Нет время отдыхать.
Снег скрипит, поет душа.
Я пойду метро
Там смотрю киоск один
Девушка одна.
Смотрит всегда ласково
Синие глаза.
Эх, моя красавица
Только не моя.
А зовут — Наташенька.
Она крепко спит.
Не мечтает паренька
Дворника — Умит.
Зачем ей неграмотный,
Черный да худой.
И деньги совсем маленький
Принесет домой.
Москва шибко нравится,
Но горы — лучше нет.
Окно смотрит солнышко
Говорит — привет!
Снится мама, бабушка
Край родной люблю.
Водка мне не нравится
Чай-лепешка пью.
Подметаю улица,
Небо посмотрю.
Листья воздух кружится.
Сигарет курю.
Я хочу Наташеньке
Подарить букет.
Я куплю ей ландыши
Синий, синий цвет.
А еще открытку дам
Место наш — Варзоб.
Пусть поставит тумбочка,
Радует народ.
Мне пора на улицу,
Как там хорошо.
Будет время — думаю,
Расскажу еще.
Прочитав стихотворение, я вдруг ощутил, как окружающая реальность возвращается ко мне, забирается за ворот рубашки, обволакивает невидимой волной спину, грудь, живот, пах, бедра, ноги. Я понял, что в мире, несмотря ни на что, живут чувства. В стихотворении моего знакомого Умита явно хромала грамота, но настроение автора было искренним и понятным.
Я подумал о Тане, — как давно мы не беседовали, хотелось услышать ее голос, узнать, как идут у нее дела. Я поднял трубку, набрал номер. Девушка ответила сразу, после первого же гудка.
— Алло!
— Здравствуй! — сказал я.
Таня замешкалась несколько секунд.
— Здравствуй! — голос спокойный, невероятно родной, и в то же время с оттенком какой-то внутренней перемены, которую я почувствовал интуитивно.
— Как дела? — спросил я.
— Ничего. А у тебя?
— Тоже ничего.
Помолчали. Тянуть не имело смысла.
— Надо бы встретиться, — предложил я. — Ты не против?
— Давай, встретимся, — согласилась Таня. — Завтра в полдень на том же месте у скамьи. Только не опаздывай, у меня будет всего полчаса времени.
— Ладно, до встречи!
— До свиданья!
"…полчаса времени". — Эти Танины слова настораживали, они будто заранее говорили мне о чем-то таком, свершившемся и бесповоротном.
* * *
Я приехал к месту свидания за пятнадцать минут до назначенного времени. Так и не побрился, почему-то решил оставить как есть, лишь подправил маленькими ножницами усы и бородку. День выдался пасмурный, но без дождя, дул лишь ветерок, срывал редкие осенние листья с деревьев.
Вскоре подошла Таня, на ней были уже знакомые мне кожаный пиджак и шерстяная юбка, на шее повязан платок. Стрижка короткая. Открытый лоб, зеленые глаза, тонкий нос, слегка припухлые губы — до боли близкое лицо.
— Привет! — сказал я.
— Привет! — кивнула она.
— Прекрасно выглядишь.
— Спасибо.
Помолчали. Несколько секунд девушка изучала меня. Потом сказала:
— А тебе борода идет. Ты сейчас похож на Джека Лондона, когда он отправлялся на Клондайк. И что, нашел золото?
— Нашел, — ответил я. — Но только золото не мое, чужое.
— Тоже неплохо. А я… я вышла замуж.
— Да?… Поздравляю…
— Спасибо.
— Кто муж?
— Мой бывший одноклассник, я о нем тебе говорила раньше.
— А-а…
— Любишь его? — задал я глупый вопрос.
— Слюбится, — сказала Таня. — Главное, чтобы мужчина любил. Человек он надежный, его не надо ждать годами и думать: когда он хоть удосужится позвонить?
— Все правильно…
— Ты не вздыхай. Твои дела пойдут хорошо, да только я в них не хочу вникать. Мне нужно спокойствие.
— Ты права…
— Мы через час уезжаем в Петербург. Будем с Валерой там жить.
— Понятно…
— Если у тебя все, то я пойду.
— Да, конечно. Спасибо тебе, что позвонила моим родителям.
— Не за что. Впредь — ставь их в известность, когда решишь надолго пропасть, а то они, бедные, извелись совсем.
— Хорошо…
— И тебе спасибо, что познакомил нас с мамой с докторшей Ене. Благодарна буду всегда. Кстати, милая старушка и ее друг Дмитрий Левин уехали в Америку.
— В самом деле?
— У них объявился однокашник. И они уехали к нему.
— Вот оно что…
— Видишь, сколько событий произошло за твое отсутствие!
— Да…
— А ты где пропадал, если не секрет?
— Вряд ли тебе это интересно.
— И все же?.. Просто любопытно. Я же наврала старым людям, сказала — ты в Улан-Батор по работе уехал. Так где был?
