— Нет, Александр, — тряхнула своей черной гривой Исса. — Ты все понял неправильно! Женихи тут ни при чем!
— Как это ни при чем? Ты же сказала «разлука»?
— Я имела в виду разлуку с нашей Родиной…
В общем, Исса была патриоткой. И патриотизм этот не был для нее социально полезным хобби, как для большинства моих знакомых. Он был основной профессией.
Исса Гор любила свою Родину, свою Великую Конкордию так сильно, как, наверное, не в состоянии были любить Объединенные Нации все офицеры 19-го отдельного авиакрыла вместе взятые. По крайней мере мне так казалось.
Но что же это тогда получается? Если все офицеры 19-го отдельного авиакрыла готовы были отдать жизнь за Объединенные Нации, то к каким же подвигам готовилась ради своей Родины Исса?
Нет, этого вопроса я не задал — ни Иссе, ни себе. Хотя, наверное, стоило бы.
Я просто подивился цельности ее натуры. Силе ее духа. Уровню патриотического воспитания населения Конкордии. И перевел разговор на другую, менее требовательную тему.
Мы протанцевали еще четыре медленных танца и перекусили в баре. За это время я успел узнать о девушке много нового. Между прочим, некоторые вещи меня шокировали.
Взять, например, тот факт, что Исса — дочь двух настоящих, «пробирочных» клонов из касты демов.
Оказывается, демам тоже иногда разрешают размножаться. Но только за особые заслуги.
Если такие заслуги есть — дему подыскивают пару (тоже с заслугами). Проводят медицинское тестирование (а вдруг все-таки вкрались злокачественные генетические отклонения — тогда заслуги не в счет). И дают разрешение произвести на свет одного отпрыска (строго оговоренного пола).
Такой высокой чести удостаивается, по статистике, лишь один клон из тысячи.
Честь и впрямь высока — ведь ребенок, родившийся в таком браке, автоматически попадает в более высокую касту энтли. Вытаскивает, так сказать, счастливый билет. (Я долго думал, какую земную аналогию можно подобрать для чувств, которые испытывают демы по поводу своего отпрыска. Думал, думал и придумал: это как если бы в древние времена земной женщине гарантировали, что она станет матерью бога или богини.)
Мою кудесницу Иссу произвели на свет именно в таком «заслуженном» союзе. Может быть, поэтому она и была похожа на богиню?
— И за какие же подвиги твой отец получил репродуктивное право?
— Работал на ассенизации новоколонизированных планет. Однажды он в одиночку сделал норму всей своей бригады.
— А бригада в это время что делала? Под пальмой «Заратуштру» попивала? — ехидно предположил я.
— Тут нет ничего смешного, — без улыбки сказала Исса. — Его товарищи умерли от злокачественной малярии, не дождавшись прилета спасательного катера…
— Извини, я не знал, — поспешил оправдаться я, хотя, в сущности, за что — я ведь действительно не знал. — Ну а за что получила репродуктивное право твоя мать?
— Служила в Центре Гражданской Связи.
— Это как наша почта, что ли?
— Да. Так вот однажды благодаря верно вычисленным ею коэффициентам дискурсивного отклонения в переписке двух ответственных директоров предприятий была выявлена целая преступная организация, связанная с разведкой чоругов!
— Извини меня, Исса, но я не знаю, что такое коэффициент дискурсивного отклонения.
— Это очень просто. Шпионы и предатели — они же не могут употреблять в своей переписке такие слова, как «линкор», «техническая документация» или «торпеда». Поэтому они пишут вместо «линкора» — «сковородка», техническую документацию называют, предположим, «маслом», а торпеды — «сосисками». Так и переписываются друг с другом: «Высылаю тебе масло для новой сковородки. Жду кулинарной книги, поскольку не знаю, что делать с сосисками».
Я рассмеялся — уж очень комедийно в интерпретации Иссы выглядела переписка двух «шпионов и предателей».
— Но что же такое этот коэффициент дискурсивных отклонений?
