митинге. Трансляцию явно пытались глушить. Или просто для нее использовалась слабенькая аппаратура. Сергеев не понимал ни слова, он толкнул Ванича в бок, и тот, опомнившись, стал переводить общий смысл того, что с жаром говорил человек, чей голос часто прерывался одобрительным шумом толпы.
– Он говорит, что это не «античаушистские» выступления, а антикоммунистические. Что все происходящее в стране, что привело к нищете и деградации власти, – это не только дело рук четы Чаушеску, это результат попытки насильственного и противоестественного внедрения в общество коммунистических идей.
– Кто это такой смелый? – спросил Сергеев.
– Думитру Мазилу, – ответил вместо лейтенанта Табулка. – Дипломат и известный диссидент. Слишком известный, чтобы с ним могли что-то сделать спецслужбы. Хотя он и сам выходец из той среды. В прошлом Мазилу – преподаватель училища Секуритате, кажется, в звании полковника госбезопасности. Последние года три находится под домашним арестом, втянут в непрекращающиеся судебные процессы, которые ни к чему не приводят. Значит, его освободили митингующие. Или сотрудники Секуритате перестали его охранять. Тоже признак, между прочим.
– Он предлагает переименовать страну в просто Румынию и отказаться от прошлого названия Социалистическая Республика Румыния, – снова заговорил Ванич, прислушиваясь к голосу, доносящемуся сквозь треск и шум помех. – И с национального флага убрать коммунистический герб.
– Așa să ne ajute Dumnezeu! – вдруг сказал по-румынски Табулка, а потом пояснил: – Он сейчас закончил свое выступление словами «Да поможет нам бог». Значит, теперь будут бороться еще и с атеизмом на государственном уровне, если его сторонники придут к власти.
– Ладно, что будет, узнаем, – вздохнул Сергеев. – Понятно главное. Что у вас впереди много работы в своей стране после всех этих переворотов и демонстраций. И очень бы мне хотелось, как представителю братской славянской страны, чтобы вы наломали поменьше дров в этот сложный период.
– А за кого ты, Сергеев? – вдруг спросил Ванич и внимательно посмотрел на дипломата. – За старую коммунистическую Румынию или за новую, где не будет места Чаушеску, его помощникам и единомышленникам?
– Как вы не поймете, ребята. – Станислав похлопал лейтенанта по плечу и, подойдя к окну, взглянул на площадь. – Я ни за кого и в то же время я за вас. Вы – это румыны, это весь ваш народ, который хочет достойной жизни. Жизни без унижения, без социальных потрясений. Такой жизни, когда каждый может уверенно смотреть в будущее и рожать детей. Советский Союз не будет никогда вмешиваться в выбор румынского народа. Он обязательно придет на помощь, когда вам надо будет восстанавливать экономику, когда вам нужна будет гуманитарная помощь. Одна просьба – не становитесь нашими врагами. Вы можете даже монархию возродить, но останьтесь друзьями, добрыми соседями.
– А что у вас в Советском Союзе происходит? – спросил Табулка после долгого молчания. – Я слышал, что тоже неспокойно, что вы в свое будущее не очень уверенно смотрите.
– Если у нас что-то и происходит, – твердо заявил Сергеев, подойдя к помощнику депутата вплотную, – то это не означает, что плохо будет еще кому-то. Это только наша внутренняя проблема. Мы слишком много всякого хлебнули в своей истории. Мы никогда не повторим ошибок прошлого. Запомните мои слова. Моя страна выйдет из любых потрясений сильной страной и надежным другом.
– Что это? – Табулка резко вскочил на ноги.
Было слышно, как по коридорам здания забегали люди, захлопали двери. Сквозь этот шум нервозности пробивался зловещий гул танковых моторов. Очень скоро здание замерло, как будто человек, как живой организм. Затаилось, не зная, чего ждать.
А гул становился все громче, потом стал слышен лязг гусениц по мощеным улицам. В холодном декабрьском воздухе лязг ледяного, как смерть, металла, и этот звук вызывал озноб. В город входили танки. И означать это могло лишь то, что правительство больше не намерено сидеть сложа руки и с неуверенной улыбкой стоять на трибунах под крики возмущенных граждан. Теперь все будут решать танки. И автоматчики, которые пойдут за ними, прижимаясь к стылым каменным стенам домов и прячась за стальной броней.
«Это мы уже проходили, – подумал Сергеев. – Ни к чему хорошему это не приведет».
– Доигрались в демократию, – тихо сказал он. – У вас тут пожрать нет ничего?
– Что? – не понял Табулка.
– Я говорю, что нам тут сидеть с вами ночь, а есть хочется уже сейчас. Ваш депутат не вернется? Хотя мы его психологически задавим нашими удостоверениями.
– Не придет. Он сейчас в командировке в Венгрии. И, думаю, спешить назад не станет. А насчет еды, я сейчас спущусь в столовую или в буфет. С этим в здании ЦК все хорошо.
Радио замолчало через тридцать минут. Через два часа, жуя котлеты под тихое ворчание электрического чайника, Сергеев обнаружил, что отключили и телефоны. Наверное, сейчас связь была только у деятелей рангом не ниже министра. А в городе уже слышна была стрельба. Сначала это были отдельные выстрелы, потом стали слышны автоматные очереди. А потом то тут, то там долгими очередями стали бить пулеметы. Сергеев морщился и ждал, дойдут ли до последней точки кретинизма те, кто затеял эту войну со своим народом, – не начнут ли бить танковые пушки.
К двум часам ночи стрельба поутихла. Станислав мерил шагами кабинет, чувствуя, что не в силах уснуть. «Так нельзя, – уговаривал он сам себя, – нужно отдохнуть, неизвестно, как сложится завтрашний день».
– Слушайте, Питти. – Сергеев присел на подлокотник кресла, в котором дремал Табулка. – А что вы знаете про подземный ход из этого здания?
– То, что и все, – пожал плечами толстяк. – Он есть и ведет в президентский дворец.
– А откуда он идет, из кабинета Чаушеску? – оживился Ванич.
– Нет, почему из кабинета? Его при мне строили, я хорошо помню. У западного крыла в полуподвальном помещении. Там несколько одинаковых дверей. Я уж не помню, в какие помещения. Так вот одна из них – вход в тоннель. Там, как я понял, вторая дверь, уже железная с решеткой, и пост охраны. А что? Вы хотите попасть в президентский дворец?
– Не знаю пока, – покачал головой Станислав. – Просто изучаю ситуацию. Я думаю, что в условиях боевых действий в городе отсюда выйти будет еще сложнее, чем войти. Но дело в том, что нам надо как-то понять, где пакет. Может быть, попробовать пройти в кабинет Елены Чаушеску? Пока в городе бедлам, тихонько, коридорами, а? Покажете дорогу?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Табулка. – Можно попробовать. Вообще-то ходить по зданию не запрещено и документов тут никто ни у кого не проверяет. Раньше не проверял. Если вы сунете кому-то из Секуритате свои краденые удостоверения, вас арестуют.
– Мы не будем показывать эти, – засмеялся