Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

Эти люди стояли лишь на вершине иерархической пирамиды, существующей и среди авантюристов и прожектеров. А внизу, как безвестные тени, скользили их многочисленные младшие собратья, лишь глухие отголоски о деяниях которых донесла до нас история.

Среди таких-то людей случая, к которым матушка-судьба не была особенно милостива, обретался и некий господин Ласкарис, прибывший в Берлин в один из тех сереньких осенних дней, когда мелкий балтийский дождь зарядил на неделю-другую, сбивая с деревьев последнюю листву и обнажая унылое казарменное лицо прусской столицы. Господин Ласкарис остановился во второразрядной гостинице «Зеленый гусь», главными достопримечательностями которой были большая пивная на первом этаже, весьма натуральное изображение зеленого гуся на голубой вывеске и сырые простыни в номерных постелях. Вслед за господином Ласкарисом был внесен его багаж, и вскоре колбы, реторты и микстурные склянки так загромоздили номер, что хозяйка гостиницы, рослая дебелая пруссачка, всплеснула руками, опасаясь поджога или иной порчи со стороны православного архимандрита острова Митилены (так господин Ласкарис отрекомендовался в книге для приезжих).

Однако же к своим опытам Ласкарис не успел приступить, поскольку был поражен тяжким и неизлечимым по тем временам недугом, который именовался чахоткой. Осенняя берлинская слякоть ускорила развитие болезни, и вызванный через хозяйку «Зеленого гуся» доктор, беглый гугенот Шарло, лишь беспомощно развел руками. Господин Ласкарис уловил этот жест и, сам понимая, что дни его сочтены и натура не может более сопротивляться натиску лихоманки, спросил, не ведает ли доктор в Берлине какую-нибудь персону, знакомую с искусством черной магии. В ответ доктор Шарло, янсенист и почитатель Декарта, бежавший из прекрасной Франции от дракона — короля-солнца Людовика XIV, гордо ответствовал, что лично он верит в силу человеческого разума, а черная магия и кабалистика — жалкий удел чернокнижников и католиков-иезуитов, чье предназначение — пребывать и далее в своем закоренелом невежестве. Но, когда доктор ушел, хозяйка гостиницы под большим секретом поведала Ласкарису, что подмастерье местного провизора Иоганн Фридрих Бётгер частенько запирается по вечерам в задней комнатке аптеки и не иначе как ведается с чертом, поскольку из трубы аптеки валит густой дым даже в летнее теплое время, а иногда из окон раздается страшное шипенье и к черному небу летит искрометный поток, с коим уносится на бесовский шабаш не иначе как душа бедного подмастерья.

Но господин Ласкарис не испугался, а, наоборот, обрадовался подобным сведениям и, вместо того чтобы, по своему прискорбному положению, призвать для исповеди доброго пастора, попросил незамедлительно привести к нему аптекарского ученика. Когда Иоганн Фридрих, толстощекий и веселый малый, не без страха вошел в номер умирающего алхимика, тот велел ему, к большому неудовольствию шедшей следом хозяйки, прежде всего запереть дверь. Правда, замочная скважина для старинного нюрнбергского ключа была весьма внушительна, и, заняв позицию возле нее, хозяйка многое разобрала сквозь хрипы и кашлянье чахоточного господина.

— Ты славный малый...— услышала она обращение алхимика к подмастерью.— Я верю в системы Кардануса и Далла Порта, а по ним твои голубые глаза выражают верность, а тяжелый нос и массивный подбородок — упорство и непреклонность в достижении поставленной цели. Цель же у тебя, равно как и у меня,— открыть секрет превращений благородного металла, найти магический камень! Не так ли?

— Точно так! — ответствовал изумленный подмастерье, который ради великой цели столь легкомысленно отверг руку и сердце Клархен — старшей дочери владелицы «Зеленого гуся».

«Так вот ты чем занимаешься, чернокнижник проклятый! Ну погоди, попомнишь мою Клархен, когда все будет доложено полиции!» — предовольно злорадствовала почтенная матрона, слушая простодушный отчет весельчака-подмастерья о его тщетных поисках магического камня.

— Уже два года я ищу смесь, рождающую золото...— продолжал Иоганн Фридрих. Слова его прервал жестокий кашель господина Ласкариса, и сквозь хрипы хозяйке послышался смех.

— Два года! Ха-ха, два года! Да я полвека ищу эти смеси. И вот когда я, казалось, стою на пороге открытия,— жизнь покидает меня...— Жестокий кашель снова прервал речь алхимика. Наконец господин Ласкарис собрался с силами и пробормотал: — Там, в ларце, записи и манускрипты — возьмите их и разберите. В них успех вашего предприятия! А теперь позовите пастора! Возможно, я хотя бы в конце своего пути примирюсь с идеей Иисуса Христа!

