Остается гадать, отражают ли те вещи, которыми люди занимаются, развлекаясь в свободное время или после работы, внутренний мир этих людей, можно ли с помощью хроники вечеринок различить невысказанные надежды, страхи и желания? Узнать мнения и сокровенные мысли, которые днем, на людях, человек предпочитает держать при себе? Мнения, оставшиеся скрытыми от привычного политического процесса? Ночная жизнь может оказаться более правдивым и глубоким инструментом исследования ключевых моментов истории, чем обычные маневры политиков и олигархов, мелькающие в прессе. Или, по крайней мере, она может стать параллельным миром — другой стороной той же монеты.
Легко рассуждать по прошествии многих лет, будто представления веймарских кабаре предопределили Вторую мировую войну или что панк-рок был теневым отражением эры правления Рейгана, но смысл изучать ночную жизнь под таким углом определенно имеется. Возможно ли, чтобы расцвет «Студии 54» и «CBGB» случайно совпал с моментом, когда Нью-Йорк потерпел финансовый крах? Может, это не простое совпадение? Станет ли начавшийся экономический кризис сигналом для творческого ренессанса, для возрождения доступной и вседозволяющей ночной жизни? Быть может, один взгляд на танцпол, в гримерки, на табуреты у барных стоек расскажет нам о настоящем — или даже о будущем? Бесчисленные нью-йоркские рестораны и клубы прошлого десятилетия часто заполняли миллиардеры, сколотившие состояния на инвестиционных фондах, так что сегодня популярность отдельных столиков с выбором спиртного в дискотеках и модных заведениях можно рассматривать как предвестье будущей катастрофы. Впрочем, вы правы: легко говорить с оглядкой назад…
Город вампиров
После выступления я отправляюсь в клуб, куда меня пригласил пришедший на концерт Чарли Гарсия. Чарли стоял у истоков национального рок-движения, возникшего еще в 60-е годы. В 70-х он обрел настоящую популярность. Чарли был современником уже упоминавшихся фолк-музыкантов и артистов нуэва трова, но для таких, как он, при всем уважении, именно фолк стал поводом для бунта. Он сам (как и многие другие) воплощал знаменитую формулу «секс, наркотики и рок-н-ролл» — иными словами, декаданс, противопоставленный любой политкорректности.
Группа в клубе, Man Ray, только вышла на сцену. Полтретьего утра. Лидер группы — женщина, которая иногда выступает вместе с Чарли. Если судить по тусовке, этот город очень напоминает Нью-Йорк (концерты за полночь, веселье до рассвета), но в некотором смысле это настоящий рай для ночных гуляк — лучше, чем Нью-Йорк сейчас или когда бы то ни было. Подавляющее большинство ресторанов здесь открыты до четырех часов утра: гораздо больше, чем в Нью-Йорке. И улицы полны людей в половине четвертого! В кинотеатрах идут сеансы, которые привычно начинаются в час тридцать, — и это не типичные фильмы «для полуночников» вроде «Шоу ужасов Роки Хоррора»: в три часа ночи здесь идет «Король-лев»! И потом, когда кинотеатры выпускают зрителей на ночные улицы, им непременно захочется где-то посидеть, перекусить или пропустить рюмочку-другую. Посреди ночи улицы полны гуляющих семейств! Когда же они спят? Как и в крупных городах Испании, ужинают здесь поздно — редко кто садится за стол до половины десятого — и потом успевают к началу концерта в ранние утренние часы.
Настоящий город вампиров. Неужели никто из них не работает днем? Как им удается всю неделю напролет придерживаться такого режима? Две смены, два дублера городского населения, которые никогда не пересекаются друг с другом? Может, они нюхают кокаин или пьют огромные чашки травяного чая мате, чтобы держаться на ногах? Или, возможно, они успели вздремнуть после работы, пока мы обедали по режиму, привычному для Нью-Йорка?
Меня сморило около четырех, я вернулся в гостиницу и рухнул на кровать. Мауро и кое-кто из моих техников колобродили до семи часов утра: из рок-клуба они направились в местечко, где, по их словам, играли странную смесь зайдеко и кумбии, причем не «живые» музыканты, а диджеи. Говорят, в пять или шесть часов утра веселье только начиналось.
В Буэнос-Айрес приехал Гловер Джилл, лидер Tosca Tango Orchestra из техасского Остина; раз уж в моей группе играет его струнная секция, им как-то удалось втиснуть в эту поездку несколько собственных выступлений. Все вместе мы отправляемся слушать традиционное танго во дворец, выстроенный в стиле барокко: там как раз проходит международный фестиваль танго. Дворец представляет собой невероятное сооружение. Его украшает балкон в духе бью-арт, а прямо за балконом красуется витраж, изображающий святого Георгия, пронзающего дракона. На сцене расположился старомодный оркуэстра, а на площадке перед ней выступают нанятые танцоры, ожидающие, пока публика не перехватит инициативу.
Все присутствующие (не считая нас) одеты в свои лучшие облегающие наряды, очень элегантно и сексуально. Танцоры даже слегка пугают своим великолепием. Чуть позже мы перебираемся в «Ла Кумпарсита», нечто вроде танго-бара для туристов в районе Сан-Тельмо. По стенам здесь развешаны вездесущие портреты Карлоса Гарделя — в огромном количестве. Миф о Гарделе окончательно припек меня. Хочется сказать: «Он умер уже очень, очень давно, примиритесь с этим, живите дальше!»
Наутро я долго пытаюсь проснуться. Качу на велосипеде к «Каса дель Танго», примерно в четырех километрах от гостиницы, чтобы присоединиться к струнной секции группы и побывать на репетиции Эль Арранга. Я сижу в темном театре, где сегодня проходит репетиция, очень приличное место, и наблюдаю за тем, как музыканты готовятся приступить. Обсуждаются аранжировки и то, как должны звучать те или иные фрагменты произведения. Потом они исполняют несколько вещей полностью — и я потрясен.
Экскурс в прошлое
В 70-е годы, когда Аргентина еще находилась под пятой военной диктатуры, Международный валютный фонд и Всемирный банк предоставили стране займы, потребовав в ответ, чтобы производство было открыто для иностранных инвесторов, а государственные предприятия были приватизированы. Вскоре страна залезла в крупные долги (что происходит довольно часто, когда в дело вмешивается Всемирный банк), уровень безработицы резко подскочил. Немало материальных ценностей, обращенных в доллары, потихоньку утекло за рубеж. В 2001 году все это дошло до точки, правительство отрезало аргентинцев от их собственных банковских счетов, и в стране началась эпидемия «продовольственных бунтов». Песо девальвировался, фабрики закрылись, половина населения оказалась за гранью нищеты.