– Ух ты.
– А раз ширнулся. Зашел в церковь. На Стрегет, знаешь? Где концерты.
– Ну.
– Сел! А сам типа себя за ребра на хорах крюком присобачил. Внизу – люди сидят, типа глаза утирают. Орган слушают. Мессу, что ли. А нас даже трое: один под потолком болтается, из ребер кровь – на пол. Хлещет. Другой руки вытирает от крови. Третий – за органом руками-ногами. Наяривает.
– Это шизофрения, наркота! Ты – шизофреник! Сзади послышалось шуршание, Ингрид обернулась – никого.
– Тут, наверное, змей полно?
– На прошлой неделе удава поймали. Три метра. Красавец. Вон там, – Георг показал в сторону воды.
Начался отлив.
– Я, наркота, змей боюсь.
– Ладно, скоро поедем.
– А хорошо здесь. И негры прикольные. Мы им рыбу – они нам фрукты. И никаких бабок, наркота, никаких кредиток!
Опять шуршание. Ингрид вскочила. Метрах в десяти от них застыла стайка обезьян, полдюжины, если не считать детенышей на шее у самок.
– Чего они?
– Апельсинов им дай.
Ингрид стала бросать апельсины, но мартышки успели подобрать только один. Вдруг заверещали, метнулись в сторону, взобрались на пальмы.
– Чего они?
– Это, верно, негры идут. Они негров боятся.
И точно, вдалеке за кустами Ингрид увидела три курчавые головы. Мелькнули и исчезли.
– Они белых не боятся. Местных боятся. Борьба за выживание, – сказал Георг.
Он привстал. По песку крадучись к ним шли трое негров – босые, в линялых камуфляжах. У каждого у бедра болталось по «Калашникову».
– Солдаты, – сказала Ингрид.
Георг едва заметно напрягся. Оглянулся на океан – на волнорезе сверкнули над кромкой воды велосипедные рули и тут же исчезли.
– Пойдем, пойдем, – сказал он скороговоркой.
– Привет! – хрипло произнес по-португальски шедший впереди и слегка поправил автомат рукой так, что дуло уставилось прямо на датчан.
– Привет, – процедил Георг, делая шаг к берегу.
– Стой, ты куда?! – крикнул передовой.
– Купаться… – ответил Георг на ходу. Ингрид вцепилась в его руку.
– Стой! – уже приказал передовой, в несколько прыжков добежал до датчан и упер ствол в спину Ингрид.
– Чего тебе? – крикнула та.
– Пойдете с нами, – ответил негр. Подошли и двое других, поигрывая оружием.
– Куда?
– Тут недалеко! – сказал старший и рассмеялся.
– Мы – датчане, понимаете? – сказала Ингрид, оглядываясь на Георга. Тот молчал.
– Ничего, ничего, пойдемте.
Негры слегка подтолкнули датчан автоматами.
– Слышь, наркота, чего они хотят? – спросила Ингрид.
– Попались, – отвечал он. – Не делай резких движений. Никуда не беги. Делай, что говорят. Это повстанцы, мы – заложники.
– Что?! – завопила Ингрид. – Мы – заложники?! Здесь?!
– Да.
– Да что вы хотите?! – заорала Ингрид. Она сжала ладони в кулачки и набросилась на негров.
Те подтолкнули ее:
– Иди, иди… Кукуруза!
– Как они меня назвали, наркота? Ку?… Кукуруза?
– У тебя волосы, как у початка. Как волокна, – сказал Георг. – Они ловко клички клеят. Не кричи – пристрелят.
IV
И они пошли. Около часа шли вдоль океана на север, удаляясь от города. Пересекали ручьи и почти пересохшие болота, ноги вязли, жара, жажда. Дошли до какой-то реки, повернули на запад вверх по течению. Шли молча. Часа через два примерно (часы бандиты с них сняли) остановились. Двое остались сторожить, третий исчез в высокой траве. Ингрид подошла к воде.
– Не вздумай пить, – предупредил Георг. – Лицо ополосни.
Ингрид стянула с себя майку, обнажив маленькую грудь, стала плескаться. Негры полулежа наблюдали за ней.
– Тут, наверное, полно крокодилов? – спросила она, выходя на берег.
– Хватает, – ответил Георг.
– Что они хотят? Выкуп?
– Кто их знает, – отвечал Георг. – Может, обменять на кого-нибудь. Война. Думаю, они в деревне были. Когда мы рыбу принесли. Или рядом. Увидели нас и взяли. На всякий случай. Тащить не нужно – сами идем. У них где-то лагерь.