Выходя от умирающего, Иоганн Фридрих Бётгер по врожденной прыткости столь резко распахнул дверь, что сшиб не успевшую подняться с колен владетельницу «Зеленого гуся» и, перепрыгивая через три ступеньки, сбежал вниз и помчался в ближайшую кирху, прижимая к груди небольшой ларец старинной работы. Но он все же запоздал, и, когда пастор взошел на последний этаж «Зеленого гуся», душа господина Ласкариса, так и не дождавшись благословения, отлетела уже в иной мир. Оттого захоронили его за церковной оградой, на солдатском кладбище.

Так Иоганн Фридрих Бётгер стал обладателем секретов алхимика. Но хозяйка «Зеленого гуся» сдержала свое слово, и скоро полицей-президент Берлина знал наверное, что некий подмастерье престарелого аптекаря Цорна бьется над поисками магического камня, способного саму глину превратить в золото. И уже на другой день к маленькой лаборатории Бётгера приставили часового, дабы золотой дождь, который мог пролиться из колб и реторт алхимика, лился в королевскую казну Пруссии. Подобная предупредительность, однако же, не понравилась подмастерью, и, оставив пустые колбы и реторты прусской полиции, но забрав с собой бесценные записи Ласкариса, Иоганн Фридрих Бётгер бежал из Берлина в Дрезден. Однако и в гостеприимной Саксонии существовала полиция не менее бдительная, чем в Пруссии. И если ранее новоявленный алхимик искал золото для прусского короля, то теперь был принужден искать его для саксонского курфюрста. С одной, правда, существенной для его положения разницей. Курфюрст Август, с его любовью ко всему таинственному и запретному, нередко сам подключался к опытам веселого подмастерья, которые частенько заканчивались далеко за полночь. Впрочем, несмотря на личное участие монарха, драгоценный металл в ретортах лаборатории алхимика так и не появлялся, и тайный королевский совет на время отсутствия монарха в Дрездене, для экономии и пущего сбережения, переводил лабораторию Бётгера из столицы в казематы Кенигштейна, где никто не мешал, по понятиям совета, заниматься алхимику самыми секретными опытами. Правда, с возвращением Августа в Саксонию Бётгера снова перевозили в Дрезден. Дом Бётгера (а он получил от казны большой особняк с садом) становился одним из самых веселых домов в столице, и химические колбы и реторты все чаще мешались здесь с бутылками и пузатыми фляжками. В особняке алхимика беспрепятственно встречались банкиры и министры, шулера и тайные агенты — словом, все те, кто хотя бы самую малость, но знался с чертом. Король Август поднимался из оборудованной в подвале лаборатории в общую залу обычно за полночь, когда бутылки уже делали свое дело и гостям было уже не до королей и алхимиков. Нередко случалось, что именно здесь Август выбирал очередную хорошенькую актрису или певицу и, уподобляясь сатиру, похищал ее в альков любви, подготовленный неутомимым фон Витцумом.

Но сегодня король прибыл в особняк своего алхимика необычно мрачным и угрюмым. Утренняя ссора с княгиней Козель и этот злосчастный обед трех королей совсем доконали его. Не заезжая во дворец, в пропыленной карете, проделавшей немалый путь из Альтранштадта, король велел ехать прямо к Бётгеру.

— Деньги, деньги и еще раз деньги, Якоб! — раздраженно бурчал король своему усталому камергеру, когда они в вечерних сумерках подъезжали к особняку алхимика,— Всю жизнь я нуждаюсь в деньгах, Якоб. Ни один бюргер не нуждается в деньгах так, как их король. А будь у меня деньги, много денег, Якоб, я нанял бы самую большую армию в Европе и вышвырнул бы своего «братца» из Саксонии, дал бы пинка под зад самозванцу Лещинскому и освободил бы Польшу... Вот что бы я сделал, Якоб! Но кто даст деньги? Бётгер? Нет, решительно, если этот шельмец опять пьян и опыты его снова неудачны, я сгною его в подземельях Кенигштейна!

Королевский алхимик встретил своего повелителя беспечным смехом. Очередной опыт, конечно, не удался, но португальская мадера, приобретенная по счастливому случаю, оказалась превосходной, и славный подмастерье не находил никаких причин впадать в меланхолию. Для пущей конспирации от визитеров наш алхимик потягивал мадеру прямо из колбы, из коей и надлежало явиться мифическому золотому дождю, проливая при том влагу на старый халат, на котором химические опыты оставили свои обычные знаки. Однако, увидев, что на обычно сияющее чело Августа надвинулись темные тучи, Иоганн Фридрих ощутил, что в воздухе снова запахло сыростью подземелий Кенигштейна. Август же, привычно уловив царящий в лаборатории винный запах, грозно воскликнул: