— Царапину на часах обнаружу… — ласково сказал Лебедев, — уши вырву с корнем.
— Уф… — только и прохрипел юный лорд Гривцов.
— В целом — достойно. На вашем примере приходится поверить жулику Дарвину. Действительно, из макаки можно сделать человека… Отдаленно похожего на человека. Богатого, но человека.
— Ну все, я готов, — кое-как прохрипел Коля.
— Готов он! Видали! Нет, коллега, до кондиции еще далеко.
— Что еще-то?
— Стричься, что же еще!
Подойдя к кассе, Аполлон Григорьевич прикрыл кошелек. Чтобы любопытный юнец не заметил, во что обошлось его преображение. Для такого дела денег не жалко. Куда их еще девать? Не все же букеты дарить.
* * *
Настоящих охотников в Охотничьем клубе не видели давненько. И хоть стены здесь украшали трупы несчастных животных, которых убили, отрубили голову, набили стружкой и повесили со стеклянными глазами, настоящих героев лесов и прерий здесь не бывало. Вернее, их приглашали, как большую диковинку, слушали их лекции, запоминали приключения, чтобы потом пересказывать наивным барышням и дальним родственникам.
В обычный день в Охотничьем клубе собирались те, кому хочется убить не зверей, а время. Охотой на эту редкую птицу были заняты все, прибывавшие сюда с утра до ужина. В основном при помощи сигар, изрядной выпивки и раскатывания русской пирамиды. Против такого оружия ни один бы зверь не возражал. Впрочем, и время тоже. День в клубе пролетал так незаметно, что назавтра непременно хотелось вернуться. И так всю вечность. Как во сне.
Дух здесь царил гостеприимный, простой и веселый. В члены можно было попасть, заглянув на огонек. Если на госте была приличная одежда, от него пахло хорошими сигарами и коньяком, его немедленно принимали на испытательный срок. А уж если знакомый приводил — без всяких разговоров сразу в члены.
Распорядитель окинул гостя в строгом костюме доброжелательным взглядом и спросил, чего он желает. Молодой человек желал видеть полковника Милягина. Ему предложили пройти без всяких церемоний, но гость просил вызвать сюда. Что распорядитель выполнил с охотой и улыбкой. Какие все-таки славные порядки у этих охотников.
Массивные двери резного дуба выпустили добротного господина. Только выправка спины указала бывшего военного. Господин старался быть беззаботным, игриво крутя сигарой, но во взгляде его металась тревога. Он нервно озирался, словно ожидал, что из-за угла накинется тигр или чего похуже. Вместо дикого зверя к нему подошел улыбчивый юнец, как определил полковник, и, вздернув усы, сказал:
— Вам поклон от Ивана Васильевича.
Юноша выглядел чрезвычайно глупо и безопасно, так что Милягин только фыркнул:
— Поклон? От Основина? Ну, спасибо, конечно… Обратно ему передам, когда сегодня на обеде увижу. Два часа, наверное, потерпит без моего поклона. А вы кто будете?
Полковник игриво подмигнул: дескать, не желаете в ряды вольных охотников затесаться? Но глаза его были печальны, лицо покрывала серая маска, совсем не такая, как у покорителей прерий. Сам он казался напуганной птичкой, хоть ростом выше Родиона.
— Чиновник для особых поручений Ванзаров, — сказал юноша и добавил: — Сыскная полиция.
Петр Афонович незаметно подался назад, словно хотел убежать, но, вспомнив, что все-таки полковник от инфантерии, хоть в отставке, остался как был. Только сигара вздрогнула.
— Очень приятно, — сказал он без всякого чувства. — Чему обязан?
— Как узнали о смерти любовницы?
Юноша смотрел таким чистым голубым взглядом, что ожидать от него подобного вопроса было немыслимо. Полковник и не ожидал. А потому смутился, растерялся и забыл, как командовал батальоном. Подхватив мальчишку под локоть, оттащил в сторону и сказал:
— Прошу вас, тише, нас могут услышать.
Как будто среди охотников мертвая любовница считалась верхом неприличия. Родион, незнакомый с обычаями клуба, упрямо повторил вопрос. Милягин загрустил, кинул сигару в первую попавшуюся вазу и предложил сесть, благо кресла были под боком. Вернее, под ними. Родион не возражал. Устроившись так, чтобы ничье ухо, кроме чиновника полиции, его не слышало, полковник спросил:
— Проверяете?
Ванзаров многозначительно кивнул.
— Ну и глупо, — добродушно сказал грустный полковник. — Я же понял, что ваши меня заметили. Беги — не беги, все равно попался бы. Только чемоданы зря потерял.
— Нехорошо убегать и оставлять чемоданы у извозчика. Он жалобу на вас подал, — не моргнув глазом сказал Родион. — Так как же узнали?
