темное отражение стола и собственной фигуры. Меринос обернулся. «Что там за дьявольщина?» — удивился он. Ему стало страшно. Неясное предчувствие подняло его на ноги. Меринос еще раз посмотрел на светящиеся окна и выбежал со склада. Тут он все понял. Горела первая, самая маленькая цистерна. Страх сдавил ему горло, старик бросился бежать. Он пробежал несколько метров, не оглядываясь и не глядя под ноги. Но далеко убежать ему не удалось. Старик споткнулся о торчащую из земли согнутую железную трубу и со всего размаха упал в яму, которая здесь была с незапамятных времен. Меринос не отдавал себе отчета в том, что с ним происходит и почему он убегает. «Пожар, — успел он подумать, — горит». А потом, когда он падал в яму, ему в голову пришла мысль о том, что судьба снова на него ополчилась.
Меринос не знал, как долго он был без памяти. Очнулся он лежа лицом в песок. Какое-то время старику казалось, что он умер и лежит в гробу. Но почему же тогда он чувствует вкус земли на губах? Меринос открыл глаза. И неожиданно совершенно отчетливо вспомнил все, что с ним произошло. Старик попытался встать, но помешала острая боль в руке, на которую он опирался. Меринос взглянул на руку: вывихнутые пальцы распухли. «Как же так? Ведь я только что упал в эту дыру, а пальцы уже успели распухнуть?» Потом он с усилием встал на колени.
Высоко в небо, до самых облаков, поднимался огонь и дым. Здание склада было раздавлено, как будто рука великана ударила кулаком по его крыше. «Господи, я остался жив, — обрадовался он. Но тут же его пронзила мысль: — Ведь там же Анджей!»
Меринос, покачиваясь, приподнялся из ямы и взглянул на исковерканные балки крыши. Он не мог оторвать глаз от этой картины. И снова почувствовал ненависть к себе. «Он мертв так же, как Ясь. А я живу».
Тут ему пришло в голову, что нужно идти к людям, рассказать им о случившемся. А вдруг еще можно что-то сделать, вдруг Анджей жив. У него промелькнула такая мысль, но, честно говоря, он не верил, что парень мог уцелеть. Меринос вспомнил строгое лицо старого Квека. Они дружили уже много лет, вместе восстанавливали разрушенную фабрику, вместе работали; старик гордился тем, что его сын станет инженером. Он говорил, что Анджей после института придет работать сюда, здесь его место, на отцовской фабрике. Так и случилось. А теперь…
Меринос сделал первый шаг, неуверенно, покачиваясь. Но все же ноги несли это тяжелое, вялое тело. «Нужно идти к людям, — думал он, с усилием ставя ноги на осыпающиеся груды земли, которых раньше здесь не было. — Я должен сказать Квеку, — повторял он без конца. — Нужно идти к людям, может, что-нибудь удастся сделать…»
Вдали были видны пожарные машины, водяные струи, сплетающиеся над огнем, группы чем-то занятых людей. Меринос пошел к ним; ему казалось, что он бежит, он поднял здоровую руку над головой, хотел крикнуть, чтобы люди его заметили, но слова падали здесь же, у ног. Старик шел, ни о чем не думая, главным для него было дойти до них. Он падал, спотыкаясь там, где раньше мог бы пройти свободно, только чуть выше поднимая ноги. Но сейчас Меринос был не в состоянии это сделать. Вот почему он снова и снова вставал на колени, упираясь здоровой рукой, и, выпрямившись, шел дальше. Его удивляло, что ему еще так далеко до людей и что они его не видят. При этом он тяжело дышал, как бегун, который преодолел большую дистанцию. Пот заливал ему глаза, из-за этого он едва различал их фигуры. У него было только одно желание — добраться до них. Старик знал: он должен сказать им что-то очень важное, что сидело глубоко в его сердце и что, без сомнения, само выплеснется наружу, когда придет время.
Никто из людей не оборачивался. Они работали, глядя на огонь. Меринос не понимал, почему они не отрываясь смотрят на языки пламени, — может, для того, чтобы уловить тот момент, когда надо будет бежать, хотя шансов уцелеть не было никаких.
Наконец он дотащился до стоящего ближе всех человека. Старик хотел что-то ему сказать, позвать, но ничего, кроме хриплого дыхания, не вырвалось из его уст. Он вытянул руку и коснулся спины этого человека.
— Меринос! — закричал Жардецкий. — Смотрите, да ведь это же Меринос!
Кладовщик свалился на землю у его ног.
— Врача! Надо отнести Мериноса к врачу!
Работающие рядом с мастером люди бросили лопаты, подбежали к Мериносу, схватили его за руки и ноги и понесли к зданию дирекции. «Что я им должен сказать? — билось в голове Мериноса. — Что я им хочу сказать?»
Сейчас, когда наконец-то наладился порядок, когда все больше машин и пожарников появлялось на фабричном дворе, рабочие начали обсуждать то, что случилось у ворот.
Пошли разговоры о том, что не надо было дирекции оставлять всех на фабрике, ведь все равно не хватает лопат и прочего инвентаря, нечем гасить пожар. Зачем же стольких людей подвергать опасности?
Как будто этого было мало, вспомнили о том, что кричал старый Квек. Что будто бы директор запретил открывать ворота перед бегущей толпой, значит, он во всем и виноват.
— Кто вернет здоровье тем двоим?
— А Моленда еще шумел, что мы сами виноваты! — добавил кто-то. — Выходит, мы виноваты в том, что нам не разрешили выйти?
Недовольство передавалось от бригады к бригаде, от цеха к цеху.
Каждые полчаса добровольцы сменяли тех, кто возвращался от нефтехранилища. Люди очень устали, но больше всего их мучило сознание того, что опасность близка.
С начала пожара прошел час, ну, может, полтора. Махно все время посматривал на часы. Он не вмешивался в разговоры. Когда вернулась первая партия тех, кто принимал участие в возведении защитных насыпей, он заметил, что у них нет сил даже присесть, — люди, тяжело дыша, молча падали на землю у стен.
Махно чувствовал, как пот стекает у него по спине. А ведь было совсем не так жарко. Он отирал пот рукой, которая скоро тоже стала мокрой. Потом огляделся по сторонам, не смотрит ли кто-нибудь на него.
— Кто пойдет в эту смену? — кричал Жардецкий. — Нужно тридцать человек!
— Мало, что ли, там пожарников? — произнес кто-то сзади.
— Мало.
— Ну и иди сам!
Жардецкий молчал. Не было смысла объяснять, что он только что вернулся и сейчас снова пойдет туда.
— Кто идет в эту смену, пусть встанет у дверей, — сказал он громко, повернувшись спиной к людям.