— Ты очень нетерпеливый, Александр, — пожурила меня Исса. — Я сейчас объясню. Наши специалисты допустили, что у каждого слова и выражения есть средняя частотность встреч, которая называется дискурсивным коэффициентом. И подсчитали этот коэффициент для всех слов нашего языка. Например, у слова «огурец» дискурсивный коэффициент равен трем. Это значит, на десять килобайт текста слово «огурец» в среднем встречается три раза. Так вот, если на десять килобайт текста слово «огурец» встречается двенадцать раз, то коэффициент дискурсивного отклонения по слову «огурец» равен четырем. Если бы встречалось один раз — отклонение было бы равно нулю целых тридцати трем сотым. Когда мы видим, что по огурцам коэффициент больше двух, это значит, что либо перед нами пособие по овощеводству, либо — иносказательное шпионское послание…
В этот момент мне стало совсем скучно — ведь я уже давно понял, о чем идет речь. Боже, ну и методы поимки шпионов у них в Конкордии — замшелые, доисторические, эпохи неолита!
Но главное, я был совершенно убежден: вряд ли таким тупым методом можно поймать шпиона. Разве только выставить шпионом какого-нибудь сумасшедшего оригинала… Но я все-таки сделал заинтересованное лицо и задал свой вопрос. В основном, чтобы не обижать Иссу:
— И как же твоя мать вычислила эти коэффициенты? Откуда она знала, что они говорят про сосиски и картошку?
— На таких, как она, держится безопасность нашей Родины! У нее такая работа!
— Перлюстрировать чужую переписку, что ли?
— А что тут такого?
— Да нет, ничего… Работа как работа… — соврал я.
В общем, моя Исса была дочерью достойных граждан Конкордии. Бдительных и трудолюбивых.
За свои добродетели родители Иссы были вознаграждены не только счастьем иметь собственное чадо, но и тем, что с рождением девочки, принадлежащей к касте энтли, они выходили из-под действия драконовского закона «О миновавших возраст трудовой вменяемости». Говоря по-русски, о клонах-стариках.
Согласно этому закону клоны после пятидесяти пяти лет подлежали чему? Правильно. Эвтаназии.
В семнадцать лет моя Исса пошла учиться по-серьезному. Попробовала бы, кстати, не пойти. Ведь Конкордия видела предназначение энтли исключительно в интеллектуальной деятельности. А с «отступившими от предназначения» Родина не церемонились, их тут же разжаловали в демы, причем в низшие демы.
Так что или ты становишься инженером — или шагом марш за баранку ассенизационного трактора.
В общем, после шести лет хождения на строгом поводке Исса стала младшим офицером Службы Психологического Контроля.
Если верить рассказам Иссы, ее основная работа состояла в проведении психологической зарядки и сеансов ура-гипноза. Как кому, а мне объяснять не нужно было, что промывка мозгов в военфлоте Конкордии такая же обычная процедура, как на наших линкорах — мытье офицерской кают-компании и утилизация одноразовой посуды.
Исса служила на линкоре, а потому посуды, то есть я хотел сказать работы, у нее было выше крыши.
«Ваши мышцы крепнут. Ваши мышцы неуклонно крепнут и наливаются силой. В ваше сознание вливается мужество. Вливается. Неостановимым, мощным потоком вливается мужество. Родина благословляет вас. Вы становитесь непобедимыми солдатами. Непобедимыми. Мощными. Всесокрушающими солдатами Родины».
А когда служивый народ, как следует заправившись мужеством и силой, занимал посты согласно боевому расписанию, Исса шла в свой кабинет. Там она проводила сеансы гипноза для офицеров, желающих бросить курить, пить и сквернословить.
В свободное же от «всесокрушающих солдат Родины» и начинающих абстинентов время моя Исса принимала участие в работе флотского хорового кружка.
Как можно было не влюбиться в такую девушку?
Поэтому я сразу согласился на предложение Иссы пойти в синематограф. Мне было все равно куда идти, лишь бы с ней. Ибо таких девушек у нас, в Объединенных Нациях, просто не было.
Такие девушки у нас еще не были изобретены.
К синематографу у них в Конкордии отношение особое. Можно сказать — как к Священному Огню, священнее которого может быть только Родина.
А потому синематографов у них в Клоне мало. Разве может быть много священного?
Точнее, не то чтобы уж совсем мало было синематографов. Просто на всех желающих не хватало. То есть хватало-то на всех. Но только в обрез. И не каждый вечер. Тут все дело было в желающих, которых — с избытком.
Вот займи очередь, постой в ней, дождись сеанса — и тебя вместе с тремя сотнями таких же, как ты, любителей прекрасного впустят в чистый просторный зал с высоким потолком.
И покажут что-нибудь такое, от чего твоя душа первосортными чувствами переполнится — любовью, ненавистью и несгибаемой решимостью.
Когда мы подошли к синематографу, там уже стояли человек двести. Признаться, мне это зрелище было в диковинку.