— Ох, ну зачем вы… Все же ясно: полиция у гостиницы, господа эти во весь голос обсуждали… Да и в окна посмотрел… Чего тут не угадать. Чувство у меня было какое-то тревожное…
— Разве полковники от инфантерии имеют право на чувства?
— Имеют, имеют… Тем более… — Он замялся. — Зинаида последнее время жаловалась, что за ней следят.
Полковник уставился на юного чиновника как на редкую птицу, которую недурно было бы подстрелить и в чучело обратить:
— А вы откуда знаете?
— Кажется, тревога у вас появилась под влиянием друзей. Буквально мор какой-то на любовниц случился…
— Вы и это знаете? — Милягин перешел на шепот заговорщика. Или охотника в кустах. Кто разберет. — Да уж, прямо напасть какая-то…
— Давайте вспомним по порядку, — предложил Родион. — Началось с того, что подруга господина Пигварского, актриса Кербель, наложила на себя руки.
— Да уж… Леонид Самойлович так переживал… Вы и это знаете?
— Далее: госпожа Саблина, сердечный друг члена Охотничьего клуба и заодно инспектора по делам народного просвещения господина Основина…
— Ох-хо-хо, на Иване Васильевиче прямо лица не было, как это рассказывал.
— Когда рассказывал?
— Так это же… Позавчера пришел в клуб, весь печальный.
— После чего настал черед госпожи Лукиной.
— Ой, не могу… Какой ужас…
— Больше никого не пропустили?
— Еще не хватало… И так не знаешь, что и думать. Стало страшно жить.
— Как раз это меня интересует, — сказал Родион. — Что думаете о столь печальной последовательности?
Петр Афонович для усиления мыслей уткнулся лбом в кулак и сказал:
— Ума не приложу! Какая-то дикая загадка. В армии с таким не имел дела…
— Попробуем ее разгадать. Ваша жена знала о барышне Лукиной?
— Серафима Павловна?! О Зиночке?! Даже страшно представить, что бы началось… Она же у меня ух, настоящая полковничиха. — Милягин продемонстрировал объем настоящей жены офицера. — Уж мне-то голову точно открутила бы.
— Вы уверены?
— Полная маскировка и конспирация. Зиночка у меня умница… Все понимала. Мы на людях вместе не показывались. Бывал у нее рано по утрам, когда подозрений никаких. И обслуга в гостинице сонная. Прямо как шпионы жили… Ничего Серафима Павловна не знала.
— Ваша супруга знакома с госпожой Пигварской и Основиной?
— Чего бы им не быть знакомыми… Встречаются, шоколад пьют… Жены, одним словом. Наш тыл и опора.
— Собирались в путешествие?
— Зиночка все это… Упрашивала хоть куда-то вместе съездить. Ну, поддался… Взял билеты в Москву, думал, в «Славянском базаре» поселимся. Она обрадовалась, чемоданы бросилась собирать…
— Что супруге сказали?
— Встреча однополчан… Дело нехитрое.
— Последние дня два за ней не замечали чего-то странного?
— За Зиночкой?
— Я спросил о Серафиме Павловне, — поправил Родион.
— В общем, нет. Немного разве нервная стала… На прислугу кричала, сынишка подзатыльники получил… Но это у нее бывает. Женское, знаете ли…
— Серафима Павловна разнервничалась с 5 февраля.
— Так точно… А до этого все было тихо и мирно.
— Как думаете, она знает о смерти Зинаиды Лукиной?
Полковник только махнул:
— Как же она о смерти ее знать могла, ежели она ее не знала?
Умственное напряжение было столько велико, что Петру Афоновичу ужасно захотелось затянуться. Он вынул спички, но вспомнил, что сигары остались в дебрях клуба. Пришлось облизнуться.
— Вернемся к вашей подруге, — довольно бесцеремонно сказал Родион. — Что именно узнали про ее гибель?
— Так ведь… — Петр Афонович замялся. — Руки на себя наложила. Как ваши говорили…
— Более ничего?
— Честно говоря, в подробности не хотелось вдаваться.
— Что вам Аполлон Григорьевич рассказал?
— Лебедев? — полковник натурально удивился. — Он-то тут при чем? Уж его-то оставьте в покое, милейший человек, только сигарки жуткие курит. Его из-за этого в клуб не приняли. Сказали: или членство, или сигарки. Так ведь он гордый какой…
— Вы боевой офицер, прошли турецкую кампанию. Ранение в ногу. Были на волосок от гибели. Вас нельзя мерить меркой штатского человека…
— Нет, нельзя. При штурме Шипки такого насмотрелся, а был всего лишь ротмистром, как вы… На всю жизнь хватило…