— В Монголии.
— Да?!
— Точно.
— И что там делал?
— В пустыне Гоби ракету строил.
— Ракету? Какую?
— Чтобы полететь на планету Венера.
— И что, долетел?
— Нет. На полпути мне позвонили, что ты замуж выходишь. Я и вернулся. Но оказалось — поздно.
— Да, поздно. Но ты молодец, держишься, даже в этой ситуации чувство юмора не теряешь.
— Что мне остается?..
— Не хочешь что-нибудь сказать напоследок?
— Желаю тебе счастья, Таня!
— Спасибо.
— И еще. Прости за все.
— Не надо извиняться. Так, наверное, должно было случиться… Я пойду.
— Пока!
— Прощай!
Я стоял на аллее и отказывался верить, что между нами все кончено. Такого не должно быть, потому что нас двоих многое связывало, а случилось нечто непредвиденное. Неужели все? Я смотрел вслед удаляющейся Тани, как она перешла дорогу, села в такси и уехала.
* * *
Скульптора Николая на месте не оказалось, на железной двери его мастерской красовалась приклеенная бумага с надписью: "Всем привет! Отбыл на свою персональную выставку в Прагу".
Я позвонил Грише Сомову, жена его Люся сказала, что он в рейсе.
Ну, вот, подумал я, все покинули меня, остался один я в этом холодном городе. Я и дворник Умит. Он тоже один. В поте лица трудится, метет улицу, вздыхает по девушке Наталье, но та и не подозревает о его любви.
Я разыскал Умита на крыльце его общежития, тот в синей спецовке и в желтой засаленной манишке чинил метлу.
— Пошли ко мне, — предложил я. — Надо обсудить твои стихи.
— Уже прочитали?! — обрадовался дворник. — Но я только вечером после работы могу.
— Тогда и приходи. Квартиру мою помнишь?
— Помню. Спасибо.
Придя к себе, я выложил на стол из пакета шесть банок пива, которые намеревался выпить со скульптором. Достал из холодильника колбасу, нарезал.
В ожидании Умита, открыл одну банку, стал пить. Надо бы чего покрепче, чтобы сразу взяло. Но облегчит ли душу водка? Его питье — лишь ритуал самоуспокоения. Проводы своей мечты мы отметим пивом "Балтика". Нет, напиваться мне не хотелось. Напьешься, а после — горькое похмелье. А если по правде, то я забыл, что означает слово "выпить". И когда зашел в продуктовый магазин, то растерянно осматривался — слишком большой был выбор напитков, всяких, с разными названиями, и, вспомнив того бомжа у метро, остановился на баночном пиве с этикеткой "Балтика".
Вскоре явился Умит, свеженький, в чистой одежде с еще не просохшими после душа волосами. Принес орешков.
— Они в Таджикистане высоко в горах растут, — объяснил он.
— Как у вас жизнь? — спросил я, открывая ему банку пива..
— Хорошо было бы, мы сюда не приехали, — просто заключил Умит.
— Это верно. Но я вообще спрашиваю. Как там люди, города?
— Люди везде одинаковы, деньги зарабатывают, детей женят. А города у нас… не знаю, я только в Душанбе был. Большой город. Раньше, при Советском Союзе, он назывался Сталинабад, потом другое имя дали.
— Семья у тебя большая?
— Да, одиннадцать человек есть.
— Одиннадцать?!
— В нашем кишлаке каждая семья много детей имеет.
— А сколько у тебя братьев и сестер?
Умит начал загибать пальцы и перечислять:
— Адолат, Шахло, Шарифа, Вахоб, Сухроб, Абдусалом, Асли, Фаттех, Бахром, Зейнаб. И я. Четыре девочка и семь мальчик. Одиннадцать. И папа с мамой. Им уже семьдесят лет. Три сестра замуж вышли, четыре брат — женились. Остальные холостые.
— Понятно. И как, помогают старшие дети родителям?
— Им самим трудно, у каждого семья. Я помогаю.
— А ты где русский язык учил?
— В школе. Я только восемь класс закончил. Потом работать в Душанбе пошел. Там заработки совсем маленькие. Поэтому я в Москву поехал.
— А стихи когда стал писать?
— Давно. В тетрадку пишу, но больше не нравится, чем нравится.
— Ночью пишешь?
— Ночью. Но долго не могу, спать охота. Лучше в выходной день.
— А какая твоя мечта, Умит?
— Мечта? Не знаю. Сначала деньги надо заработать?
— Тебе на родине, наверное, уже невесту подыскали?
— Нет, — отрицательно покачал головой Умит и улыбнулся. — Я свободный человек. Невесту сам найду.
— Давай, о твоем стихотворении, — сказал я и взял с полки два тетрадных листа. — Тут у тебя много грамматических ошибок. Я пометил карандашом. А в целом — нормально. Мне понравились.