И я снова почувствовал бездну, которая нас разделяет. Меч, проклятый меч, всего на секунду вонзившийся в ее беззащитное тело, разлучил нас навсегда. И не без моего, увы, участия. Можно было обмануть всех, весь город, но не себя самого. Никто не переписал набело мою повесть, ей просто скрасили последнюю главу.
— Хорошо, — сказал я обреченно, — конечно.
И обнимал их всех по очереди и подолгу, этих призраков с черными глазами. Я чувствовал, что они становятся всё горячее и горячее, а глаза их стекленели и становились невидящими, как у кошек на полке, а ладони светились.
— Нам нельзя здесь больше оставаться, Батисто! — последнее, что сказала Марта, забирая у меня Элизу, — прощай! Не забывай нас!
И она подняла светящиеся ладони, как когда-то Беатрис, и я задохнулся от хлынувшего на меня жара. Они исчезли все сразу, растворились в воздухе, как будто их и не было.
*** * *** ** * * *** ** * *** *** *
** ******** *****
*********30
В окна светило яркое полуденное солнце, от него не спасали тонкие голубые занавески. Мне всё не верилось, что я не в сырой темной камере и не в зале зуда, а дома, мне вообще во многое тут не верилось. Где-то в другой комнате плакала Алоиза, и что-то бубнил ей в утешение своим басом Карлос.
— А где Кир? — спросил я, — оглядываясь, — где мой мальчик?
— Не знаю, — сказала Эрна, — мне было не до него.
— Мне тоже, но…
— Кажется, ты велел ему сменить хозяина. Боюсь, он выполняет все твои приказы.
— Черт…
— Он ушел, — всхлипнула Берта, — как только тебя арестовали, Батисто, он сразу и ушел. Очень расстроенный.
— Я же его не выгонял!
— Не знаю… но он попрощался.
— Черт… а куда он пошел, Берта? В какую сторону?
— Туда вниз, к Песочным воротам.
— Эрна, ты слышишь?!
— Не переживай, — как всегда взялась меня успокаивать меня моя прекрасная ведьма, — Циклус не может сменить хозяина. Это невозможно. Если ты только захочешь и призовешь его, он услышит тебя и вернется. Он всегда будет с тобой… — Эрна смотрела мне прямо в глаза, — в отличие от меня.
— Что!?
— Я — не песок. Я живая… то есть мертвая. И мое время на исходе. Простись со мной, Бриан.
И то ли я ослеп, то ли солнце резко зашло за тучу, но в комнате сразу потемнело, яркие фигурки зверей и вазочки померкли. И Берта чего-то испугалась и выбежала вон.
— Что ты говоришь, Эрна, — пробормотал я, — как это простись? Почему?! Ты же обещала повсюду следовать за мной!
— Бриан, — она смотрела на меня с сожалением, — я же обещала, что спасу тебя любой ценой. Я это сделала. Но цена такова. Я вошла в синюю комнату за Мартой, а мне нельзя было там появляться. Я проклята, а Морох, мой защитник, там бессилен.
— Но ты же тут!
— Это только кажется. Часть меня тут, часть — там. Мы очень сложно устроены.
Как я устал от этой сложности! От этих сил, темных и светлых, что играют нашими жизнями! Я только что отпустил Марту и детей, я потерял Кира, я провел ночь в тюремной камере и высидел кошмарное судебное заседание… и на этом мое смирение, кажется, кончилось. То ли Бриан Непобедимый во мне проснулся, то ли неукротимый Батисто Тапиа в роли Геракла.
— Лично я устроен просто, — заявил я раздраженно, — что вижу, то мое. Вот эту твою часть я никуда не отпущу!
В комнате совсем потемнело, как перед грозой. Я схватил Эрну, ее хрупкое, но вполне ощутимое тело, прижал ее, почувствовал, как она вся горяча, особенно ее дрожащие губы.
— Я люблю тебя! И пусть только кто-нибудь попробует тебя у меня отнять!
— Если б это было в наших силах, Бриан!
— Знаешь, я устал слушать, что я — ничто! Что войско не мое, а Бриана Первого, что сила не моя, а Циклуса, что победы — не мои, а Мороха! Ты-то моя! Ты всегда будешь моя! И если и воли у меня нет, то упрямства — хоть отбавляй!
Как будто в ответ на мои слова, за окном грянул гром. И дождь пошел так же внезапно, разгоняя толпу зевак за окном. Эрна вся обмякла в моих руках, у нее уже светились ладони и стекленели ее черные глаза.
— Прости, Бриан, мне жаль. Видишь, что творится. Я больше не могу тут оставаться! Оллит в гневе!
— А я не верю в твою Оллит, — заявил я, — и ни в чем ты не виновата!
— Бриан! Я же оттуда. Я говорила с ней.
— С кем?! — ох как я был зол! — Кто тебе сказал, что оживлять плохо, а убивать — хорошо?! Ты спроси меня, каково это — убивать! С чего ты взяла, что так и надо?! Ты была только в предбаннике, говорила с какой-то тенью и решила, что это истина в последней инстанции?!
— Бриан!
— Ты говорила с какой-то злобной мелкой шавкой! Может, она по-своему и права, твоя Оллит, охраняя свой кусочек мира, но есть же и высший суд! Лично меня так учили! Да неужто мы должны были уничтожить чудо? Добить его, и так уже разбитое, миллионы лет к нам летевшее? Не помочь ему, не понять его, не сохранить его достижения, а объявить, что оно — зло, взять и уничтожить! И никаких проблем! Да никогда я с этим не соглашусь!
Ответом мне была молния, осветившая бледное, испуганное лицо Эрны. Она ужасалась, я же наоборот от злости, от упрямства, от сознания своей правоты чувствовал небывалый прилив сил, я как будто весь гудел изнутри.
Гром расколол пополам полнеба. Домашние заметались, соседи закрывали окна. Потоки воды проливались на крыши. У меня в руках было уже обмякшее, безвольное тело Эрны с закрытыми глазами, и мы уже не стояли, а лежали на ковре, но выпускать ее я не собирался.
— Пусти… — шепнули ее губы.
— Нет! Пусть обоих забирает твоя злыдня! И пусть хоть потоп!
Но началось нечто хуже потопа. Дом мой содрогнулся от подземного толчка, зазвенела посуда, закачалась люстра, подпрыгнули статуэтки на полках, сдвинулись стулья. Под общие визги все начали выскакивать из домов.
Я подхватил обмякшую Эрну на руки и подошел к окну. То, что я увидел, было жутко — наши стеклянные дома стали оплывать как талый снег! И без того причудливо изогнутые, они стали уродливо сгорбленны и приплюснуты как поганки. Крыши отекали на стены, окна сжимались в щели. Если раньше дома смотрели на меня забавными лицами, то теперь это были сморщенные, перекошенные рожи.
Люди бегали в панике, выпускали перепуганных животных и птиц, выносили какие-то вещи, но и те теряли форму, потому что тоже были из стекла. Я успел вылезти с Эрной в окно, пока оно совсем не затянулось. Ноги увязли в кирпичной когда-то дорожке.
Обычной грязи тоже хватало. Сверху поливал дождь, черные тучи так затянули небо, что среди бела дня настала ночь, только молнии вырывали порой уродливые картины всеобщего разрушения и царящего хаоса: метались люди, ржали кони, выли собаки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});