только я слишком поздно об этом вспомнила.
– Откуда…?
– Нам специально доставляют, потому что такое распоряжение. Это законно, – совершенно безразлично сказала медсестра, словно сама находилась под действием «сыворотки равнодушия».
Хотелось бежать. И как можно скорей.
Хотелось покинуть это белое помещение. Быстро. Так быстро, будто меня здесь и не было.
Хотелось закрыть уши и ничего не слушать. Не слышать. Не видеть.
Хотелось выкинуть образ Ричелл из головы, этот стеклянный взгляд…
Но как же хотелось самой это попробовать. Так интересно узнать. А вдруг… поможет?
– Зачем, если всех нас всё равно ждёт смерть? – проронила я, заторможено следя за движениями медсестры.
– А все мы надеемся на жизнь, не так ли? – она взяла мою руку и закатала рукав свитера. – Теперь чувства прокляты, опасны, неинтересны. Они запрещены в нашем мире. От них нужно избавиться. Просто взять… и стереть.
– Как огонь сотрёт нас с лица земли… – совсем тихо прошептала я себе под нос, слегка поморщившись от холода иглы, входящей в кожу.
Секунда – и во мне всё умерло.
XI: А от души осталась только гниль
Я хочу, чтобы человек молчал, когда он перестает чувствовать.
Андре Бретон
Пустота.
Кто-нибудь вообще когда-нибудь задумывался, что по-настоящему означала «пустота» внутри человека? Может, это означало, что он разучился чувствовать? Перестал улыбаться и не хотел больше просыпаться?
Нет.
«Пустота» – это когда тебе хотелось иметь хоть что-нибудь радостное, интересное, привлекательное, хоть что-то, что было до того, пока ты стал таким.
Это совершенно безумное чувство, когда в тебе вопила буря эмоций, тебе хотелось кричать обо всём, что ты чувствовал, но ты не мог. Ты не мог этого сделать, потому что эмоции опустошили тебя. Тебя морально сожгло то, что тебе раньше было так дорого. И винил ты во всём себя. Ты боялся выходить на улицу, чтобы не встретить знакомые лица, которые обязательно захотели бы спросить, как ты. А ты не сможешь сказать и слово, потому что не можешь.
Моральное опустошение – это одно из самых сильных чувств. Одно из самых мёртвых.
Ты сидел днями в комнате, читал грустные книги, коротал время за сочинением очередных постов в Instagram. Даже твои любимые вкусности перестали приносить тебе радость, потому что прошло то время, когда ты мог есть их и получить удовольствие.
Никакие слова не помогут человеку перебороть это. Он сам должен постараться оставить сожжённый пепел себя в прошлом, и взять новую спичку, которая будет гореть долго, и крепко держать её в руках, и не дать погаснуть и рассыпаться.
Я помнила это чувство пустоты, ведь когда-то однажды уже с этим сталкивалась. Но сейчас… это была другая пустота. Пугающая. Неизвестная. Странная.
И самое главное – живая.
Да, именно живая. Она повелевала мной, как гипнотизёр управлял своей марионеткой, в которого превратился очередной жалкий человек. Она сквозила во мне, как корабли по океану, плыла от конечности до конечности, пиратами захватывая то одну часть души, то другую, видела моими глазами, дышала моим носом, слышала моим ушами, говорила моим ртом – как злой дух, вселившийся в мореплавателей, или сирены, затмевающие разум бедных мужчин своим пением. Я не чувствовала себя, но в то же время ощущала себя как никогда реальной.
Странно. Всё странно – от шевеления пальцев до восприятия мира.
А внутри – мертво сердце.
Мертвы чувства.
Мертва я.
– Делора!
Чисто рефлекторно я обернулась на знакомый голос. Ко мне шёл Джозеф, одетый в длинное тёмно-бежевое пальто, чёрный шарф и такого же цвета шапку. Снег хрустел под его быстрыми шагами, каштановые волны покрылись крупинками снега, как и вся его одежда, лицо озаряла улыбка, в голубых глазах, которые, казалось, наконец-то избавились от неведомой мне его печали, плескалась радость. Он выглядел совершенно здоровым, бодрым и весёлым, словно никуда и не пропадал на два дня, а я не искала его звонками и социальными сетями.
Но я не обижалась на него за это. Зачем, когда мне теперь уже абсолютно всё равно на это?
Я ничего не ответила, но дала себя поцеловать в макушку, когда Джозеф подошёл ко мне. От него пахло старыми книгами, точно он только что вернулся из библиотеки, нагретой бетонной стеной и почему-то дождём, хотя их не было вот уже как два месяца. Зима слишком прочно заняла трон в Колдстрейне, как засела сейчас во мне полное отчуждение ко всему: ни запах парня, ни его солнечный вид, ни само его присутствие – ничего, что смогло бы хоть что-то всколыхнуть во мне, сдвинуть с места, уронить камень в болото моей души. Абсолютный ноль. Абсолютное равнодушие.
Абсолютная пустота.
– Как прошёл доклад? Хоть кто-нибудь заинтересовался нашим эссентизмом?
– Да так, ничего интересного, – я повела плечами и отвернулась, чтобы Джозеф не смог заглянуть мне в лицо. И особенно в глаза.
– Ну, хоть кому-нибудь понравилось? – не терял надежду он.
– Не знаю, – коротко ответила я.
– А Филис? – не переставал спрашивать он.
Наверное, будь я более чувствительной, то сейчас бы ощутила лёгкое раздражение, но ничего не произошло. В меня словно запихали вату, впитав в неё все эмоции, а затем вынули, даже не оставив ни одного волокна, ни одной капельки чувств.
Н-и-ч-е-г-о.
– Ей понравилось, – сухо сказала я.
– Что-то случилось?
Джозеф взял моё лицо в свои тёплые ладони, но я, поморщившись, тут же резко вырвалась из его рук.
Непривычно. Неприятно. Странно. Больно.
Но не мне. Не мне.
А Джозефу. Ведь я никогда не вырывалась из его объятий.
В его глазах – тревога. В его сердце – метель. В его душе – трещины. Но он не спешил разбиваться, не хотел, сопротивлялся, боролся. И пытался быть сильным.
– Я просто устала.
И да, и нет.
Я не знала, не могла понять своё состояние в таком бесцветном ощущении. Не хватало красок, не хватало чувств, не хватало самой себя. Я смотрела на оставленные метелью большие сугробы, на покрытые снежными шапками и пальто деревья, на затянутое бесконечно длинными облаками небо, где скрывалось от нас солнце, не желая показывать свой беспечный лик вечно уставшим ошмёткам плоти и крови. В один какой-то миг я увидела, что птицы, пролетевшие над нашими головами, были вовсе не птицами, а крылатыми чудовищами: демоны, рассекавшие холодный воздух клыками пастей и прожигающими меня светящимися алыми глазами. Моргнув, я вновь посмотрела на стаю, но в этот раз ничего странного не увидела. Показалось? На секунду я даже подумала, что почувствовала облегчение. Но это лишь слабый ветерок…
Ведь во мне теперь не было ни единой эмоции.