Вернулся третий, принес небольшую пластиковую канистру с водой и корзинку – точь-в-точь как ту, оставленную на пляже. Поставил перед товарищами. Дно корзины было покрыто куском грязного полиэтилена, на нем лежало теплое еще варево – кукурузная каша.
Бандиты принялись за еду: кашу брали руками, глотали, вытирали руки о штаны и снова зачерпывали. Запили водой. Остаток – пять-шесть горстей – ногой пододвинули в сторону датчан.
– Ешь, – сказал Георг.
– Не хочу.
– Ешь. Неизвестно, когда придется. Устанешь – пристрелят. Волочить с собой не станут.
С видимым отвращением Ингрид съела пару горстей, Георг доел. Поднялся, подошел к неграм, взял канистру. Те равнодушно глядели на него. Точнее, один глядел, двое других дремали в жидкой тени акации. Георг протянул канистру Ингрид, опять же наказав пить медленно. Не успела она закончить, как стороживший сказал:
– Вода любит кукурузу. Вода хочет, чтобы Кукуруза стала толстой, вкусной! – и рассмеялся как-то, ей показалось, зловеще.
– Что он сказал? – спросила у Георга.
– Хочет тебя трахнуть, – равнодушно произнес тот.
– Скажи ему: у меня СПИД. Скажи, это смертельно. Так и скажи.
– Тогда они тебя убьют.
– Нет, ты все равно скажи, скажи, скажи! – истерично повторяла Ингрид.
И Георг сказал. Негр спросил:
– Правда?
– Она говорит – правда. Она в Дании была наркоманкой.
– Где-где? – переспросил негр.
– В Дании. Это в Европе.
– Англию знаю, Францию знаю, Португалию… Дании не знаю.
– Копенгаген должен знать, туда ваши самолеты тоже летают.
– Копенгаген… Копенгаген знаю. Данию – нет, – повторил негр, глядя на голую грудь Ингрид. – И что, она совсем не трахается? Даже с тобой?
– С презервативами. Но у меня их нет. Там остались, – Георг махнул рукой в сторону океана.
Сторож кивнул, закрыл глаза, задремал.
Лежали долго, пережидали жару, датчанам даже удалось немного поспать. Потом отправились дальше, оставив на берегу канистру, в которой еще плескалась вода, зафутболили ее в кусты.
– Зачем они ее бросили? Значит, идти близко? – спросила Ингрид.
– Им лень тащить.
– Идиоты.
– Просто беспечные.
Вдоль реки шли остаток дня, остановились, когда стемнело. Ингрид очень боялась змей, но ни одной так и не увидела. Они вообще не видели никакой живности – только пару раз птиц, взлетавших из кустов. Это несколько успокоило Ингрид, Африка всегда казалась ей смертельно опасной – так оно и оказалось, вот только опасаться нужно было людей, а не пресмыкающихся. Для ночлега вышли из прибрежного буша и устроились на пригорке у ствола раскидистого мо-пане – меньше комаров. Ни ужина, ни глотка воды.
– Утром найдут деревню, награбят, – успокоил Георг.
Перед рассветом пошел дождь.
– Слышь, наркота, сдается мне, что мы помрем раньше, чем они получат выкуп. От малярии помрем, – Ингрид, которая почти не сомкнула глаз, стала теребить Георга за плечо.
– Ничего не поделать, – отвечал он, – старайся заснуть.
– Но я не могу спать под дождем, мне сыро, у меня все чешется от укусов! Знаешь, наркота, я лучше сбегу, пусть подстрелят, чем так.
– Отсюда не выберешься.
– Но мы не так далеко и ушли. И наверняка тут полным-полно деревень вокруг. Ты сам говорил.
– Не дури – просто убьют.
Перед тем как идти дальше, бандиты связали датчанам руки за спиной.
Еду им удалось раздобыть только к полудню – по паре горстей той же жижи из маисовой муки да баклажку, выдолбленную из тыквы, мутной воды. Датчанам досталось по паре глотков.
Так они шли еще сутки, шли на запад. Ингрид смолкла: ни истерик, ни просьб. Шла, ела, пила, когда давали, все молча. Молчал и Георг, он казался совершенно безразличным. Кормили их по очереди: сначала развязывали руки одному, потом другому.
Наконец вечером третьего дня вошли в густой буш: колючие, жесткие кусты цеплялись за одежду, за волосы, рвали и царапали кожу. Тела датчан сплошь покрылись небольшими саднящими язвочками.