Бессонная ночь на посту, утренний воздух возбудили его аппетит. Он открыл мешок, достал оттуда полкаравая, кусок сала, щепотку соли, устроился на стуле и, как голодный волк, накинулся на еду; лихо расправившись за несколько минут со скромным завтраком, запил его стаканом крымского вина и проговорил будничным тоном:
— За работу!
Прикладом карабина Оторва простучал стены и пол, покрытый черными и белыми плитами. Глухой звук, которым отозвались стены и пол, исключал мысль о скрытых пустотах.
Оставался алтарь. «Кажется, здесь что-то есть. Посмотрим!»
Алтарь был деревянный. Тяжелые дубовые панели были раскрашены под мрамор, в серых и черных разводах. Никакого орнамента, никакой лепнины. Посередине передней панели находился большой греческий золоченый крест с двумя перекладинами. Зуав присел на корточки, тщательно осмотрел крест, ощупал его, попытался оторвать перекладины и только ободрал себе пальцы. Он простучал кулаком ту часть панели, на которой блестел христианский символ, и она отозвалась, как пустой ящик. Оторва пробормотал:
— Вот где разгадка… я чувствую… я уверен!
В перекладинах креста торчали два больших гвоздя. Оторва сильно надавил на шляпки. Вторая подалась, ушла вглубь, и — раз! — передняя панель медленно опустилась вниз, на уровень плиточного пола.
В нижней части углубления, ограниченного тремя стенками, оставшимися на месте, виднелись первые ступени винтовой лестницы, уходившей отвесно вниз. Оторва на радостях потер руки и пустился в пляс; безудержная джига совсем не вязалась с мрачным местом действия.
«Тайна разгадана! Из-за этой головоломки я чуть не свихнул себе мозги!.. Я разгадал их фокус!.. Ну и фокус!.. Оп-ля-ля!.. Оп-ля-ля!.. Именно здесь ушли под землю тот мерзавец и Дама в Черном!.. И таким же образом от нас прошлой ночью улизнули московцы… С чем связана эта лестница? Куда она ведет?.. Может быть, в пасть дьяволу!.. Ну что ж, посмотрим!»
Оторва порылся в своем мешке и извлек оттуда коробок спичек и свечу, которую купил, не торгуясь, за сорок су[179] в Камыше.
Прежде чем спуститься, он благоразумно продумал план действий. Зажег свечку, осветил подножие алтаря и сказал про себя: «Я знаю теперь, как это открывается… Но как обратно закрыть этот ход?» Когда один секрет известен, найти другой проще простого. На дальней стене, напротив первого, прикреплялся второй греческий крест. В нем так же торчало два гвоздя.
Оторва нажал на нижний и тотчас отскочил. Раздался такой же, как и при открывании, щелчок, и передняя часть алтаря встала на прежнее место.
Жан был в восторге. Теперь пора отправляться в подземное путешествие.
Он во второй раз открыл панель, храбро запер за собой ход и медленно начал спускаться по лестнице, держа в одной руке ружье, а в другой — свечу. Зуав насчитал восемнадцать ступенек, то есть высоту целого этажа, и очутился в довольно просторном коридоре, который вел в сторону города.
Потолок коридора был сводчатый, размеры его составляли примерно метр семьдесят в высоту и метр в ширину, пройти по нему не составляло труда.
«Несомненно, — подумал Оторва, — русские пользуются им, когда предпринимают ночные атаки».
Он преодолел около двухсот метров, и тут коридор резко сузился — теперь по нему с трудом мог пройти человек среднего телосложения.
Кроме того, вход, ведущий в эту узкую часть, располагался на уровне пола, и, чтобы пролезть в него, приходилось буквально ползти. Оторва отважно пустился в путь, хотя стены туннеля угрожающе сжимали его атлетические плечи. Он отталкивался пальцами рук, ногами, коленями и вдруг оказался в обширном зале.
Из осторожности Жан оставил позади себя, в туннеле, зажженную свечу. Но свет ее не потребовался: зал, в который он попал, достаточно хорошо освещался. Прямо перед собой зуав увидел иконы и три лампады, мерцающий свет которых разгонял темноту.
— Черт возьми, — пробормотал он, удивляясь все больше, — да здесь целый подземный арсенал[180].
Штук двести пятьдесят — триста ружей, аккуратно составленные в пирамиды, поблескивали стволами. Гаубица[181], приподнятая на легкий лафет, была повернута дулом к туннелю, трофейное холодное оружие кто-то развесил по стенам. Над головой Оторвы раздавались глухие удары, от которых дрожала земля и звякали лампады.
— Надо мной укрепления бастиона, — добавил он вполголоса. — Да, бастиона! Стреляют русские пушки!
Молодой человек обыскал, ощупал, осмотрел арсенал и в конце концов обнаружил мрачную дверь, окованную железом, ощетинившуюся громадными гвоздями, прорезанную узкими бойницами. Он попытался ее открыть, не слишком, впрочем, рассчитывая на успех. Она оказалась заперта намертво.
Осторожность подсказывала ему, что давно следовало уходить.
Внезапно его внимание привлек ящик из нетесаного дерева, небрежно приткнувшийся позади гаубицы. «Зарядный ящик?» — подумал он.
Движимый вполне законным любопытством, которое заставляло внимательно всматриваться в самые ничтожные на первый взгляд детали, зуав приподнял крышку ящика, и у него вырвался удивленный возглас.
Смельчак увидел полную форму французского солдата, форму зуава, более того, зуава Второго полка.
Он вытащил ее и тщательно осмотрел. Все было на месте. Тюрбан[182], расшитая куртка, голубой фланелевый пояс, пышные шаровары, белые гетры, туфли, карабин Минье[183], патронная сумка, поясной ремень, штык-нож — одним словом, полная экипировка.
Но что еще поразительнее — на левой стороне куртки, на уровне сердца, была прикреплена на красной шелковой ленте звезда — орден Почетного легиона. Подавленный крик вырвался у Оторвы из груди:
— Тысяча чертей!.. С ума сойти!.. Что же делать?.. Что придумать?.. Время не ждет… Я чувствую, что надо уходить. Оставаться дольше — значит искушать судьбу… Да, да, надо идти!.. Я еще вернусь… теперь я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь.
Молодой человек быстро положил форму на место, в таком же порядке, в каком она лежала. Когда он складывал куртку, что-то упало с характерным металлическим звуком, какой издают золотые монеты.
Он наклонился и подобрал крапо — плоский кожаный кошель, который зуавы носят на шнуре, под рубахой. Кошель оказался туго набит золотом. Жан взвесил его на руке, громко засмеялся и, как истый африканец, не отличающийся особой щепетильностью, положил его в карман, размышляя вслух:
— Взято у врага!.. Трофей!.. Отличная пожива!.. Адский дозор вылакает все!.. До донышка! Ну, а теперь, Оторва, в путь!