала с собой свои записные книжки в сафьяновом переплете, а также мамины дневники. Сейчас я пишу на разрозненных листах, но надеюсь найти что-нибудь получше. Я уже отыскала временный тайник. Я обнаружила, что одна из досок шкафа, который стоит в моей комнате, плохо прикреплена к днищу. Ее можно приподнять и спрятать под ней какой-нибудь тонкий предмет. Никому не придет в голову искать в таком месте.

В родильный дом я приехала два дня назад. Сюда меня привезла мадам Г. Всю дорогу она предостерегала меня от возможных опасностей, которые меня поджидают. И сейчас мне очень страшно. В родильном доме у меня есть только один союзник. Это доктор Коше. Он занимается нами и знает о моем прошлом. Но я ни под каким предлогом не должна разговаривать с ним наедине. Это очень опасно для нас обоих. Я это понимаю. Впрочем, мне хорошо и одной.

Я обошла почти весь родильный дом. Это настоящий маленький замок, словно сошедший со страниц романа девятнадцатого века. Помещения огромные, спальни отделаны со вкусом. Ничего общего с больничной обстановкой. Стены моей комнаты оклеены шелковыми обоями в розовых и серых тонах. Там стоят две кровати, но сейчас я живу одна.

Кормят нас сытно и разнообразно. Всегда дают мясо, овощи, свежие фрукты. Даже чай и кофе, и никто не считает это удивительным. Что в нас такого особенного, если нас так обхаживают, в то время когда столько людей испытывают жуткие страдания?

Но, несмотря на эти приятные моменты, место, куда я попала, производит пугающее впечатление. Мадам Г. предупреждала меня об этом, но мне будет трудно абстрагироваться от некоторых деталей. В первый же день я заметила в вестибюле таблицу рас. Там в фас и профиль изображены лица мужчин, женщин и детей, которых немцы называют «арийской расой». Предполагается, что мы похожи на них.

Хотя здание огромное, здесь очень мало пациенток, что удивило меня. Если я правильно посчитала, нас около двадцати. Я вхожу в группу самых юных. Некоторые женщины уже родили. Самому старшему ребенку чуть меньше восьми месяцев. Молодые матери живут в южном крыле здания, там, где располагаются ясли. Днем они гуляют с детьми в парке. Несколько раз мне выпадала возможность взять малышей на руки. Я все еще с трудом представляю, что в конце года сама стану матерью.

Другие молодые женщины находятся на поздних сроках беременности. У меня живот едва заметен, хотя я чувствую, как с каждым днем растет мой ребенок.

Только сейчас я поняла, что написала слишком много, ведь бумагу надо экономить. В дальнейшем постараюсь писать исключительно о главном.

19 июня

Теперь я знаю всех. Я сблизилась с двумя пансионерками примерно моего возраста. Их зовут Катрин и Мария. Я попыталась выведать у них как можно больше, но они оказались не очень-то разговорчивыми. Думаю, им всем велели ни с кем особо не откровенничать. Катрин призналась мне, что отец ее ребенка — солдат СС, расквартированный в Мурмелоне, в нескольких километрах отсюда.

Все молодые женщины — француженки, кроме двух немок, которые старше нас и порой смотрят на нас так, словно мы выскочки, и одной голландки по имени Лизбет. Она хорошо говорит по-французски. Мне так хочется поболтать с Лизбет на ее родном языке, но это слишком опасно для меня. Катрин утверждает, что это замужние женщины, приехавшие во Францию, чтобы тайком родить ребенка.

23 июня

Каждый день я думаю о папе. Где он? Что сейчас делает? Ни под каким предлогом я не должна стремиться установить с ним контакт. Папа и мадам Г. были непреклонны по этому вопросу. Когда я покидала Париж, папа обещал, что постарается как можно быстрее передать мне письмо. «Это будет кодированное послание, — предупредил он. — Как в рассказах Эдгара Алана По». Сейчас я понимаю, почему он так сказал. Мне стало известно, что вся почта просматривается.

В целом, персонал относится к нам благожелательно, за исключением главной медсестры, немки, которую все боятся, как чумы. Я сблизилась с молодой медсестрой, Николь, которая обращается со мной, как со своей младшей сестрой. Мне странно слышать, как меня называют Ивонной. Я все время думаю, что зовут другую молодую женщину, находящуюся в комнате. Мне всякий раз приходится следить за собой.

26 июня

У меня появился новый друг: садовник Кристоф. Сегодня, когда я прогуливалась по парку, мы обменялись с ним несколькими словами. Он воспользовался тем, что нас скрывала изгородь, поскольку он не имеет права вступать в беседы с пансионерками. Когда я спросила его почему, он ответил: «Порядок есть порядок. Они хотят, чтобы с вами обращались как с маленькими восковыми куклами из ларца». Его слова рассмешили меня.

2 июля

Мы ничего не знаем о том, что происходит за стенами нашего поместья. Слова Кристофа, которые тогда рассмешили меня, теперь вызывают у меня желание плакать. Мы действительно оказались в золотой клетке.

Главная медсестра отругала девушку, работающую в кухне, за то, что та разговаривала с пансионеркой. Это была самая банальная болтовня о беременности. Чего же они так боятся?

6 июля

Сегодня жарко и душно. В полдень солнце, казалось, прожарило парк. На улицу мы смогли выйти только около шести часов вечера.

Я о многом хочу написать, но у меня очень мало бумаги. Я спрашиваю себя, имеет ли смысл продолжать вести дневник?

13 июля

Сегодня утром я вновь столкнулась с Кристофом, моим единственным источником информации. Он сообщил мне, что Советский Союз вступил в войну с Германией. Смеясь, он добавил: «Для вас будет лучше, если немцы не так скоро проиграют войну». Я с трудом выдавила из себя улыбку. Слово за слово, я попыталась расспросить его об участи евреев, оставшихся в столице. Но он ничего толком не знает. Кристоф только сказал, что были арестованы тысячи евреев. Это, несомненно, связано с антикоммунистической кампанией. Я не стала больше расспрашивать его из страха, что у него могут возникнуть подозрения. Я просто в отчаянии, что от папы нет никаких вестей. К тому же у меня закончилась бумага. Придется использовать форзацы моих книг.