«Мы были у князя Сергея Кочубея.
Отец оделся отлично, даже надел светлые перчатки.
Я была в белом, как на скачках в Неаполе, только шляпа была в черных перьях и такого фасона, который в России признан образцом хорошего тона…
Имение князя в восьми верстах от Гавронцев — это знаменитая Диканька, воспетая Пушкиным вместе с любовью Мазепы и Марии Кочубей.
По красоте сада, парка, строений Диканька может соперничать с виллами Боргезе и Дория в Риме. Исключая неподражаемые и незаменимые развалины, Диканька, пожалуй, даже богаче, это почти городок. Я не считаю крестьянских изб, а говорю только о доме и службах. И это среди Малороссии! Как жаль, что даже не подозревают о существовании этого места. Там несколько дворов, конюшен, фабрик, машин, мастерских. У князя мания строить, фабриковать, отделывать. Но лишь войдешь в дом, всякое сходство с Италией исчезает. Передняя убрана бедно в сравнении с остальными комнатами, и вы входите в прекрасный барский дом; этого блеска, этого величия, этого божественного искусства, которое приводит вас в восторг в дворцах Италии, нет и следа.» (Запись от 1 октября 1876 года.)
Князь, типично русский вельможа старого времени, взяв ее под руку, ведет по дому и показывает свою картинную галерею, статуэтки, портрет князя Василия Леонтьевича, своего предка, которого пытал и обезглавил изменник Мазепа. Портрет этот висел на стенке шкафа, в котором хранилась в то время его окровавленная рубашка. Впоследствии эта рубашка хранилась в Покровской церкви села Жуки, соседнего полтавского имения князей Кочубеев. Может быть, князь Сергей Викторович показывал ей и свой герб, рассказав, что девиз этого герба: «Elevor ubi consumor!» — возвышаюсь, когда погиб! — дан Петром I, который возвратил Кочубеям конфискованные имения, а также пожаловал имения Искры, который не имел наследников.
Двоих сыновей князя, Виктора и Василия, в то время в имении не было, и Муся с ними не познакомилась, но, вероятно, она уже знала, что оба молодые князя пока еще не женаты. Вот какие женихи, очень богатые и очень знатные, должны были ее заинтересовать. Что впоследствии и подтвердится.
В Гавронцы доходят вести из Европы. Мария узнает, что кардинал Антонелли при смерти. Опять возникают мысли о Пьетро, которые она, впрочем, отметает. Ей нестерпимо скучно, неужели, думает она, ей предстоит до конца жизни смотреть, как мочатся коровы. Сколько можно играть на пианино для полтавских гиппопотамов!
Она едет в Черняковку, где провела все детство, чтобы разобраться с дядей Александром, который управляет не поделенным имением и выяснить все, что касается их доли, их денег. Ей кажется, что дядя обманывает ее и мать. Дядя, однако, легко выдает все документы и сверх того двадцать тысяч франков, чтобы она могла послать деньги в Ниццу. Естественно, после этого отзывы ее о дяде самые восторженные. Но дядя не так прост. Через несколько лет она напишет о нем: «продувная бестия».
Колетт Конье на основании нескольких маловразумительных записей делает заключение, что отец ее питает к Марии чувства совсем не отеческие, о чем ее осторожно пытается предупредить дядя Александр, но сама же не знает, как быть с явным противоречием в его словах, поскольку он же со своей супругой Надин уговаривают Марию, что-бы она сделала все и забрала с собой в Италию Константина Башкирцева.
Вот как об этом написано в неизданной части дневника:
«Он (дядя Александр — авт.) говорит мне, что я совершаю ошибку, оставаясь в Гавронцах, что мое пребывание здесь только обесчестит меня, что от сестер моего отца можно ожидать всего, что они способны даже подсыпать снотворного, как в романах месье Ксавье де Монтепена, и, наконец, что Паша распространяет слухи, будто я вела себя с ним многообещающе, и потом еще говорят, что отец ухаживает за мной, только он сказал это по-другому». (Неизданное, 23 октября 1876 года,).
По-другому, это как? Волочится? Мы не знаем. И делать умозаключения на основании ее записей, пусть и очень откровенных, мы не можем, потому что в основе всех ее чувств всегда лежит сильное преувеличение. Кроме того, я не располагаю полным текстом ее дневниковых записей, а делать на основании вырванных из контекста отрывков какие-либо умозаключения я не могу. Так что вопрос о том, переходил ли в своих ухаживаниях ее отец границы приличий и был ли у него к собственной дочери сексуальный интерес, оставим нерешенным. Вполне резонно предположить, что такой интерес мог быть и у самой Марии Башкирцевой к отцу: ведь не зря она предложила ему игру считать его старшим братом и называть Константином.
Так или иначе, они с отцом в один прекрасный день, когда в России уже наступила зима, выпал снег, и при выездах сменили кареты на сани, собрались, наконец, за границу.
Провожал их печальный Паша, не спуская с нее влюбленных глаз. Будучи центром внимания, она не удержалась, чтобы не сделать прилюдно выговор своей гувернантке Амалии. Все более и более распаляясь, она отчитывала ее на языке Данте. Паша стоял в стороне, и все смотрел на нее с печалью. Ей искренне было жаль этого милого и благородного человека. Они вошли в вагон, и Паша поднялся за ними. Вокруг нее толпились отец, дядя, брат. «Пустите меня, пустите проститься с ней», — умолял Паша — его пропустили. Поезд тронулся, а он никак не хотел сходить на перрон, целую ей руку. Впервые, по русскому обычаю, она даже поцеловала его в щеку. Наконец он спрыгнул и побежал рядом, как верная и преданная собака. Ей было жаль его бросать. Прямая душа, золотое сердце. Но что делать?! Такие, как он, таким, как она, никогда не были нужны.
Глава десятая
Полтава – Вена – Париж – Ницца – Сан-Ремо – Рим – Ницца
И вот, наконец, они в Париже с отцом. Муся волнуется, как пройдет его встреча с матерью. Останавливаются в гостинице «Grand-Hotel», находят там депешу от матери, а к вечеру появляется и она сама с Диной. «Произошло несколько неловкостей, — замечает Муся, — но ничего особенно тревожного». Так в напечатанном дневнике, на деле же она записывает:
«…распущенный, сухой, бесчувственный человек перед больной, возмущенной женщиной. Она не могла удержаться от упреков, а он видел в них только оскорбление. А я — между ними!» (Неизданное, 18 ноября 1876 года.)
Итак, встреча супругов через несколько лет начинается с упреков. По мнению матери, отец сорвал брак дочери с Грицем Милорадовичем. По мнению отца, это она сорвала брак более предпочтительный, с Пашей Горпитченко. Муся между двух огней, но все-таки пытается найти пути к примирению родителей. Начинаются совместные поездки в Оперу на «Прекрасную Елену» и «Поля и Виргинию», мучительные часы в дорогих, но маленьких и неудобных, ложах французских театров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});